Звенела и пела шарманка во сне…
Смеялись кудрявые детки…
Пестря отраженьем в зеркальной стене,
Кружилися мы, марьонетки.
Наряды, улыбки и тонкость манер, -
Пружины так крепки и прямы! -
Направо картонный глядел кавалер,
Налево склонялися дамы.
И был мой танцор чернобров и румян,
Блестели стеклянные глазки;
Италия, отчизна вдохновенья!
Придет мой час, когда удастся мне
Любить тебя с восторгом наслажденья,
Как я люблю твой образ в светлом сне.
Без горя я с мечтами распрощаюсь,
И наяву, в кругу твоих чудес,
Под яхонтом сверкающих небес,
Младой душой по воле разыграюсь.
Там радостно я буду петь зарю
И поздравлять царя светил с восходом,
Уж холодом веет осенним,
И мнится, вершины шумят:
Мы плащ зеленеющий сменим
На ярко пурпурный наряд.И мнится — цветы, увядая,
Друг другу прощальный поклон
Шлют, молча головки склоняя,
Как в день роковых похорон.И вечер осенний так кроток,
И грусть его сердцу мила,
Как свет из больничных решеток,
Как дыма кадильного мгла.Природа устала, — и скоро
«Проснися, рыцарь, путь далек
До царского турнира,
Луч солнца жарок, взнуздан конь,
Нас ждет владыка мира!»
— «Оставь меня! Пусть долог путь
До царского турнира,
Пусть солнце жжет, пусть ждет иных
К себе владыка мира!»
И если, страстный, в час заветный,
Заслышу я мой трубный звук…
Tertia Vigilia
Мой трубный зов, ты мной заслышан
Сквозь утомленный, сладкий сон!
Альков, таинственен и пышен,
Нас облегал со всех сторон.
И в этой мгле прошли — не знаю, —
Быть может, годы и века.
И я был странно близок раю,
Трава весенняя допела
Свою живую зелень. Зной
Спалил сны мая, и Капелла
Кропит июньской белизной.
Вот ночи полночь, полдень года,
Вот вечер жизни, но, во мгле,
Вот утро, жгучий луч восхода,
Не к вышине, а по земле!
Зари, еще не возвещенной,
Вино пьяно, и я, взамен,
Я шел безбрежными пустынями,
И видел бледную Луну,
Она плыла морями синими,
И опускалася ко дну.
И не ко дну, а к безызмерности,
За кругозорностью земной,
Где нет измен и нет неверности,
Где все объято тишиной.
Там нет ветров свирепо дышащих,
Там нет ни друга, ни врага,
Я свечи загасил, и сразу тени ночи,
Нахлынув, темною толпой ко мне влетели;
Я стал ловить сквозь сон их призрачные очи
И увидал их тьму вокруг моей постели.
Таинственно они мигали и шептались:
«Вот он сейчас заснет, сейчас угомонится…
Давно ль мы страшным сном счастливца любовались,
Авось, веселый сон несчастному приснится.
При свете трепетном лампады в час ночной
Идут умершие беседовать со мной,
И в скромном обществе мне ближних и родных
Мой дух смиряется, и сон мой будет тих.
Ты, милое дитя, прелесть, дочь моя,
Когда покончу срок земного бытия,
Ты в час сомнения, печали, иль любви
Меня, загробного, к совету призови!
О ты, Миррэлия моя! —
Полустрана, полувиденье!
В тебе лишь ощущаю я
Земли небесное волненье…
Тобою грезить упоенье:
Ты — лучший сон из снов земли,
И ты эмблема наслажденья, —
Не оттого ль, что ты вдали?
Благословенные края,
Где неизживные мгновенья,
Ане Ланиной
О весенние сны в дортуаре,
О блужданье в раздумье средь спящих.
Звук шагов, как нарочно, скрипящих,
И тоска, и мечты о пожаре.
Неспокойны уснувшие лица,
Газ заботливо кем-то убавлен,
Воздух прян и как будто отравлен,
Мальчик проснулся ужален змеею,
в облаке сна исчезает змея;
жгучей отравой, безумной тоскою
чистая кровь напоилась твоя!
Бедный малютка, отныне ты будешь
медленно слепнуть от черного сна,
бросишь игрушки и сказки забудешь,
детская станет молитва смешна.
Лепет органчика сладко-невинный
в сердце не станет и плакать и петь,
Судьба безжалостная лепит
Земные суетные сны,
Зарю надежд, желаний лепет,
Очарования весны,
Цветы, и песни, и лобзанья, —
Всё, чем земная жизнь мила, —
Чтоб кинуть в пламя умиранья
Людей, и вещи, и дела.
Зачем же блещет перед нами
Ничтожной жизни красота,
«Спать пора! Свеча сгорела,
Да и ты, моя краса, —
Голова отяжелела,
Кудри лезут на глаза.Стань вот тут перед иконы,
Я постельку стану стлать.
Не спеши же класть поклоны,
„Богородицу“ читать! Видишь, глазки-то бедняжки
Так и просятся уснуть.
Только ворот у рубашки
Надо прежде расстегнуть».— «Отчего же, няня, надо?»
Встает зеленый пар над синевой зыбей,
И небо вдалеке прозрачно голубое…
И месяц, опьянев от тишины и зноя,
Разорван на куски ударом тонких рей…
Скелеты бригантин, как черные бойцы,
Вонзили копья мачт в лазурную бумагу…
И пурпурный корсар безмолвно точит шпагу,
Чтоб гибель разнести в далекие концы.
В таверне «Синий бриг» усталый шкипер Пит
Играет грустный вальс на дряхлой мандолине,
Для себя мы не просим покоя
И не ждем ничего от судьбы,
И к небесному своду мы двое
Не пошлем бесполезной мольбы…
Нет! пусть сам он над нами широко
Разливается яркой зарей,
Чтобы в грудь нам входили глубоко
Бытия полнота и покой…
Чтобы тополей старых качанье,
Обливаемых светом луны,
(Полонянка степей Половецких.)
Звук зурны звенит, звенит, звенит, звенит,
Звон стеблей, ковыль, поет, поет, поет,
Серп времен горит, сквозь сон, горит, горит,
Слезный стон растет, растет, растет, растет.
Даль степей, не миг, не час, не день, не год,
Ширь степей, но нет, но нет, но нет путей,
Тьма ночей, немой, немой тот звездный свод,
Ровность дней, в них зов, но чей, но чей, но чей?
Как сон невинности, как ангелов молитва,
Спокойна ночи тень;
А завтра — грозная воспламенится битва,
Настанет бурный день. Роскошно озарен бивачными огнями,
Здесь ружей целый лес
Торжественно глядит трехгранными штыками
На звездный свод небес — И воина очам ко звездам беспредельный
Указывает путь:
Нам нужен только миг — один удар
смертельный,
Закон: влюбляться лишь душой,
Друзья, мне вовсе непонятен;
Пусть говорят: наш век развратен —
Да не мечта ли век златой? Нет сил у твари поднебесной
Для платонической любви:
Кто ангел — тот по ней живи,
Затем, что ангел — бестелесной! Души восторги — в мире снов,
Но есть восторги и для тела,
И мы оставим ли без дела
Дары догадливых богов? Одной мечты и мудрым мало:
Вот газеты свежий нумер,
Обявленье в черной раме:
Несомненно, что я умер,
И, увы! не в мелодраме.
Шаг родных так осторожен,
Будто все еще я болен,
Я ж могу ли быть доволен,
С тюфяка на стол положен?
На палубе разбойничьего брига
Лежал я, истомленный лихорадкой,
И пить просил. А белокурый юнга,
Швырнув недопитой бутылкой в чайку,
Легко переступил через меня.
Тяжелый полдень прожигал мне веки,
Я жмурился от блеска желтых досок,
Где быстро высыхала лужа крови,
Которую мы не успели вымыть
Я ласково учусь зеленой тишине,
Смотря, как царственны, сто лет проживши, ели.
Они хранят свой цвет, приемля все метели,
И жалобы в них нет, и жалоб нет во мне.
Я голубой учусь у неба вышине,
У ветра в камышах учился я свирели.
От облаков узнал, как много снов в кудели,
Как вольно, сны создав, их в бурном сжечь огне.
Теплой осени дыханье,
Помавание дубов,
Тихое листов шептанье,
Восклицанье голосов
Мне, лежащему в долине,
Наводили сладкий сон.
Видел я себя стоящим
На высоком вдруг холму,
На плоды вдали глядящим,
Когда листы, поблекнув, облетели
И сном зимы забылось все в лесу,
Одни лишь вы, задумчивые ели,
Храните прежнюю красу.
И словно шепчете вы с тихой грустью:
«Спи, темный лес! Уснуло все кругом;
Струи ручьев, в живом стремленье к устью,
Застыли, скованные льдом;
Волнения не выдавая,
оглядываюсь, не расспрашивая.
Так вот она — передовая!
В ней ничего нет страшного.Трава не выжжена, лесок не хмур,
и до поры
объявляется перекур.
Звенят комары.Звенят, звенят:
возле меня.
Летят, летят —
крови моей хотят.Отбиваюсь в изнеможении
Еще до рожденья, к нам в нежное ухо
Нисходит с лазурнаго неба эѳир,—
Оттуда имеем сокровище слуха,
И с детства до смерти мы слушаем мир.
Еще до рожденья, от Солнца нисходит
Утонченный луч в сокровенный зрачок,—
И ищет наш глаз, и часами находит
Небесное в буквах всех временных строк.
Мы дали тебе Ковсерь.Коран
Здесь царство снов. На сотни верст безлюдны
Солончаков нагие берега.
Но воды в них — небесно-изумрудны
И шелк песков белее, чем снега.
В шелках песков лишь сизые полыни
Растит Аллах для кочевых отар,
И небеса здесь несказанно сини,
И солнце в них — как адский огнь, Сакар.
В напрасных поисках за ней
Я исследил земные тропы
От Гималайских ступеней
До древних пристаней Европы.
Она — забытый сон веков,
В ней несвершённые надежды.
Я шорох знал ее шагов
И шелест чувствовал одежды.
Так я понял: ты дочь моя, а не мать,
только надо крепче тебя обнять
и взглянуть через голову за окно,
где сто лет назад, где давным-давно
сопляком шмонался я по двору
и тайком прикуривал на ветру,
окружен шпаной, но всегда один —
твой единственный, твой любимый сын.
Только надо крепче тебя обнять
Я заснул средь ночи. Тихо.
Звуков нет. Но в грёзе сна
Расцвела в полях гречиха
И цветочек синий льна.
Это таяла сосулька,
Капля звякнула в окно,
И затейница-рогулька,
Чу, вертит веретено.
«Что ж ты спишь? — мне прошептала. —
Выходи встречать весну…
Приснилось мне, приснилось мне —
Снегами полон шар земной.
Кричит метель в моем окне
И нет тебя со мной.
Приснилось мне, что нет весны,
Вокруг зима, зима, зима.
Глаза домов темным-темны,
В метель ушли дома.
Там, где похоронен старый маг,
Где зияет в мраморе пещера,
Мы услышим робкий, тайный шаг,
Мы с тобой увидим Люцифера.Подожди, погаснет скучный день,
В мире будет тихо, как во храме,
Люцифер прокрадется, как тень,
С тихими вечерними тенями.Скрытые, незримые для всех,
Сохраним мы нежное молчанье,
Будем слушать серебристый смех
И бессильно-горькое рыданье.Синий блеск нам взор заворожит,
Я видел сон: прохладный гаснул день,
От дома длинная ложилась тень,
Луна, взойдя на небе голубом,
Играла в стеклах радужным огнем;
Всё было тихо, как луна и ночь,
И ветр не мог дремоты превозмочь.И на большом крыльце меж двух колонн
Я видел деву; как последний сон
Души, на небо призванной, она
Сидела тут пленительна, грустна;
Хоть, может быть, притворная печаль
Я бодрствую, но вещий сон мне снится.
Пилюли пью — надеюсь, что усну.
Не привыкать глотать мне горькую слюну -
Организации, инстанции и лица
Мне объявили явную войну
За то, что я нарушил тишину,
За то, что я хриплю на всю страну,
Чтоб доказать — я в колесе не спица,
За то, что мне неймется и не спится,
За то, что в передачах заграница
Марье Самойловне Цетлин
В минуты грусти просветленной
Народы созерцать могли
Ее — коленопреклоненной
Средь виноградников Земли.
И всех, кто сном земли недужен,
Ее целила благодать,
И шли волхвы, чтоб увидать
Ее — жемчужину жемчужин.