Нет мудрее и прекрасней средства от тревог,
Чем ночная песня шин.
Длинной-длинной серой ниткой стоптанных дорог
Штопаем ранения души.Не верь разлукам, старина, их круг –
Лишь сон, ей-Богу.
Придут другие времена, мой друг,
Ты верь в дорогу.
Нет дороге окончанья, есть зато её итог:
Дороги трудны, но хуже без дорог.Словно чья-то сигарета — стоп-сигнал в ночах:
Кто-то тоже держит путь.
Незнакомец, незнакомка, — здравствуй и прощай, –
Можно только фарами мигнуть.Не верь разлукам, старина, их круг –
Лишь сон, ей-Богу.
Придут другие времена, мой друг,
Ты верь в дорогу.
Нет дороге окончанья, есть зато её итог:
Дороги трудны, но хуже без дорог.То повиснет над мотором ранняя звезда,
То на стёкла брызнет дождь.
За спиною остаются два твоих следа,
Значит, не бесследно ты живёшь.Не верь разлукам, старина, их круг –
Лишь сон, ей-Богу.
Придут другие времена, мой друг,
Ты верь в дорогу.
Нет дороге окончанья, есть зато её итог:
Дороги трудны, но хуже без дорог.В два конца идет дорога, но себе не лги –
Нам в обратный путь нельзя.
Слава Богу, мой дружище, есть у нас враги,
Значит, есть, наверно, и друзья.Не верь разлукам, старина, их круг –
Лишь сон, ей-Богу.
Придут другие времена, мой друг,
Ты верь в дорогу.
Нет дороге окончанья, есть зато её итог:
Дороги трудны, но хуже без дорог.
Если б ложью было то,
Что Морской есть Царь с Царевной,
В них не верил бы никто,
Не возник бы мир напевный.
Мы, однако же, поем,
Мы о них слагаем сказки.
Отчего? На дне морском
Мы изведали их ласки.
Много разных есть морей,
Но в морях одна Царевна.
Кто хоть раз предстал пред ней,
Речь того навек напевна.
Но красивей всех поет
Тот, кто знал уста Прекрасной.
Только вот который год
Нет нам песни полногласной.
Может, кто-то в глубине
Слишком сильно полюбился?
Мы помолимся Луне,
Чтоб тайфун до бездны взрылся.
Чтоб до наших берегов
Кинул милого от милой.
Чтоб глубинных жемчугов
Нам он бросил с гордой силой.
И рыдали бы в струне,
Ослепительно напевны
Сон увиденный во сне,
Стоны страсти в глубине,
Крик покинутой Царевны.
Мне ребята сказали про такую наколку! -
На окраине там даже нет фонарей.
Если выгорит дело — обеспечусь надолго, -
Обеспечу себя я и лучших друзей.
Но в двенадцать часов
Людям хочется спать -
Им назавтра вставать
На работу, -
Не могу им мешать -
Не пойду воровать, -
Мне их сон нарушать
Неохота!
Мне ребята сказали, что живет там артистка,
Что у ей — бриллианты, золотишко, деньга, -
И что все будет тихо, без малейшего риска, -
Ну, а после, конечно, мы рискнем на бегах.
Но в двенадцать часов
Людям хочется спать -
И артистки идут
На работу, -
Не могу ей мешать -
Не пойду воровать, -
Мне ей сон нарушать
Неохота!
Говорил мне друг Мишка, что у ей есть сберкнижка, -
Быть не может, не может — наш артист не богат!
"Но у ей — подполковник, он — ей-ей — ей любовник!"-
Этим доводом Мишка убедил меня, гад.
А в двенадцать часов
Людям хочется спать -
Им назавтра вставать
На работу, -
Ничего, не поспят! -
Я пойду воровать, -
Хоть их сон нарушать
Неохота!
…Говорил я ребятам, что она не богата:
Бриллианты — подделка, подполковник сбежал.
Ну, а этой артистке — лет примерно под триста, -
Не прощу себе в жизни, что ей спать помешал!
Ведь в двенадцать часов
Людям хочется спать -
Им назавтра вставать
На работу, -
Не могу им мешать -
Не пойду воровать, -
Мне их сон нарушать
Неохота!
Туман встает на дне стремнин,
Среди полуночной прохлады
Сильнее пахнет дикий тмин,
Гремят слышнее водопады.
Как ослепительна луна!
Как гор очерчены вершины!
В сребристом сумраке видна
Внизу Байдарская долина.
Над нами светят небеса,
Чернеет бездна перед нами,
Дрожит блестящая роса
На листьях крупными слезами…
Душе легко. Не слышу я
Оков земного бытия,
Нет места страху, ни надежде,—
Что будет впредь, что было прежде —
Мне все равно — и что меня
Всегда как цепь к земле тянуло,
Исчезло все с тревогой дня,
Все в лунном блеске потонуло…
Куда же мысль унесена?
Что ей так видится дремливо?
Не средь волшебного ли сна
Мы едем вместе вдоль обрыва?
Ты ль это, робости полна,
Ко мне склонилась молчаливо?
Ужель я вижу не во сне,
Как звезды блещут в вышине,
Как конь ступает осторожно,
Как дышит грудь твоя тревожно?
Иль при обманчивой луне
Меня лишь дразнит призрак ложный
И это сон? О, если б мне
Проснуться было невозможно!
Я зажгу свою свечу!
Дрогнут тени подземелья,
Вспыхнут звенья ожерелья, —
Рады зыбкому лучу.
И проснутся семь огней
Заколдованных камней!
Рдеет радостный Рубин:
Тайны темных утолений,
Без любви, без единений
Открывает он один…
Ты, Рубин, гори, гори!
Двери тайны отвори!
Пышет искрами Топаз.
Пламя грешное раздует,
Защекочет, заколдует
Злой ведун, звериный глаз…
Ты, Топаз, молчи, молчи!
Лей горячие лучи!
Тихо светит Аметист,
Бледных девственниц услада,
Мудрых схимников лампада,
Счастье тех, кто сердцем чист…
Аметист, свети! Свети!
Озаряй мои пути!
И бледнеет и горит,
Теша ум игрой запретной,
Обольстит двуцвет заветный,
Лживый сон — Александрит…
Ты, двуцвет, играй! Играй!
Все познай — и грех, и рай!
Васильком цветет Сафир,
Сказка фей, глазок павлиний,
Смех лазурный, ясный, синий,
Незабвенный, милый мир…
Ты, Сафир, цвети! Цвети!
Дай мне прежнее найти!
Меркнет, манит Изумруд:
Сладок яд зеленой чаши,
Глубже счастья, жизни краше
Сон, в котором сны замрут…
Изумруд! Мани! Мани!
Вечно ложью обмани!
Светит благостный Алмаз,
Свет Христов во тьме библейской,
Чудо Каны Галилейской,
Некрушимый Адамас…
Светоч вечного веселья,
Он смыкает ожерелье!
Я тебя люблю, моя награда.
Я тебя люблю, заря моя.
Если мне не веришь, ты меня испытай, —
Всё исполню я!
Горы и моря пройду я для тебя,
Радугу в степи зажгу я для тебя,
Тайну синих звезд открою для тебя,
Ты во мне звучи, любовь моя!
Я пою о том, что я тебя люблю,
Думаю о том, что я тебя люблю,
Знаю лишь одно, что я тебя люблю.
Ты во мне звучи, любовь моя!
Жизнь моя теперь идёт иначе,
Не было таких просторных дней.
Вижу я тебя и становлюсь во сто крат
Выше и сильней!
Я живу одной твоей улыбкой,
Я твоим дыханием живу.
Если это — сон, то пусть тогда этот сон
Будет наяву!
Горы и моря пройду я для тебя,
Радугу в степи зажгу я для тебя,
Тайну синих звезд открою для тебя,
Ты во мне звучи, любовь моя!
Я пою о том, что я тебя люблю,
Думаю о том, что я тебя люблю,
Знаю лишь одно, что я тебя люблю.
Ты во мне звучи, любовь моя!
В вагоне тихо.
Люди спят давно.
Им право всем
На лучший сон дано.
Лишь я не сплю,
Гляжу в окно:
Вот птица
Ночная пролетает
Над рекой
Ночной.
Вот лес далекий шевелится.
Как девушку,
Я б гладил лес рукой.
Но нет лесов.
Уходит дальше поезд.
Мелькает степь.
В степи озер до тьмы.
Вокруг озер трава растет по пояс.
В такой траве когда-то мы
С веселым другом
На седом рассвете
Волосяные ставили силки —
И птиц ловили,
И, как часто дети,
Мы птиц пускали радостно с руки.
В вагоне тихо,
Люди спят давно.
Им право всем
На лучший сон дано.
Но только я
Сижу один, не сплю…
Смотрю на мир ночной —
Кругом темно.
И что я ни увижу за окном,
Я, как гончар, в мечтах
Сижу леплю.
Этот город бледный, венценосный
В скользких и гранитных зеркалах
Отразил Владыку силы косной —
Полюс и Его застывший прах.И в холодном мраморе прозрачном
Обнаженных северных ночей;
И в закатах, с их отливом мрачным,
Явлен лик Его венцом лучей.То пред Ним, как перед тягой лунной,
Вдруг от моря, вставшего стеной,
Влагой побуревшей и чугунной
Бьет Нева смущенная отбой.Повелев магниту — легким танцем
Всколыхнуть покой первичных сил,
Это Он в ответ протуберанцам
Лед бесплодный кровью оросил.И когда стояли декабристы
У Сената — дико-весела
Заплясала, точно бес огнистый,
Компаса безумного игла.Содрогнувшись от магнитной бури
Перед дальним маревом зарниц,
Чрез столетье снова morituri
С криком ave! повергались ниц.Намагнитив страсти до каленья,
Утолив безумье докрасна,
Раскололись роковые звенья
Вечно тяготеющего сна.И опять недвижно стрелка стала,
И, свернувшись, огненная мгла
У Его стального пьедестала
Лавою застывшею легла.Но неслышно, прыгая тенями
В серой слизи каменных зеркал,
Веют электрическими снами
Марева, как перья опахал.
Бледнеют тени. Из-за ставен
Разсвет безстыдно кажет лик.
Над нами новый день безправен,
Еще царит последний миг.
Гремит случайная телега
По тяжким камням мостовой.
Твое лицо белее снега,
Но строг и ясен облик твой.
Как стадо пьяное кентавров,
Спят гости безобразным сном.
Венки из роз, венки из лавров
Залиты, — смятые, — вином.
На шкуры барсов и медведей
Упали сонные рабы…
Пора помыслить о победе
Над темным гением Судьбы!
Ты подняла фиал фалерна
И бросила… Условный знак!
Моя душа осталась верной:
Зовешь меня — иду во мрак.
У нас под складками одежды,
Я знаю, ровен сердцу стук…
Как нет ни страха, ни надежды —
Не будет ужаса и мук.
Два лезвия блеснут над ложем,
Как сонный вздох провеет стон, —
И, падая, мы не встревожим
Кентавров пьяных тусклый сон.
В это утро шёл снег.
Этой осенью шёл он однажды,
Но — растаял… Теперь
Электрички несутся в снегу.
Этой ночью был сон,
Сон, по-моему, вещий и важный.
Мы уходим гулять,
Этот сон вспомнить я не могу.А кто-то кружит, кружит над нами
И требует посадки,
Но ему-то помогут,
А нам-то как быть?
Что забыть, что любить?
В даль какую бежать без оглядки
Меж сугробов сомнений
По льдистой тропинке любви? Переделкино спит
После скучных субботних веселий
И не знает ещё,
Что настала уж зимняя жизнь.
Мы неспешно идём,
Мы справляем любви новоселье,
И нетоптаный снег
Удивительно кстати лежит.А кто-то кружит, кружит над нами
И требует посадки,
Но ему-то помогут,
А нам-то как быть?
Что забыть, что любить?
В даль какую бежать без оглядки
Меж сугробов сомнений
По льдистой тропинке любви? Ах, какая зима
Опустилась в то утро на плечи
Золотым куполам,
Под которыми свет мы нашли.
И не гаснет огонь,
И возносятся сосны, как свечи,
И Борис Леонидыч
Как будто бы рядом стоит.А кто-то кружит, кружит над нами
И требует посадки,
Но ему-то помогут,
А нам-то как быть?
Что забыть, что любить?
В даль какую бежать без оглядки
Меж сугробов сомнений
По льдистой тропинке любви?
Когда я выпью кубок пенный
И в нем увижу глубину,
Возьму свой посох неизменный
И брошу прежнюю страну.
Пойду звериными тропами,
В тени раскидистых дерев,
Пойду упорными стопами
На звуки дальних голосов.
Кругом шуршат седые травы,
И смутен зыбкий шум лесной…
Но вот вдали заблещут главы
Червонно-яркой полосой.
И разом длительные годы
Померкнуть в памяти, как сон.
Войду под сумрачные своды,
Где веет сонностью времен.
И, опустившись на колени,
Паду, усталый пилигрим,
На полустертые ступени,
Последним пламенем томим.
И все, что цепкой пеленою
Давно окутало меня,
Растает бледною волною,
Как тает воск в струях огня.
И, внемля медленное пенье
И звон серебряный кадил,
Я буду вырван в то мгновенье
Из власти отошедших сил.
Разгонят красные лампады
Влиянья тягостного сна,
И тщетно будет вдоль ограды
Бродить безмолвный Сатана.
Прекрасна ты, осенняя пора!
Задумчивой природы увяданье,
Седой туман в час раннего утра,
Лучей и птиц прощальная игра —
Всё будит грусть и сны очарованья!
Прекрасна ты, осенняя пора!
От детских лет печальный северянин —
Люблю я шум захолодавших вод
И сонный лес, когда он зарумянен
Дыханием осенних непогод.
Войду ли в сад — там смолкли птичьи хоры;
Он весь поник — в нем поздние цветы
Облечены в последние уборы,
И ярче их махровые узоры
Пред бедностью грядущей наготы!
Войду ли я в редеющие рощи, —
Прозрачные, багрянцами горя,
Они молчат: их дремлющие мощи
Уж обожгла сентябрьская заря!..
Пойду ль к реке — высоко ходят волны,
Суров, тяжел свинцовый их набег…
И тихою гармониею полны
Мои мечты, исполненные нег…
Живей встают забытые утраты,
Но не гнетут, не мучают оне,
Неясные, как сны, как ароматы,
Рожденные в осенней тишине.
Вновь кроткое доступно примиренье,
Вновь нежная слеза туманит взор…
И жизнь ясна, как светлое виденье,
Как милых строк разгаданный узор…
Уже двенадцать дней не видно берегов,
И ночь идет за днем, как волк за тихой
серной.
И небо кажется бездонною цистерной,
Где башни рушатся туманных городов…
Уже двенадцать дней, как брошен Карфаген,
Уже двенадцать дней несут нас вдаль
муссоны!..
Не звякнет тихий меч, не дрогнет щит
червленый,
Не брызнет белизной узор сидонских стен…
Напрасно третий день жгут синие куренья,
Напрасно молится у черной мачты жрец,
Напрасно льют на нард шипящий жир овец:
Свирепый Посейдон не знает сожаленья…
На грязной палубе, от солнца порыжелой,
Меж брошенных снастей и рваных парусов,
Матросы тихо спят; и горечь летних снов
Телами смуглыми безмолвно овладела…
И ночь идет за днем… Пурпуровую нить
Прядет больной закат за далью умиранья…
Но нам страшней громов, и бури, и рыданья
В горящей тишине дрожащий возглас:
«Пить!»…
И ночь холодная идет стопой неверной,
Рассыпав за собой цветы поблекших снов,
Уже двенадцать дней не видно берегов,
И ночь идет за днем, как волк за тихой
серной.
К чему вам, струны, радость петь?
Звучите мне тоской мятежной!
Как мне веселое терпеть?
Боюсь, не верю песни нежной.
Она любви пролетным сном
Звучит обманутой надеждой.
Как вспомнить, думать мне о том,
Что я теперь и что был прежде? Чей голос в струны радость лил,
Той нет, — и нет очарованья!
Один напев теперь мне мил:
Надгробный стон и вопль страданья;
В нем отзыв наших вместе дней.
С тех пор, как ты уж прахом стала,
Нестройство для души моей
То, в чем гармония бывала.Всё тихо; но и в тишине
Слух ловит песни незабвенной;
Невольно слышен голос мне,
Давно молчанью обреченный.
Смятенный дух тревожит он:
Засну ли — сонного пленяет;
Тоска ль отгонит дивный сон —
Напев с мечтой не улетает.Мечтою Тирзу навсегда
Любви оставила могила.
В волнах дрожавшая звезда
Блеск нежный от земли склонила.
Но кто во мраке грозных туч
Проходит жизни путь ужасный,
Тот ищет всё звезды прекрасной,
Ему бросавшей светлый луч.
1Вы исчезните, думы тревожные, прочь!
Бронзу темную кос, белый мрамор чела
Крупным жемчугом я обвила…
Буду ждать я тебя в эту майскую ночь,
Вся, как майское утро, светла… Звезды вечные ярко горят в вышине,
Мчись на крыльях своих, прилетай же скорей,
Дай упиться любовью твоей.
И, услыша мой зов, он примчался ко мне,
В красоте благовонных кудрей… О мой друг! — Ты принес мне дыхание трав,
Ароматы полей и цветов фимиам,
И прекрасен, и чуден ты сам!
И в бесплотных, но страстных объятиях сжав,
Ты меня унесешь к небесам! 2В час, когда слетают сны,
В ночи ясные весны,
Слышен вздох мой в тишине:
«Друг мой! вспомни обо мне!»Колыхнется ли волна,
Занавеска ль у окна,
Иль чудесный и родной
Донесется звук иной.Всюду чудится мне он,
Кто бесплотный, будто сон,
Все качает ветки роз,
Все шуршит в листве берез.*Только выйду, — вслед за мной,
Вея страстью неземной,
По цветам он полетит,
По кустам зашелестит, Зашумит среди дерев
И, на яблони слетев,
Нежный цвет спешит стряхнуть,
Чтобы мой усеять путь.Иль нежданно налетит
И на бархате ланит
Бестелесный, но живой
Поцелуй оставит свойИ когда слетают сны,
В ночи ясные весны —
Я не сплю… Я жду… И вот, —
Мерный слышится полет.И, таинственный, как сон,
Ароматом напоен,
Он мой полог распахнул,
И к груди моей прильнул… Образ, видимый едва…
Полу-внятные слова…
Тихий шорох легких крыл…
Все полночный мрак покрыл…
Я по красному щебню схожу один
К морю сонному,
Словно тучками, мглою далеких вершин
Окаймленному.
Ах! как млеют, вдали замыкая залив,
Выси горные!
Как рисуются здесь, уходя в тень олив,
Козы черные…
Пастухи вдали на свои жезлы,
С их котомками,
Опершись, стоят на краю скалы —
Над обломками.
Там, у взморья, когда-то стоял чертог
С колоннадами,
И наяды плескались в его порог
Под аркадами.
Там недавно мне снился роскошный сон —
Но… всегда ли я
Ради этих снов забывал твой стон,
О Италия!
Вдохновляемый плачем твоим, я схожу
К морю сонному,
Словно тучками, мглою далеких вершин
Окаймленному.
Там в лазурном тумане толпой встают
Тени бледные.
То не тени встают — по волнам плывут
Пушки медные.
Корабельный флаг отдаленьем скрыт,
Словно дымкою.
Там судьба твоя с фитилем стоит
Невидимкою…
На белом свете есть прекрасный белый цвет –
Он все цвета собрал как будто бы в букет.
По краскам осени хожу я, как во сне
И жду, когда вернётся тихий белый снег.На белом облаке неспелые дожди.
Ты приходи и никуда не уходи.
На белом море белым солнцем день оббит.
Ты полюби и никогда не разлюби.О, белизна твоей протянутой руки…
И льёт луна на крыши белые стихи.
Лежит под лампой белый снег твоих страниц,
И сквозь снега я вижу лес твоих ресниц.Потом был поезд, и какой-то человек
Сметал метлой с перрона тихий белый снег,
Чтоб от следов твоих не стало и следа,
И мы смеялись, чтобы вдруг не зарыдать.И все на свете перепутались цвета
В одну лишь краску под названьем «темнота»,
Ведь в ту страну сплошных озер, лесов и рек
Ты увезла с собою тихий белый снег.На белом свете есть прекрасный белый цвет –
Он все цвета собрал как будто бы в букет.
По краскам осени хожу я, как во сне,
И жду, когда вернется тихий белый снег.
1
— Только живите! — Я уронила руки,
Я уронила на руки жаркий лоб.
Так молодая Буря слушает Бога
Где-нибудь в поле, в какой-нибудь тёмный час.
И на высокий вал моего дыханья
Властная вдруг — словно с неба — ложится длань.
И на уста мои чьи-то уста ложатся.
— Так молодую Бурю слушает Бог.
2
Запах пшеничного злака,
Ветер, туман и кусты…
Буду отчаянно плакать —
Я, и подумаешь — ты,
Длинной рукою незрячей
Гладя раскиданный стан,
Что на груди твоей плачет
Твой молодой Иоанн.
3
Люди спят и видят сны.
Стынет водная пустыня.
Все у Господа — сыны,
Человеку надо — сына.
Прозвенел кремнистый путь
Под усердною ногою,
И один к нему на грудь
Пал курчавой головою.
Люди спят и видят сны.
Тишина над гладью водной.
— Ты возьми меня в сыны!
— Спи, мой сын единородный.
4
Встречались ли в поцелуе
Их жалобные уста?
Иоанна кудри, как струи
Спадают на грудь Христа.
Умилительное бессилье!
Блаженная пустота!
Иоанна руки, как крылья,
Висят по плечам Христа.
Тихо проносится ночь благовонная,
Мир, внемля Богу, молчит,
В роще одной лишь осинка бессонная,
Листья колебля, шумит.
К ней прислоня свои ветви тяжелые,
Дремлет дубок молодой,
Видит он сны не совсем-то веселые
Возле подруги ночной.
«Спи!» — ему шепчет осинка тревожная,—
«Спи, мой дубок молодой!
Бури опасны; но я, осторожная,
Буду беречь твой покой».
«Снились мне бури, наш край посетившие»,—
Молвил дубок молодой,—
«Снилось мне, будто деревья подгнившие
Сломаны бурей ночной…
Снилось, под бурями вырос высоко я,
Выше столетних дубов;
Видел свободно я небо далекое,
Блеск заревых облаков.
Видел, как на небе тихо сплетаются
Звезды в узор золотой,
И говорят, что они загораются
С тем, чтоб беречь мой покой».
Так говорил он, — но вновь засыпающий,
Словно задумался он;
Листьев осиновых шепот ласкающий
Вновь погрузил его в сон.
Под Медведицей небесной,
Средь ночныя темноты,
Как на мир сей сон всеместной
Сышл маковы цветы;
Как спокойно все уж опали
Отягченные трудом,
Слышу, в двери застучали
Кто-то громко вдруг кольцом.
«Кто, — спросил я, — в дверь стучится
И тревожит сладкий сон?» —
«Отвори: чего страшиться? —
Отвечал мне Купидон. —
Я ребенок, как-то сбился
В ночь безлунную с пути,
Весь дождем я замочился,
Не найду, куда идти».
Жаль его мне очень стало,
Встал и высек я огня;
Отворил лишь двери мало, —
Прыг дитя перед меня.
В туле лук на нем и стрелы;
Я к огню с ним поспешил,
Тер руками руки мерзлы,
Кудри влажные сушил.
Он успел лишь обогреться,
«Ну, посмотрим-ка, — сказал, —
Хорошо ли лук мой гнется?
Не испорчен ли чем стал?»
Молвил, и стрелу мгновенно
Острую в меня пустил,
Ранил сердце мне смертельно
И, смеяся, говорил:
«Не тужи, мой лук годится,
Тетива еще цела».
С тех пор начал я крушиться,
Как любви во мне стрела.
Тихо, грустно и безгневно
Ты взглянула. Надо ль слов?
Час настал. Прощай, царевна!
Я устал от лунных снов.
Ты живешь в подводной сини
Предрассветной глубины,
Вкруг тебя в твоей пустыне
Расцветают вечно сны.
Много дней с тобою рядом
Я глядел в твое стекло.
Много грез под нашим взглядом
Расцвело и отцвело.
Все, во что мы в жизни верим,
Претворялось в твой кристалл.
Душен стал мне узкий терем,
Сны увяли, я устал…
Я устал от лунной сказки,
Я устал не видеть дня.
Мне нужны земные ласки,
Пламя алого огня.
Я иду к разгулам будней,
К шумам буйных площадей,
К ярким полымям полудней,
К пестроте живых людей…
Не царевич я! Похожий
На него, я был иной…
Ты ведь знала: я — Прохожий,
Близкий всем, всему чужой.
Тот, кто раз сошел с вершины,
С ледяных престолов гор,
Тот из облачной долины
Не вернется на простор.
Мы друг друга не забудем,
И, целуя дольний прах,
Отнесу я сказку людям
О царевне Таиах.
Крещенский Сочельник, пушистый и белый.
Глядит сквозь промерзшия стекла окна.
Сгущается в комнате сумрак несмелый,
И дремлет беззвучно кругом тишина.
Мерцает лампада в углу у Распятья,
И тени недвижно лежать на полу…
А там, за стеною, народ с водосвяты
Идет торопливо от стужи к теплу…
На сердце спокойно и тихо, как прежде,
В мечтательном детстве, исчезнувшем сном.
Вот скрипнули двери, и в темной одежде
Прислуга вошла, осеняясь крестом.
В руке пузырек со святою водою,
Лицо от мороза, как в ярком огне,
И, с улицы холод внося, предо мною
Проходит и брызжет водой по стене…
А двери и окна все в крестиках мелом,
В защиту от бед, навожденья и зла.
И кажется: тайно в уме охладелом
Колышутся снова приливы тепла…
Смотрю, умиляясь забытой картиной,
И трогают сердце прошедшие сны.
И снова плывут вереницею длинной
Преданья далекой родной старины…
И снова мне чудится: тайны и тени
Меня обступают, как в детские дни.
И хочется верить в приход привидений,
В могущество чар и гаданий огни.
О, сколько красы и поэзии в этом!
Но время умчало былые года,
Как милые сны с обаятельным светом.
Чтоб их не вернуть, не вернуть никогда!
1Измучен жизнью, коварством надежды,
Когда им в битве душой уступаю,
И днем и ночью смежаю я вежды
И как-то странно порой прозреваю.Еще темнее мрак жизни вседневной,
Как после яркой осенней зарницы,
И только в небе, как зов задушевный,
Сверкают звезд золотые ресницы.И так прозрачна огней бесконечность,
И так доступна вся бездна эфира,
Что прямо смотрю я из времени в вечность
И пламя твое узнаю, солнце мира.И неподвижно на огненных розах
Живой алтарь мирозданья курится,
В его дыму, как в творческих грезах,
Вся сила дрожит и вся вечность снится.И всё, что мчится по безднам эфира,
И каждый луч, плотской и бесплотный, —
Твой только отблеск, о солнце мира,
И только сон, только сон мимолетный.И этих грез в мировом дуновеньи
Как дым несусь я и таю невольно,
И в этом прозреньи, и в этом забвеньи
Легко мне жить и дышать мне не больно.2В тиши и мраке таинственной ночи
Я вижу блеск приветный и милый,
И в звездном хоре знакомые очи
Горят в степи над забытой могилой.Трава поблекла, пустыня угрюма,
И сон сиротлив одинокой гробницы,
И только в небе, как вечная дума,
Сверкают звезд золотые ресницы.И снится мне, что ты встала из гроба,
Такой же, какой ты с земли отлетела,
И снится, снится: мы молоды оба,
И ты взглянула, как прежде глядела.
Сегодня
в седеющие
усы и бороды
пряча
улыбающуюся радость,
смотрите —
льются
улицы города,
знаменами припарадясь.
Богатые
у нас
отнимали
и силы и сны,
жандармы
загораживали
ворота в науки,
но
сильны и стройны
у нас
вырастают сыны,
но,
шевеля умом,
у нас
поднимаются внуки.
Пускай
по земле
сегодня носится
интернационалом
на все лады
боевая многоголосица
пролетариев молодых.
Наших —
теснят.
Наших —
бьют
в озверевших
странах фашистов.
Молодежь,
миллионную руку
в МЮД,
защищая товарищей, —
выставь!
Шествий
круг,
обними фашистские тюрьмы.
Прижмите богатых
к стенам их домов.
Пугая жирных,
лейся,
лава юнгштурма.
Пионерия,
галстуком
пугай банкирских быков.
Они
отнимали у нас
и здоровье и сны.
Они
загораживали
дверь науки,
но,
сильны и стройны,
идут
большевизма сыны,
но
сильны и умны —
большевистские внуки.
Сквозь злобу идем,
сквозь винтовочный лай мы
строим коммунизм,
и мы
передадим
борьбой омываемый
нашей
смене —
мир.
Заволокло туманом горы,
И низко хлопья туч висят.
Лебяжий пух покроет скоро
Осенний сад.
Листы на дубе заржавели,
И облетел озябший клен.
А я в тебя, как и в апреле,
Еще влюблен.
Я помню каждое движенье,
Походку, голос нежный твой.
В саду осеннем пахнет тленьем,
Сухой травой.
Уже варенья наварила
Соседка на зиму давно.
Уже в бочаре забродило
Мое вино.
На теплом ватном одеяле,
Заждавшись дочь, уснула мать.
А мы еще не все сказали.
И что сказать?..
Вот ты мелькнешь и скроешься за домом.
Уснешь и будешь видеть сон:
Тропинку в садике знакомом,
Озябший клен.
Меня иль, может быть, другого —
Ведь разные бывают сны.
Так знай, я не сказал ни слова
Лишь до весны…
Заволокло туманом горы,
И низко хлопья туч висят.
Лебяжий пух покроет скоро
Осенний сад.
<1940>
Июльский сумрак лепится
К сухим вершинам лип;
Вся прежняя нелепица
Влита в органный всхлип;
Семь ламп над каруселями —
Семь сабель наголо,
И белый круг усеяли,
Чернясь, ряды голов.
Рычи, орган, пронзительно!
Вой истово, литавр!
Пьян возгласами зритель, но
Пьян впятеро кентавр.
Гудите, трубы, яростно!
Бей больно, барабан!
За светом свет по ярусам, —
В разлеты, сны, в обман!
Огни и люди кружатся,
Скорей, сильней, вольней!
Глаза с кругами дружатся,
С огнями — пляс теней.
Круги в круги закружены,
Кентавр кентавру вслед…
Века ль обезоружены
Беспечной скачкой лет?
А старый сквер, заброшенный,
Где выбит весь газон,
Под гул гостей непрошеных
Глядится в скучный сон.
Он видит годы давние
И в свежих ветках дни,
Где те же тени вставлены,
Где те же жгут огни.
Все тот же сумрак лепится
К зеленым кронам лип;
Вся древняя нелепица
Влита в органный всхлип…
Победа ль жизни трубится —
В век, небылой досель, —
Иль то кермессы Рубенса
Вновь вертят карусель?
Глава седьмаяГонимы вешними лучами,
С окрестных гор уже снега
Сбежали мутными ручьями
На потопленные луга.
Улыбкой ясною природа
Сквозь сон встречает утро года;
Синея блещут небеса.
Еще прозрачные, леса
Как будто пухом зеленеют.
Пчела за данью полевой
Летит из кельи восковой.
Долины сохнут и пестреют;
Стада шумят, и соловей
Уж пел в безмолвии ночей.Как грустно мне твое явленье,
Весна, весна! пора любви!
Какое томное волненье
В моей душе, в моей крови!
С каким тяжелым умиленьем
Я наслаждаюсь дуновеньем
В лицо мне веющей весны
На лоне сельской тишины!
Или мне чуждо наслажденье,
И все, что радует, живит,
Все, что ликует и блестит
Наводит скуку и томленье
На душу мертвую давно
И все ей кажется темно? Глава восьмаяВ те дни в таинственных долинах,
Весной, при кликах лебединых,
Близ вод, сиявших в тишине,
Являться муза стала мне.
Моя студенческая келья
Вдруг озарилась: муза в ней
Открыла пир младых затей,
Воспела детские веселья,
И славу нашей старины,
И сердца трепетные сны.
Как я любил от городского шума
Укрыться в сад, и шелесту берез
Внимать, в запущенной аллее сидя…
Да жалкую шарманки отдаленной
Мелодию ловить. Ее дрожащий
Сродни закату голос: о цветах
Он говорит увядших и обманах.
Пронзая воздух парный, пролетит
С минутным шумом по ветвям ворона,
Да где-то там далеко прокричит
Петух, на запад солнце провожая,
И снова смолкнет всё, — душа полна
Какой-то безотчетно-грустной думы,
Кого-то ждешь, в какой-то край летишь,
Мечте безвестный, горячо так любишь
Кого-то… чьих-то ждешь задумчивых речей
И нежной ласки, и в вечерних тенях
Чего-то сердцем ищешь… И с тем сном
Расстаться и не может и не хочет
Душа… Сидишь забытый и один,
И над тобой поникнет ночь ветвями…
О, майская, томительная ночь,
Ты севера дитя, его поэтов
Любимый сон… Кто может спать, скажи,
Кого постель горячая не душит,
Когда, как грезу нежную, опустишь
Ты на сады и волны золотые
Прозрачную завесу, и за ней,
Прерывисто дыша, умолкнет город —
И тоже спать не может, и влюбленный
С мольбой тебе, задумчивой, глядит
В глаза своими тысячами окон…
Мой нежный, милый брат,
О месяц молодой,
От светозарных врат
Воздушною чредой,
Долиною отрад
Над облачной грядой
Плывешь ты грустно-рад
За тихою звездой.
О месяц, ясный брат —
Любимый, молодой. Сестра моя — заря,
Красавица сестра,
Стыдливостью горя,
Из тихого шатра
В лазурные моря,
Когда придет пора,
Идешь встречать царя,
Чтоб гаснуть до утра,
О томная заря,
Прелестная сестра. Ты, светлая жена,
Звезда вечерних снов,
Пленительно нежна
В немом потоке слов,
Любовью возжена,
Свершаешь страстный лов,
Душой отражена —
И свет твой вечно нов,
О светлая жена,
Звезда вечерних снов. О благостная мать,
Лазурь небес благих,
Молю тебя внимать
Священный, светлый стих;
Да пьет он благодать,
Величествен и тих,
Чтоб в гимне передать
Безбрежность благ твоих,
О благостная мать,
Лазурь небес благих. О ясный мой отец,
О Гелиос — любовь,
Начало и конец,
Огонь, вино и кровь.
Воздвигни свой венец!
Слепящий рай готовь
Для пламенных сердец,
Блаженных вновь и вновь!
О светлый мой отец,
О Гелиос — любовь!
Скажи: какие возраженья
Рассеют новые сомненья,
Какую снова хочешь лесть
В защиту чести произнесть?
Молчи, и слов не трать напрасно;
Я знаю всё — и знаю ясно,
Когда… и где… и как… кто он…
Но ты, ты скажешь: это сон
Развил неверное виденье,
Чтоб поселить меж нас сомненье…
Напротив, слушай — я скажу.
Вчера бьёт полночь, я лежу,
Не сплю, но спящим притворился
И чутким сном как бы забылся;
Вдруг слышу: робко ты меня
Своей рукой пошевеля,
Тихонько встала — и потом
Исчезла в сумраке ночном;
Я встал, гляжу: тебя уж нет.
Схватил кинжал, пустился вслед.
Но я не видел, как ты с ним
Дышала воздухом одним
И как в объятьях ты его
Пылала, млела и сгорала,
Как жарко друга своего
При расставаньи целовала…
Забывши страх, закон, себя,
Кровавым мщением горя,
Ужасным гневом пламенея,
Бегу… Нечаянно злодея,
Как тень могильную, схватил
И в грудь кинжал ему вонзил…
Где вы, любви моей мечты?
И кто довёл?.. Теперь и ты
Страшись меня, как грешник ада;
Не то — подобная награда!..
Всякий раз, как под буркой порою ночной
Безпробудно я сплю до звезды заревой,
Три видения райских слетают ко мне,
Три красавицы чудных я вижу во сне.
Как у первой красавицы очи блестят,
Так и звезды во мраке ночном не горят.
У второй, как поднимет ресницы свои,
Очи зорко глядят, как глаза у змеи.
Никогда не была ночь в горах так темна,
Как у третьей темна черных глаз глубина.
И когда на заре улетает мой сон,
Не вставая, гляжу я в пустой небосклон,—
Все гляжу да все думаю, молча, о том:
Кабы деньги да деньги, построил бы дом!
Окружил бы его я высокой стеной,
Заключил бы я в нем трех красавиц со мной,—
От утра до утра им бы песни я пел,
От зари до зари им бы в очи глядел!
Спать!..
Свет выключил.
Закрыл глаза.
Рокочет
город
за окном.
И крутится
калейдоскоп
всего,
что я увидел
днём.
Девчонка в красном парике.
Машина.
Нет числа
мостам…
А этот говорил:
«Москва…
Я знаю…
Я родился
там…»
А тот всё повторял:
«Вот-вот!
Загублена
такая
жизнь…»
Опять –
машина и мосты…
«Что пьёте?
Виски или джин?..»
Уснуть.
Немедленно уснуть!
На клетки
память
раздробить.
Уйти
от прожитого
дня.
Для завтрашнего
сил
добыть!..
Я засыпаю.
Я молчу.
И шар земной
звеняще пуст.
И вновь
передо мной лежит
до мелочей
знакомый
путь.
Скорей туда!
Скорей, скорей!
Вобрать
домашнее тепло.
Опять мы
встретимся с тобой,
всем пограничникам
назло!
Радары
крутятся
в ночи.
Рычат
ищейки
в темноту.
А я смеюсь.
А я иду.
Никем не узнанный –
иду…
Снежинки
тают
на руке.
Как странно и просторно мне!
Шагаю
через океан –
какой он маленький
во сне!
Едва заметны с высоты
хитросплетения
границ!..
Я к дому
подойду.
И ты
почувствуй
и сама
проснись!
Колючим деревцем
вернись,
глазастой девочкой
вернись.
(Ты помнишь,
как мы жили
там –
подвал
и пять ступенек
вниз?)
Огромность
торопливых слов.
Величие
негромких фраз.
Пусть будет всё,
как в первый
день.
Пусть будет всё,
как в первый
раз.
А если нет,
а если
нет,
то пусть упрёки,
пусть
хула –
я всё перетерпеть
смогу,
но только чтобы ты
была!
Была
в моих руках
и снах…
Чего же медлишь ты?
Настань!
Ты видишь –
я пришёл.
Я жду.
Прошу тебя:
не опоздай!..
Уснуть бы…
С родного очага судьбиной
Давно отрезанный ломоть,
Закабален я был чужбиной
И осужден в ней дни молоть.
Как ни мелю, все по-пустому:
Не перемелется мука,
Одну мякину да солому
Сбирает нехотя рука.
Между собой все так похоже:
День каждый завтрашнему дню
Передает одно и то же,
И ночи ночь — тоску свою.
Бессонница, как ведьма злая,
И с нею дочь ее, хандра,
Ночь напролет надоедая,
Торчат у праздного одра.
И вы здоровья, силы свежей,
Как я, пришли сюда искать:
В нас немощь и недуги те же,
И сна чужда нам благодать.
Кажись, выносим труд немалый,
Чтоб только сном глаза сомкнуть,
Читаем русские журналы,
А все не можем мы заснуть.
Такая, знать, у нас натура,
Что ни подушки, ни тюфяк,
Ни русская литература
Не убаюкают никак.
Досадно, тяжело и больно;
Так горемычный часовой
Стоит и слышит, как привольно
Весь стан храпит во тьме ночной.
Посмотришь, все благополучно
Спят русским сном от русских книг;
От них мне до зевоты скучно,
А сна не выжмешь ни на миг.
Судьба свела нас издалеча
В чужой и тихой стороне;
Будь в добрый час нам эта встреча!
Чего желать и вам, и мне?
«Царевичу младому Хлору»
Молюсь, чтоб, к нам он доброхот,
«Нас взвел на ту высоку гору,
Где без хлорала сон растет».
Весь обвеян дыханием ночи
И встревожен нежданной мечтой,
Как безумный, в влюбленныя очи
Я смотрел с непонятной тоской.
В них, как сон, новый мир открывался,
Чуждый горя, забот и тревог,
И я счастью поверить боялся,
И не верить я счастью не мог.
И в тумане любви обаянья
Вдруг зажглась пред ожившей душой
Ядовитая горечь страданья,
Отравившаго ум молодой.
Слез, на сердце застывших мученье,
Боль язвительных, злобных обид,
Неисходную муку сомненья,
И безсилья мучительный стыд, —
Все я вспомнил… А ночь опьяняла,
Песни чудныя пел соловей,
И, чаруя, мне в грудь западала
Нега вырванных страстью речей…
Новых чар непонятная сила
Весь тот лед, что мне сердце сковал,
Словно вешний поток, уносила…
Как ребенок, я вдруг зарыдал…
Сердце всем пережитым рыдало…
А кругом, в светлой ризе луны
Ночь роскошная страстно дышала,
Навевая душистые сны…
Гордись! я свой корабль в Египет,
Как он, вслед за тобой провлек;
Фиал стыда был молча выпит,
Под гордой маской скрыт упрек.
Но здесь мне плечи давит тога!
Нет! я — не тот, и ты — не та!
Сквозь огнь и гром их шла дорога,
Их жизнь сном страсти обвита.
Он был как бог входящий принят;
Она, предав любовь и власть,
Могла сказать, что бой он кинет, —
Гибель за гибель, страсть за страсть.
А мы? Пришел я с детской верой,
Что будет чудо, — чуда нет.
Нас мягко вяжет отсвет серый,
Наш путь не жарким днем согрет.
Те пропылали! Как завидны
Их раны: твердый взмах клинка,
Кровь с пирамиды, две ехидны,
Все, все, что жжет нас сквозь века!
А нас лишь в снах тревожит рана,
Мы мудро сроков тайны ждем.
Что ж даст нам суд Октавиана,
Будь даже мы тогда вдвоем!
Прощай! Я в чудо верил слепо…
Вот славлю смерть мечты моей.
И пусть в свой день с другим у склепа
Ты взнежишь яд священных змей!
6 августа 1920