Пал шлагбаум! Мы уж в поле…
Малый, сдерживай коней!
Я свободен!.. Я на воле!..
Я один с мечтой моей!..
Дай подольше насладиться
Этой зеленью лугов!
Дай вздохнуть мне, дай упиться
Сладким воздухом цветов!..
Грудь, стесненная темницей,
Распахнулась — широка.
Хор ко превратному свету
Приплыла к нам на берег собака,
Из заполночнова моря,
Из захолодна Океяна:
Прилетел оттоль и соловейка.
Спрашивали гостью приезжу,
За морем какие обряды.
Гостья приезжа отвечала:
Многое хулы там достойно,
Я бы расказати то умела,
Скажите, Катерина!
Какая бы причина,
Что вы в душе моей
Сидите да сидите!
Ведь что ни говорите!
Такого сидня в ней
Еще и не бывало!
Не много и не мало,
А двадцать девять лет
Как мне лишь вами свет
Не уходи. Побудь со мною,
Я так давно тебя люблю.
Дым от костра струею сизой
Струится в сумрак, в сумрак дня.
Лишь бархат алый алой ризой,
Лишь свет зари — покрыл меня.
Всё, всё обман, седым туманом
Ползет печаль угрюмых мест.
И ель крестом, крестом багряным
Кладет на даль воздушный крест…
Как странно! Круг луны;
Луг белым светом облит;
Там — ярки валуны;
Там — леса черный облик.
Все, что росло в былом,
Жизнь в смене лет иначит:
Храм прошлых снов — на слом,
Дворец жить завтра — начат.
А лунный луч лежит
Весь в давних днях, и в этом
По всей земле, во все столетья,
великодушна и проста,
всем языкам на белом свете
всегда понятна красота.
Хранят изустные творенья
и рукотворные холсты
неугасимое горенье
желанной людям красоты.
Людьми творимая навеки,
она понятным языком
Опять заря горит светла
Всех зорь чудесней,
Опять гудят колокола
Весенней песней… О, Пасха красная, твой звон
Так сердцу сладок,
Несет нам разрешенье он
Всех, всех загадок!.. И утоленье скорби, бед,
Земных печалей:
Мы видим незакатный свет
Янтарных далей.О, час, едва пропет тропарь
Я небом рождена на свет вакханкой,
Здесь стала бледной, верною рабой.
Была б я людям счастьем и судьбой —
И тесной дорожить должна землянкой.
Вослед за мной — победной куртизанкой —
Народ бы шел, прикован красотой,
Гордился б храм моею наготой, —
И вот средь вас блуждаю чужестранкой.
В Японии, где светят хризантемы,
Как светят в небе звезды в час ночей,
В Ниппоне, где обятья горячей,
Но где уста для поцелуя немы, —
Где все холмы, как части теоремы,
Размерны, — где, виясь в полях, ручей
Есть часть картины, — где поток лучей
Златыми явит и стальные шлемы, —
Небесный царь, благослови
Твои благие начинанья —
Муж несомненного призванья,
Муж примиряющей любви…
Недаром ветхие одежды
Ты бодро с плеч своих совлек.
Бог победил — прозрели вежды.
Ты был Поэт — ты стал Пророк…
Мы чуем приближенье Света —
И вдохновенный твой Глагол,
С тех пор, как ты пленен другою,
Мальвина вянет в цвете лет;
Мне свет преестен был тобою;
Теперь — прости, прелестный свет!
Ах! не отринь любви моленья:
Приди… не сердце мне отдать,
Но взор потухший мой принять
В минуту смертного томленья.Спеши, спеши! близка кончина:
Смотри, как в час последний свой
Твоя терзается Мальвина
Сто сорок саженей чудовищной длины,
Приди в четырнадцать размерного сонета.
Тот земноводный зверь, он ведал только лето
И смену летних дней на пламени весны.
Левиафан морей, где грузный ход волны
Был продвижением тяжелого предмета.
И воздух был густой. И мало было света.
Но жаркие пары пыланьем пронзены.
Свет похож на тьму,
В мыслях — пелена.
Тридцать лет тому
Началась война.Диктор — словно рад…
Душно, думать лень.
Тридцать лет назад
Был просторный день.Стала лишней ложь,
Был я братству рад…
А еще был дождь —
Тридцать лет назад.Дождь, азарт игры,
Блажен, кто бога не гневит
И истину всегда хранит, —
Род оного благословится,
И семя ввек не истребится.
Богатство, слава с ним живет,
С ним праведный узнает свет;
Гонимым он подаст отраду,
С ним узрит истина награду.
Луна — укор, и суд, и увещанье,
Закатных судорог льдяная дочь.
Нас цепенит недвижное молчанье,
Нас леденит безвыходная ночь.Но звезды кротко так вдали мерцают,
К нам в душу с лаской истовой глядят;
Хоть приговор луны не отрицают,
Зато любовь к безбрежности родят.То — солнце — кубок животворной влаги,
То — сердце мира с кровью огневой:
Впускает в нас ток пенистой отваги
И властно рвет в круг жизни мировой.И кровь в нас снова живчиком струится.
В угрюмом сумраке ночей безлунных
Люблю я зыбкость полусонных вод.
Приникнув к жесткости оград чугунных,
Люблю следить волны унылый ход.
Свет фонарей, раздробленный движеньем,
Дрожит в воде семьей недлинных змей,
А баржи спят над зыбким отраженьем
Глубоким сном измученных зверей.
Так близко Невский, — возгласы трамваев,
Гудки авто, гул тысяч голосов…
Люди нисколько ни в чем предо мной не виновны, я знаю,
Только я тут для себя утешенья большого не вижу.
День их торопит всечасно своею тяжелой заботой,
Ночь, как добрая мать, принимает в объятья на отдых.
Что им за дело, что кто-то, весь день протомившись бездельем,
Ночью с нелепым раздумьем пробьется на ложе бессонном?
Пламя дрожит на светильне — и около мысли любимой
Зыблются робкие думы, и все переходят оттенки
Радужных красок. Трепещет душа, и трепещет рассудок.
Сердце — Икар неразумный — из мрака, как бабочка к свету,
Дверь резную я увидел
в переулке ветровом.
Месяц падал круглой птицей
на булыжник мостовой.
К порыжелому железу
я прижался головой,
К порыжелому железу
этой двери непростой:
Жизнь опять меня манила
теплым маленьким огнем,
О Ты, чей голос всемогущий
Проник сквозь тьму и мрак присущий
Началу мира бытия, —
Прийми души нашей моленье,
И там, Христово где ученье
Еще не пролило луча, —
Да будет свет, да сгинет тьма!
О Ты, который исцеленье
Принес на крыльях искупленья
Грохот цинковой урны, опрокидываемой порывом
ветра. Автомобили катятся по булыжной
мостовой, точно вода по рыбам
Гудзона. Еле слышный
голос, принадлежащий Музе,
звучащий в сумерках как ничей, но
ровный, как пенье зазимовавшей мухи,
нашептывает слова, не имеющие значенья.
Неразборчивость буквы. Всклокоченная капуста
Зима, зима лихая!
Как мал и тесен свет!
Ни в хатах, ни в долинах —
Нигде простору нет!
Иду ли мимо дома,
Где милая живет, —
Ея не видно: окна
Покрыл узорный лед.
Светлый мальчик, быстрый мальчик, лик его как лик камей.
Волосенки—цвета Солнца. Он бежит. А сверху—змей.
Нить натянута тугая. Путь от змея до руки.
Путь от пальцев нежно-тонких—в высь, где бьются огоньки.
Взрывы, пляски, разной краски. Вязки красные тона.
Желтый край—как свет святого. Змеем дышет вышина.
Мальчик быстрый убегает. Тень его бежит за ним.
Уж часы — который час? —
Прозвенели.
Впадины огромных глаз,
Платья струйчатый атлас…
Еле-еле вижу Вас,
Еле-еле.
У соседнего крыльца
Свет погашен.
Где-то любят без конца…
Закрученный колос, в честь бога Велеса,
Висит украшеньем в избе, над окном.
На небе осеннем густеет завеса,
И Ночь в двосчасьи длиннеет пред Днем.
В том суточном нощно-денном двоевластьи
На убыль пошли чарования Дня.
И в Небе Велес, в этом зримом ненастьи,
Стада облаков умножает, гоня.
Но колос закручен. Кружение года
Уводит Велеса. Он в Небо ушел.
Высокочтимые Капулетти,
глубокоуважаемые Монтекки,
мальчик и девочка — это дети,
В мире прославили вас навеки!
Не родовитость и не заслуги,
Не звонкое злато, не острые шпаги,
не славные предки, не верные слуги,
а любовь, исполненная отваги.
Вас прославила вовсе другая победа,
другая мера, цена другая…
В соседнем кинотеатре последняя лампа тухнет,
А в доме у нас зажёгся в одном из окошек свет, —
Стараясь шагать бесшумно, на коммунальную кухню,
В прозу кастрюль и тарелок, вступил молодой поэт.Ещё не имеет парень отдельного кабинета,
Ещё и стола для работы себе он не приобрёл.
Но если сказать по правде — парню плевать на это:
Шаткий кухонный столик заменит письменный стол.Громко поёт холодильник. Бойко щёлкает счётчик.
Кран подпевает басом. Сердце в груди поёт.
Как хорошо на кухне сидеть над стихами ночью,
Если живёшь на свете всего двадцать первый год! Восемь кухонных метров — кто говорит, что тесно?
Спит ковыль. Равнина дорогая,
И свинцовой свежести полынь.
Никакая родина другая
Не вольет мне в грудь мою теплынь.
Знать, у всех у нас такая участь,
И, пожалуй, всякого спроси —
Радуясь, свирепствуя и мучась,
Хорошо живется на Руси?
Скучная картина!
Тучи без конца,
Дождик так и льется,
Лужи у крыльца…
Чахлая рябина
Мокнет под окном;
Смотрит деревушка
Сереньким пятном.
Что ты рано в гости,
Осень, к нам пришла?
Соловьи и розы, песни, аромат!
Тщетно ваши чары радость мне сулят.
Ах, не жмитесь нежно к сердцу моему,
Не пускайте света в мрачную тюрьму!
Много изменилось, многаго ужь нет
С той поры, как с вами бедный ваш поэт
Распростился. Долго по щекам ого
Шла слезами осень счастья моего.
Снова ночь и небо, и надменно
Красный Марс блистает надо мной.
Раб земли, окованный и пленный,
Что томиться грезой неземной? Не свершиться детским упованьям!
Не увидишь, умиленный, ты
Новый луч над вечным мирозданьем:
Наш корабль в просторах пустоты! Не свершишь ты первого полета,
Не прочтешь и на столбцах газет,
Что безвестный, ныне славный, кто-то,
Как Колумб, увидел новый свет.Что ж, покорствуй! Но душа не хочет
Я подымаю трубку — я называю имя,
Мне отвечает голос — какого на свете нет…
Я не так одинока, проходит тот смертный холод,
Тускло вокруг струится, едва голубея, свет.
Я говорю: «О Боже, нет, нет, я совсем не верю,
Что будет такая встреча в эфире двух голосов».
И ты отвечаешь: «Долго ж ты помнишь свою потерю,
Я даже в смерти услышу твой, ангел мой, дальний зов».
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Похолодев от страха, свой собственный слышу стон.
‘Свет да будет! ’ — божья сила
Изрекла — и мрак исчез.
И для всех зажглись светила
В беспредельности небес.
И с тех пор, нас одевая
Дня блестящего в парчу,
Ровно светит вековая
Солнца лампа огневая
Бедняку и богачу,
Ни пред кем тот свет не скрытен,
О вас я думаю, борцы сохи и плуга,
Вам холод нипочем, и дождь, и вихрь, и вьюга!
С каким трудом вы хлеб добыть себе могли
Из недр кормилицы-земли.
Я помню и тебя, подземного героя:
Во тьме глубоких мин и в шахтах землю роя,
Ты весь изнеможен от тяжкого труда,
Не зная отдыха, работаешь всегда.
Вот страшный гром обял подземные проходы—
И стены рушатся, и дым наполнил своды,
Умом легко нам свет обнять;
В нем мыслью вольной мы летаем:
Что не дано нам понимать —
Мы все как будто понимаем.
И резко судим обо всем,
С веков покрова не снимая;
Дошло — что людям нипочем
Сказать: вот тайна мировая.
Когда весна придёт, не знаю.
Придут дожди… Сойдут снега…
Но ты мне, улица родная,
И в непогоду дорога.
Мне всё здесь близко, всё знакомо.
Всё в биографии моей:
Дверь комсомольского райкома,
Семья испытанных друзей.