У ворот сосна раскачалася;
Белая Дунюшка разыгралася,
Разыгралася, распотешилась....
Как боярский сын на крыльце стоит,
На крыльце стоит, Дуне речь говорит:
«Поиграй, Дунюшка, поиграй, белая!
Я тебя, Дунюшка, к себе возьму!»
Белая Дунюшка испугалася,
Испугалася, встрепенулася....
Как со вечера голова болит,
Сын громадных поселений
И презренных возмущений,
Здесь я все, о чем мечтал,
Отыскал и все познал,
Но все — призрак, все убого,
Все спешило отцвести.
Я легко сказал «прости"
Наслажденью, даже счастью,
С каждой я расстался страстью
Уходит женщина от счастья
Уходит от своей судьбы
А, то что сердце бьётся чаще
Так это просто от ходьбы.
Она от сына отказалась.
Зачем ей сын в семнадцать лет?
Не мучат страх её и жалость,
Не взглянет мальчик ей во след…
Уходит женщина от счастья
Под горький ропот матерей,
Нет, с тобой, дружочек чудный,
Не делиться мне досугом.
Я сдружилась с новым другом,
С новым другом, с сыном блудным.
У тебя — дворцы-палаты,
У него — леса-пустыни,
У тебя — войска-солдаты,
У него — пески морские.
Колумб сказал подруге: «Дорогая,
Здесь в Генуе изменчива любовь,
Ее сыны, семью позабывая,
Вверяются мечтаньям вновь и вновь!..
Нам дорого и свято лишь чужое,
Отрадна нам лишь качка корабля!
Взгляни… в волнах сокрылось все родное,
Передо мной лишь чуждые края!..
Сын Генуи могуч в пути далеком,
Возврата нет в веселый край родной!..
Смолкали и говор, и шутки,
Входили, главы обнажив.
Был воздух туманный и жуткий,
В углу раздавался призыв…
Призыв к неизвестной надежде,
За ним — тишина, тишина…
Там женщина в черной одежде
Читала, крестясь, письмена.
А люди, не зная святыни,
Искали на бледном лице
Хочу, чтобы мои сыны
и их друзья
несли мой гроб
в прекрасный праздник погребенья.
Чтобы на их плечах
сосновая ладья
плыла неспешно,
но без промедленья.Я буду горд и счастлив
в этот миг
переселенья в землю,
Слышен ласковый голос родимый
От свободных просторов вдали.
Ничего нет на свете любимей
И дороже советской земли.Ничего нет на свете красивей,
Ничего нету в мире светлей
Нашей матери, гордой России,
И не счесть у неё сыновей.Повидали мы дальние страны,
Но в разлуке нам снятся всегда
Наши реки, берёзы, поляны
И под красной звездой города.Нашу правду с открытой душою
Сегодня не слышно биенье сердец —
Оно для аллей и беседок.
Я падаю, грудью хватая свинец,
Подумать успев напоследок:
«На этот раз мне не вернуться,
Я ухожу — придёт другой».
Мы не успели оглянуться —
А сыновья уходят в бой!
Спотыкается фитиль керосиновый
И сугробом навален чад.
Посадить бы весь мир, как сына бы,
На колени свои и качать! Шар земной на оси, как на палочке
Жарится шашлык.
За окошком намазаны галочьей
Бутерброд куполов и стволы.Штопором лунного света точно
Откупорены пробки окон и домов.
Облегченно, как весной чахоточной,
Я мокроту сморкаю слов
Отче наш! Сына моленью внемли!
Все-проникающую,
Все-созидающую,
Братскую дай нам любовь на земли!
Сыне, Распятый во имя любви!
Ожесточаемое
Оскудеваемое
Сердце Ты в нас освежи, обнови!
Сыны снегов, сыны славян,
Зачем вы мужеством упали?
Зачем?.. Погибнет ваш тиран,
Как все тираны погибали!..
До наших дней при имени свободы
Трепещет ваше сердце и кипит!..
Есть бедный град, там видели народы
Всё то, к чему теперь ваш дух летит. «Бедный град» — древний Новгород, общественное устройство которого воспевалось декабристами. Предполагают, что стихотворение представляет собой замаскированное обращение к сосланным участникам декабрьского восстания. В автографе — поставленная Лермонтовым дата: «3 октября 1830». Стихотворение не завершено и автором зачеркнуто. Заголовок его приписан позднее.
1
Когда
Когдая стану
Когда я станустариком,
Мой сын
Мой сынпридет
Мой сын придети спросит:
«Скажи мне,
«Скажи мне,где,
Постарела мать за много лет,
А вестей от сына нет и нет.
Но она всё продолжает ждать,
Потому что верит, потому что мать.
И на что надеется она?
Много лет, как кончилась война.
Много лет, как все пришли назад,
Кроме мёртвых, что в земле лежат.
Сколько их в то дальнее село,
Мальчиков безусых, не пришло.
Жил-был отец,
И были у него два сына:
Один сын был умен, другой сын был глупец.
Отцова настает кончина,
И видя свой конец,
Отец
Тревожится, скучает,
Что сына умного на свете покидает.
И говорит ему: ах, сын любезной мой!
С какой
Земля гудит под соловьями,
под майским нежится дождем,
а вот солдатик оловянный
на вечный подвиг осужден.Его, наверно, грустный мастер
пустил по свету невзлюбя.
Спроси солдатика: «Ты счастлив?»
И он прицелится в тебя.И в смене праздников и буден,
в нестройном шествии веков
смеются люди, плачут люди,
а он все ждет своих врагов.Он ждет упрямо и пристрастно,
Всюду с музой проникающий,
В дом заброшенный, пустой
Я попал. Как зверь рыкающий,
Кто-то пел там за стеной:
Сборщик, надсмотрщик, подрядчик,
....................
Я подлецам не потатчик:
Выпить — так выпью один.
Не громка моя лира, в ней нет
Величавых, торжественных песен,
Но придет, народится поэт,
Вдохновеньем могуч и чудесен, Он великую песню споет,
И героями песни той чудной
Будут: царь, что стезей многотрудной
Царство русское к счастью ведет; Царь, покончивший рабские стоны,
вековую бесправность людей
И свободных сынов миллионы
Даровавший отчизне своей; И крестьянин, кого возрастил
Милые спутники, делившие с нами ночлег!
Версты, и версты, и версты, и черствый хлеб…
Рокот цыганских телег,
Вспять убегающих рек —
Рокот… Ах, на цыганской, на райской, на ранней заре —
Помните утренний ветер и степь в серебре?
Синий дымок на горе
И о цыганском царе —
Песню… В черную полночь, под пологом древних ветвей,
Мы вам дарили прекрасных — как ночь — сыновей,
Внизу беспокойный лежит океан.
Холодный,
туманный
и темный.
В суровые северные края
Трое летят спокойно!
«Трое отважных,
Простых людей
Летят туда днем и ночью…» —
Отец читает,
Кто б ни был ты — зефир, певец иль чародей!
Когда ей сыном быть лишь тот имеет право,
Кто первою своей
И радостью и славой
Считает тишину ее священных дней;
В ком каждое души движенье
Любовью к ней освящено,
И для кого надежд милейших исполненье
В ее желании одном заключено;
Кто ценит счастье жить, но с нею,
То-то в зеркальце — чуть брезжит —
Всё гляделась:
Хорошо ли для приезжих
Разоделась.
По серёжкам да по бусам
Стосковалась.
То-то с купчиком безусым
Целовалась.
Оседлаю коня полудикаго
И помчусь в безпредельную даль:
Не уйду-ли от горя великаго,
Не развею-ль по ветру печаль!
Больно сердцу: как солнце палящее
Жжет в родимой пустыни пески,
Жжет мне сердце желанье томящее,
Рвется грудь от любви и тоски.
Я читал байроновского «Манфреда»…
Когда я дошел до того места, где дух женщины, погубленной Манфредом, произносит над ним свое таинственное заклинание, — я ощутил некоторый трепет.
Помните: «Да будут без сна твои ночи, да вечно ощущает твоя злая душа мое незримое неотвязное присутствие, да станет она своим собственным адом»…
Но тут мне вспомнилось иное… Однажды, в России, я был свидетелем ожесточенной распри между двумя крестьянами, отцом и сыном.
Сын кончил тем, что нанес отцу нестерпимое оскорбление.
— Прокляни его, Васильич, прокляни окаянного! — закричала жена старика.
— Изволь, Петровна, — отвечал старик глухим голосом и широко перекрестился: — Пускай же и он дождется сына, который на глазах своей матери плюнет отцу в его седую бороду!
Сын раскрыл было рот, да пошатнулся на ногах, позеленел в лице — и вышел вон.
Это проклятие показалось мне ужаснее манфредовского.
Оседлаю коня полудикого
И помчусь в беспредельную даль:
Не уйду ли от горя великого,
Не развею ль по ветру печаль!
Больно сердцу: как солнце палящее
Жжет в родимой пустыне пески,
Жжет мне сердце желанье томящее,
Рвется грудь от любви и тоски.
Я на горах пасу стада;
Внизу чуть видны города.
Здесь раньше солнышко встает
И позже вечер настает.
Я сын свободных гор!
Здесь чистый ключ скалу пробил;
Меня он первого поил.
Рекой он мчится там, в лугах;
А я вмещал его в руках.
Отец, имея сына,
Который был уже детина,
«Ну, сын, — он говорит ему, — уж бы пора,
Для твоего добра,
Тебе жениться.
К тому же, дитятко, у нас один ты сын,
Да и во всей семье остался ты один;
Когда не женишься, весь род наш прекратится,
Так и для этого ты должен бы жениться.
Уж я не раз о том говаривал с тобой
Был отец,
И были у него два сына:
Один сын был умен, другой сын был глупец.
Отцова настает кончина;
И, видя свой конец,
Отец
Тревожится, скучает,
Что сына умного на свете покидает,
А будущей его судьбы не знает,
И говорит ему: «Ах! сын любезный мой,
Солдатики спят и лошадки,
Спят за окном тополя.
И сын мой уснул в кроватке,
Губами чуть шевеля.
А там, далеко у моря,
Вполнеба горит закат
И, волнам прибрежным вторя.
Чинары листвой шуршат.
Люби людей; люби природу…
Неволей ближних и родных
Не покупай себе свободу…
Учись у добрых и у злых:
Есть в небе место ясным зорькам,
Но там и темной ночи мгла,
И сладкий мед в растеньи горьком
Находит мудрая пчела.
Когда, пронзительнее свиста,
Я слышу английский язык —
Я вижу Оливера Твиста
Над кипами конторских книг.
У Чарльза Диккенса спросите,
Что было в Лондоне тогда:
Контора Домби в старом Сити
И Темзы желтая вода…
Автор Ондра Лысогорский
Перевод Марины Цветаевой
О ты, которой не хватало суток!
Ты в первый раз сегодня заспалась!
Чтоб накормить девятерых малюток,
Одеть раздетых и обуть разутых, —
Ты до рассвета начинала утро,
А ночью шила, не смыкая глаз.
А.Д.Б.У Гетеборгского канала
Есть местность «Солнечный залив»,
Где зорь полярных перелив.
Там женщина, что счастье знала, —
Невероятное, как миф, —
Утерянное вдруг, — бывала,
В слезах печаль свою излив.
Там, под опекой мудрых шведов,
Растет ее ребенок — сын.
Он в жизни у нее один
В далекий дом в то утро весть пришла,
Сказала так: «Потеря тяжела.
Над снежною рекой, в огне, в бою
Ваш муж Отчизне отдал жизнь свою».
Жена замолкла. Слов не подобрать.
Как сыну, мальчику, об этом рассказать?
Ему учиться будет тяжело.
Нет, не скажу… А за окном мело,
А за окном седой буран орал.
А за окном заводы, снег, Урал.
Сыны «народного бича»,
С тех пор как мы себя сознали,
Жизнь как изгнанники влача,
По свету долго мы блуждали;
Не раз горючею слезой
И потом оросив дорогу,
На рубеже земли родной
Мы робко становили ногу;
Уж виден был домашний кров,
Мы сладкий отдых предвкушали,