В моей лампаде ясный свет
Успокоенья,
Но всё грехам прощенья нет,
Всё нет забвенья.
Нисходит в сердце тишина,
Мне чужды битвы,
И жизнь безрадостно ясна,
Но нет молитвы.
Я на тебя с тоской гляжу,
Моя икона,
Все это чушь: в себе сомненье,
Безволье жить, — всё ссылка, бред.
Он пеленой оцепененья
Мне заслонил и жизнь, и свет.
Но пелена прорвется с треском
Иль тихо стает, как слеза.
В своей естественности резкой
Ударит свет в мои глаза.
И вновь прорвутся на свободу
И верность собственной звезде,
О, как согласно еще пылает
Твой свет закатный, мой свет восходный!
А ночь разлуку нам возвещает
Звездой бессонной, звездой походной.Прощай, любимый, прощай, единый,
Уж гаснет пламень роскошно-праздный.
В лицо повеял мне ветр пустынный,
И путь нам разный, и посох разный!
«Граф фон дер Пален». — Руки на плечах.
Глаза в глаза, рот иссиня-бескровный. —
«Как самому себе. Да сгинет страх.
Граф фон дер Пален. Верю безусловно!»Всё можно искупить: ложь, воровство,
Детоубийство и кровосмешенье,
Но ничего на свете, ничего
На свете нет для искупленьяИзмены.
Я в мире этом
Цвету и вяну,
Вечерним светом
Я скоро стану.
Дохну приветом
Полям и водам,
Прохладным летом,
Пчелиным медом.
При жолтом свете веселились,
Всю ночь у стен сжимался круг,
Ряды танцующих двоились,
И мнился неотступный друг.
Желанье поднимало груди,
На лицах отражался зной.
Я проходил с мечтой о чуде,
Томимый похотью чужой…
Казалось, там, за дымкой пыли,
В толпе скрываясь, кто-то жил,
Она была из сказок света,
Из сказок сумрака в лучах.
И как зима вступает в лето,
Вступила в вальс, кружилась в снах.
Вся в кружевах, как лебедь черный,
С его узорностью крыла.
А в тот же час, за мир надгорный,
Звезда Вечерняя зашла.
Не может свет луны над влагой
Покровом лечь, — идет до дна;
Лишь блестки с дерзкою отвагой
Плывут, и их дробит волна.
Но если свет к плите могильной
Опустится — ковром лежит,
Бледнея в немощи бессильной
Проникнуть глубже под гранит.
Поверь, и я, далекий света,
Давно мечтавший об ином,
К тебе приближусь до рассвета, —
Мы ночь в объятьи проведем.
В одном объятьи и молчаньи…
Когда заря начнет вставать, —
Исчезнем в смертном содроганьи,
Чтоб дня грядущего не знать.
И будут души неразлучны,
И будут сплочены тела,
Я помню свет неверно-белый
И запах роз, томивший нас,
Взор соблазнительно несмелый,
И этот весь вечерний час.
Мы были двое… Тени с нами.
Лишь изредка твоей руки
Касаясь жадными губами,
Дышал я таинством тоски.
И сдвинулись неслышно тени,
Все ложью опьянила мгла, —
Мы заблудились в этом свете.
Мы в подземельях темных. Мы
Один к другому, точно дети,
Прижались робко в безднах тьмы.По мертвым рекам всплески весел;
Орфей родную тень зовет.
И кто-то нас друг к другу бросил,
И кто-то снова оторвет… Бессильна скорбь. Беззвучны крики.
Рука горит еще в руке.
И влажный камень вдалеке
Лепечет имя Эвридики.
Утром сад в сиянье, в блеске,
На кустах горит роса.
Над коляской занавески
Поднялись, как паруса.
Ветерок листву качает.
Света думает: «А вдруг
Всё мальчишка замечает?
Он лежит, глядит вокруг…
Ты — рядом, и все прекрасно:
И дождь, и холодный ветер.
Спасибо тебе, мой ясный,
За то, что ты есть на свете.
Спасибо за эти губы,
Спасибо за руки эти.
Спасибо тебе, мой любый,
За то, что ты есть на свете.
Наверно, я не так на свете жил,
Не то хотел и не туда спешил.
А надо было просто жить и жить
И никуда особо не спешить.
Ведь от любой несбывшейся мечты
Зияет в сердце полость пустоты.Я так любил. Я так тебя берёг.
И так ничем тебе помочь не мог.
Затем, что просто не хватало сил.
Затем, что я не так на свете жил.
Я жил не так. А так бы я живи, -
Все на свете очень сложно
И всего сложнее мы,
Недоступно, невозможно,
Кроме музыки и тьмы,
Снов, изгнанья и сумы.
Все на свете очень просто,
Да и мы совсем просты —
Как могильные кресты,
Как ослиные хвосты —
В беспамятстве небесный свод над нами,
В беспамятстве простертая земля,
В беспамятстве раскинулись — хлебами
И семенами пьяные поля… Ночей и дней, лучей и тьмы томленье,
И смерть, и сон — всё сны, всё сны мои, —
И ты одна в последнем ощущенье,
И звездный свет, весь свет — в твоей крови! 1912-1914
Любовью болеют все на свете.
Это вроде собачьей чумы.
Ее так легко переносят дети
И совсем не выносим мы.
Она нас спасает. Она нас поддерживает.
Обещает нам счастье, маня.
Но усталое сердце уже не выдерживает
Температуры огня.
Нет, ни одна на свете дева
Мной не была соблазнена,
И ни одной я женщины не тронул,
Когда я знал, что замужем она.
О, будь не так, мое бы имя надо
Из книги жизни вычеркнуть навек,
И наплевать в лицо мне право
Имел бы каждый человек.
Все то же солнце... Почему же свет
Таинственный волшебнее и тише?
И кажется, что сотни тысяч лет
Стоит дымок над этой темной крышей.
Что краски умирающей листвы
Не знали яркости живой и свежей,--
И на ковре зачахнувшей травы
Как будто пятна желтые все те же...
В темный час на иконы
Безнадежно гляжу,
И закрыты каноны,
И молитв не твержу.
Безобразны и дики
Впечатления дня.
Бестревожные лики,
Утешайте меня!
От бесстрастного взора
Прямо в душу мою
Сквозь золотое сито
Поздних лиственниц
Процеживает солнце
Тихий свет.
И все, что — ТЫ,
Всё для меня единственно.
На эту встречу и на много лет.
О, этот взгляд!
О, этот свет немеркнущий!
Молитву из признаний сотворю.
Писал один поэт:
О небогатой доле.
«На свете счастья нет,
Но есть покой и воля».Хотел он далеко
Бежать. Не смог, не скрылся.
А я б теперь легко
С той долей примирился.И был бы мной воспет
По самой доброй воле
Тот мир, где счастья нет,
Но есть покой и воля.Что в громе наших лет
Свет и слеп, и завистлив, и глуп. Каждый день
Это тысячи раз повторяют;
Пусть же толки его мимолетную тень
На тебя так жестоко бросают;
Пусть сердечко твое осуждают они, —
Ведь враги, дорогая, не знают,
Как блаженны лобзанья и ласки твои
И каким они зноем пылают!..
Ты знал его в кругу большого света:
То своенравно весел, то угрюм,
Разсеян, дик иль полон тайных дум,
Таков поэт—и ты презрел поэта!
На месяц взглянь: весь день, как облак тощий,
Он в небесах едва не изнемог;
Настала ночь, и, светозарный бог,
Сияет он над усыпленной рощей!
Ничего на свете мне не надо —
Всё тебе, любимой, подарю:
Небо звёздное,
Травы росные
И красавицу зарю.Ничего не жаль мне для любимой,
Я ведь очень, милая, богат —
Солнце вешнее,
Нивы здешние —
Всё тебе отдать бы рад.Только у тебя всё есть, родная.
На тебя смотрю я не дыша.
В последнем свете злого дня,
В паденьи сил, в затменьи Бога,
Перед тобой Моя дорога.
Приди ко Мне, люби Меня.
В мирах всё призрачно и тленно,
Но вот Я заповедь даю,
Она вовеки неизменна:
Люби Меня и жизнь Мою.
Я — всё во всём, и нет Иного.
Во Мне родник живого дня.
Люблю вечерний свет, и первые огни,
И небо бледное, где звезд еще не видно.
Как странен взор людей в медлительной тени,
Им на меня глядеть не страшно и не стыдно.
И я с людьми как брат, я все прощаю им,
Печальным, вдумчивым, идущим в тихой смене,
За то, что вместе мы на грани снов скользим,
За то, что и они, как я, — причастны тени.
4–5 октября 1899
Раз в лесу, при лунном свете,
Видел я, как эльфы мчались;
Колокольчики с рожками
Всюду звонко раздавались.
Кони белые сквозь воздух,
Словно лебеди, летели
И оленьими рогами,
Золочеными, блестели.
Свет в окошке шатался,
В полумраке — один —
У подъезда шептался
С темнотой арлекин.
Был окутанный мглою
Бело-красный наряд
Наверху-за стеною —
Шутовской маскарад
Нет, не одно только горе, —
Есть же на свете
Алые розы и зори,
И беззаботные дети.
Пусть в небесах догорают
Зори так скоро,
Пусть наши розы роняют
Скоро уборы,
Пусть омрачаются рано
Властию зла и обмана
Поле зыблется цветами…
В небе льются света волны…
Вешних жаворонков пенья
Голубые бездны полны.
Взор мой тонет в блеске полдня…
Не видать певцов за светом…
Так надежды молодые
Тешат сердце мне приветом…
Над ливнем лет,
Над тьмою туч
Ты — светлый свет.
И — летний луч.
Как вешний яд
Неотразим!
И ясный взгляд
Невыразим!
Живой алмаз
Блестит из глаз —
Мая первого числа
Был мой лучший день на свете.
Что за мысль мне в ум вошла
Мая первого числа?
Ты мне сделалась мила,
И коль ты склонна в ответе, —
Мая первого числа
Был мой лучший день на свете.
Дни мои — облака заката…
Легок, ал златокрылый ряд…
Свет же их от твоих обятий,
Близко ты — и зарей горят.
Скрылся свет — и потухли груды
Хмурых туч, как свинцовый груз,
Нет тебя — и весь мир — безлюдье,
Тяжек гнет ненавистных уз.
Дрожат бледнеющие светы
И умирают без конца
Легки их крохкие скелеты
У ног сокрытого тельцаТускнеют матовые стекла
Закрыто белое крыльцо
Душа озябшая намокла
И исказилося лицоИ вдруг разбужен ярым криком
Извне ворвавшийся простор…
В сияньи вешнем бледным ликом
Встречаю радостный топорСлежу его лаская взором