Вьюга пела.
И кололи снежные иглы.
И душа леденела.
Ты запрокинула голову в высь.
Ты сказала: «Глядись, глядись,
Пока не забудешь
Того, что любишь».
И указала на дальние города линии,
На поля снеговые и синие,
На бесцельный холод.
И снежных вихрей подятый молот
Бросил нас в бездну, где искры неслись,
Где снежинки пугливо вились…
Какие-то искры,
Каких-то снежинок неверный полет…
Как быстро — так быстро
Ты надо мной
Опрокинула свод
Голубой…
Метель взвилась,
Звезда сорвалась,
За ней другая…
И звезда за звездой
Понеслась,
Открывая
Вихрям звездным
Новые бездны.
В небе вспыхнули темные очи
Так ясно!
И я позабыл приметы
Страны прекрасной —
В блеске твоем, комета!
В блеске твоем, среброснежная ночь!
И неслись опустошающие
Непомерные года,
Словно сердце застывающее
Закатилось навсегда.
Но бредет за дальним полюсом
Солнце сердца моего,
Льдяным скованное поясом
Безначалья твоего.
Так взойди ж в морозном инее,
Непомерный свет — заря!
Подними над далью синей
Жезл померкшего царя!
Венок ваш, скромною харитою сплетенный
Из маковых цветов, колосьев золотых
И васильков небесно-голубых,
Приличен красоте невинной и смиренной.
Богиня, может быть, самих вас сим венком
И тихий жребий ваш изобразить хотела.
Без блеска милой быть природа вам велела!
Не то же ль самое, что с милым васильком?
Приютно он растет среди прекрасной нивы,
Скрывается в семье колосьев полевых,
И с благотворною, непышной пользой их
Соединяет там свой цвет миролюбивый!
А мак? Им означать давно привыкли сон.
Напрасно! нет! не сон беспечный и ленивый,
Но сладостный покой изображает он,
Покой, сокровище души, ее хранитель,
Желанный спутник наш на жизненном пути,
Покой, не сердца хлад, но сердца оживитель,
Который здесь мы все так силимся найти,
Который вам дает природа без исканья!
Княжна, будь ваш венок вам вместо предсказанья:
В нем образ вижу я сердечной чистоты,
Невинной прелести и счастья с тишиною,
И будет ваша жизнь, хранимая судьбою,
Прекрасного венка прекрасные цветы.
В твои обьятья, гроб холодный,
Как к другу милому, лечу,
В твоей обители укромной
Сокрыться от людей хочу.
Скорее, смерть, сверкни косою
Над юною моей главою!
Немного лет я в мире жил…
И чем сей мир повеселил?
И кто с улыбкой мне отрадной
От сердца руку нежно жал?
Со мной кто радостью желанной
Делил веселье и печаль?
Никто! Но в сей стране пустынной
Один лишь был мне верен друг,
И тот, как песни звук отзывный,
Как огнь мгновенный, надмогильный,
На утренней заре потух.
Одна звезда меня пленяла
Еще на небе голубом
И в черном сумраке густом
Надеждой тайной грудь питала;
Но скрылася она — с тех пор
Приветных звезд не видит взор.
Без ней, как сирота безродный,
Влачусь один в толпе людей,
С душою мрачной и холодной,
Как нераскаянный злодей.
С людями, братьями моими,
Еше хотел я жизнь делить;
По-прежнему хотел меж ними
Я друга по сердцу найтить.
Но люди взорами немыми
С презреньем на меня глядят
И душу хладную мертвят.
К тебе от них, о гроб холодный,
Как к другу милому, лечу,
В твоей обители укромной
Покоя тихого ищу.
О смерть! сомкни скорей мне вежды!
Верни загробные надежды.
Посвящается Г.К. Балтрушайтису1
Сияя перстами, заря рассветала
над морем, как ясный рубин.
Крылатая шхуна вдали утопала.
Мелькали зубцы белых льдин.
Душа молодая просила обмана.
Слеза нам туманила взор.
Бесстрашно отчалил средь хлопьев тумана
от берега с песней помор.
Мы сдвинули чащи, наполнив до краю
душистым, янтарным вином.
Мы плакали молча, о чем, я не знаю.
Нам весело было вдвоем.
2
Года проходили… Угрозой седою
полярная ночь шла на нас.
Мы тихо прощались с холодной зарею
в вечерний, тоскующий час.
Крылатая шхуна в туман утопала,
качаясь меж водных равнин.
Знакомым пятном равнодушно сияла
стена наплывающих льдин…
Старушка, ты робко на друга взглянула, —
согбенный, я был пред тобой.
Ты, прошлое вспомнив, тихонько вздохнула,
поникла седой головой.
3
Я глухо промолвил: «Наполним же чаши…
Пусть сердце забьется опять…
Не мы, так другие, так правнуки наши
зарю будут с песней встречать…
Пускай же охватит нас тьмы бесконечность —
сжимается сердце твое?
Не бойся: засветит суровая Вечность
полярное пламя свое!..»
Знакомую песню вдали затянули.
Снежинки мелькали кругом.
Друг другу в глаза мы с улыбкой взглянули…
Наполнили чашу вином.
Зима свирепая исчезла,
Исчезли мразы, иней, снег;
И мрак, всё в мире покрывавший,
Как дым рассеялся, исчез.
Не слышим рева ветров бурных,
Страшивших странника в пути;
Не видим туч тяжелых, черных,
Текущих с севера на юг.
Весна с улыбкою приходит;
За нею следом мир течет.
На персях нежныя Природы
Играет, резвится Зефир.
Дождь тихий с неба к нам лиется
И всё творение живит;
В полях все травы зеленеют,
И луг цветами весь покрыт.
Уже фиалка распустилась,
Смиренно под кустом цветет,
Амброзией питает воздух;
Не ждя похвал, благотворит.
На ветвях птички воспевают
Хвалу всещедрому творцу;
Любовь их песни соглашает,
Любовь сердца их веселит.
Овечки кроткие гуляют
И щиплют травку на лугах;
В сердцах любовь к творцу питают —
Без слов его благодарят.
Пастух играет на свирели,
Лежа беспечно на траве;
Питаясь духом благовонным,
Он хвалит красоту весны.
Везде, везде сияет радость,
Везде веселие одно;
Но я, печалью отягченный,
Брожу уныло по лесам.
В лугах печаль со мною бродит.
Смотря в ручей, я слезы лью;
Слезами воду возмущаю,
Волную вздохами ее.
Творец премудрый, милосердый!
Когда придет весна моя,
Зима печали удалится,
Рассеется душевный мрак?
Осень паутинки развевает,
В небе стаи будто корабли —
Птицы, птицы к югу улетают,
Исчезая в розовой дали…
Сердцу трудно, сердцу горько очень
Слышать шум прощального крыла.
Нынче для меня не просто осень —
От меня любовь моя ушла.
Улетела, словно аист-птица,
От иной мечты помолодев,
Не горя желанием проститься,
Ни о чем былом не пожалев.
А былое — песня и порыв.
Юный аист, птица — длинноножка,
Ранним утром постучал в окошко,
Счастье мне навечно посулив.
О любви неистовый разбег!
Жизнь, что обжигает и тревожит.
Человек, когда он человек,
Без любви на свете жить не может.
Был тебе я предан, словно пес,
И за то, что лаской был согретым,
И за то, что сына мне принес
В добром клюве ты веселым летом.
Как же вышло, что огонь утих?
Люди говорят, что очень холил,
Лишку сыпал зерен золотых
И давал преступно много воли.
Значит, баста! Что ушло — пропало.
Я солдат. И, видя смерть не раз,
Твердо знал: сдаваться не пристало,
Стало быть, не дрогну и сейчас.
День окончен, завтра будет новый.
В доме нынче тихо… никого…
Что же ты наделал, непутевый,
Глупый аист счастья моего?!
Что ж, прощай и будь счастливой, птица!
Ничего уже не воротить.
Разбранившись — можно помириться.
Разлюбивши — вновь не полюбить.
И хоть сердце горе не простило,
Я, почти чужой в твоей судьбе,
Все ж за все хорошее, что было,
Нынче низко кланяюсь тебе…
И довольно! Рву с моей бедою.
Сильный духом, я смотрю вперед.
И, закрыв окошко за тобою,
Твердо верю в солнечный восход!
Он придет, в душе растопит снег,
Новой песней сердце растревожит.
Человек, когда он человек,
Без любви на свете жить не может.
Пока еще сердце во мне оживляется солнцем,
Пока еще в персях, не вовсе от лет охладевших,
Любовь не угаснула к вам, о стихи мои, дети
Души молодой, но в которых и сам нахожу я
Дары небогатые строго-скупой моей музы,
Которые, может быть, вовсе отвергла б от сердца
Брюзгливая старость, и кажется, что по заслугам
(Но кто на земле не принес самолюбию дани), —
Спешу, о стихи, вас от грозного спасть приговора;
Спешу вас отдать под покров снисходительной дружбы,
И если она не найдет в вас ни прелестей слова,
Какими нас музы из уст их любимцев пленяют,
Ни пламенных чувствий, ни дум тех могучих, какие
Кипят на устах вдохновенных и души народов волнуют,
То, нежная в чувствах, найдет хоть меня в моих песнях,
Души моей слабость, быть может, ее добродетель;
Узнает из них, что в груди моей бьется, быть может,
Не общее сердце; что с юности нежной оно трепетало
При чувстве прекрасном, при помысле важном иль смелом,
Дрожало при имени славы и гордой свободы;
Что, с юности нежной любовию к музам пылая,
Оно сохраняло, во всех коловратностях жизни,
Сей жар, хоть не пламенный, но постоянный и чистый;
Что не было видов, что не было мзды, для которых
Душой торговал я; что, бывши не раз искушаем
Могуществом гордым, из опытов вышел я чистым;
Что, жертв не курив, возжигаемых идолам мира,
Ни словом одним я бессмертной души не унизил.
Но ежели дружба найдет в моих песнях нестройных
Хоть слово для сердца, хоть стих, согреваемый чувством;
Но ежели в сих безыскусственных звуках досуга
Услышит тот голос, сердечный язык тот всемирный,
Каким говорит к нам бессмертная матерь-природа,
Быть может, стихи мои, вас я сберег не к забвенью.
1
Моссельпром
и комиссия
помощи детям
дают премию
к папиросам
этим.
Кто сердцем
не глух
и умом не промах,
Требуй «Клад»
в ларьках
Моссельпрома.
2
У горожанина
к лету задача —
далеко от города
дешевая дача.
Но дачу бесплатно
и совсем рядом
можно выиграть
в коробке «Клада».
3
Жить без мебели
человеку неловко.
А сколько стоит
хорошая обстановка?
Всю обстановку,
какую надо,
можно выиграть
в коробке «Клада».
4
Пешком ходить —
пыхтеть да сопеть.
Не дешево стоит
хороший велосипед.
Чтоб мечта о велосипеде
не рассеялась дымом,
пачку «Клада» купить
необходимо.
5
Тот, кто купит
моссельпромовский «Клад»,
может выиграть лошадь
без всяких затрат.
6
Всем курильщикам
радостная весть:
в папиросах «Клад»
премия есть.
Кто взглянет серьезно
и прямо на вещи,
выиграет трактор
самый новейший.
7
Всем курца̀м
заветное слово:
в папиросах «Клад»
скрыта корова.
Чье сердце
молочной корове радо,
ищи ее
в коробке «Клада».
8
Поспешайте стар и млад.
Всем дается в руки «Клад»!
Кто склонность имеет к папиросам этим —
получает премию и помогает детям!
Много горя и страданья
Сердце терпит невзначай.
Милый скажет: «До свиданья…»
Сердце слышит: «И прощай».
Наперед не угадаешь,
С кем судьбу свою найдешь.
Коль полюбишь, пострадаешь,
Эту песню запоешь.Если Волга разольется,
Трудно Волгу переплыть,
Если милый не смеется,
Трудно милого любить.
Без луны на небе мутно,
А при ней мороз сильней.
Без любви на свете трудно,
А любить еще трудней.Я девчонка молодая,
Что мне делать, как мне быть?
Оттого я и страдаю,
Что не знаю, как любить:
Крепко любишь — избалуешь,
Мало любишь — отпугнешь,
Беспокойный — ты ревнуешь,
А спокойный — нехорош.Счастье — птичка-невеличка,
Нет ни клетки, ни гнезда,
То погаснет, точно спичка,
То зажжется, как звезда.
Нету кушанья без соли,
Если вышла — так купи.
Нету радости без боли,
Если любишь — так терпи.Видно, вкус мой изменился,
Что поделать мне с собой?
Карий глаз вчера приснился,
А сегодня — голубой,
Трудно в маленьких влюбляться,
Как их будешь обожать:
Целоваться — нагибаться,
Провожать — в карман сажать.Если Волга разольется,
Трудно Волгу переплыть,
Если милый не смеется,
Трудно милого любить.
Без луны на небе мутно,
А при ней мороз сильней.
Без любви на свете трудно,
А любить еще трудней!
Айсберги. Льдины. Не три, не две —
Голубоглазая вся флотилия.
Замер на синей скале медведь,
Белый, полярный. Седой, как лилия!
Поднята морда. И из ноздрей —
Пар. Серебра не звончее разве?
Смотрит в трубу на него Андрэ,
Смотрит медведь на летящий айсберг.
К полюсу. Сердце запороша
Радостью, видит, склонясь над картой:
В нежных ладонях уносит шар
Голубоглазая Сольвейг — Арктика.
Словно невеста, она нежна,
Словно невеста, она безжалостна.
Словно подарок, несет она
Этот кораблик воздушный, парусный.
Шепчет: «Сияньем к тебе сойду,
Стужу поставлю вокруг, как изгородь.
Тридцать три года лежать во льду
Будешь, любимый, желанный, избранный!»
Падает шар. На полгода — ночь.
Умерли спутники. Одиночество.
Двигаться надо, молиться, но
Спать, только спать бесконечно хочется.
«Голову дай на колени мне,
Холодом девственности согрейся.
Тридцать три года во льду, во сне
Ждать из Норвегии будешь крейсера!»
Очи устами спешит согреть,
Сердце прикрыла белейшим фартуком…
Славу свою стережет, Андрэ,
Голубоглазая Сольвейг — Арктика.
Ах будет ли бедам конець, в которых должно мучиться
Престаньте мысли сердце рвать,
Судьба, ах дай сон вечно спать,
В лесу одной в страданьях жить, разсудит всяк что скучится;
Один лиш слышан голос твой.
И тот клянут судьбы гнев злой.
Куды как зло разить любовь,
Изсохла с жару в жилах кровь,
Вздыханья духу нет,
В глазах весь меркнет свет.
Не трудноб было то терпеть, драгой лишь толькоб был в глазах,
Хоть труден был к свиданью час,
Довольно и один в день разь.
Но вдруг удар разлуки злой, оставил вечно быть в слезах,
Без помощи в слезах рыдать,
Пришло, пришло знать век страдать,
Когда прости пришло сказать,
То стало сердце замирать,
Что нет надежды зреть,
Тут пуще стало тлеть.Разлука та утеху злым, а мне сугубу скорбь дала;
Окончь судьба продел тот злой,
Прерви наполнен век бедой,
Спасенью уж надежды нет, я сколько раз и смерть звала,
Коль должно так весь век изжить,
Престану больше слезы лить,
Тончай, тончай злой жизни нить;
Ты злость потщись в конец згубить,
Драгова когда нет,
Вон дух, немил стал свет.
Это я набросал вам тысячи
Слов нежных, как ковры на тахтах,
И жду пока сумрак высечет
Ваш силуэт на этих коврах.Я жду. Ждет и мрак. Мне смеется.
Это я. Только я. И лишь
Мое сердце бьется,
Юлит и бьется,
Как в мышеловке ребер красная мышь.Ах, из пены каких-то звонков и материй,
В запевающих волнах лифта невдруг,
Чу! Взлетели в сквозняк распахнуться двери,
Надушить вашим смехом порог и вокруг.Это я протянул к вам руки большие,
Мои длинные руки вперед
И вперед,
Как вековые веки Вия,
Как копье
Свое
Дон-Кихот.Вы качнулись, и волосы ржавые двинуться
Не сумели, застыв, измедузив анфас.
Пусть другим это пробило только одиннадцать,
Для меня командором шагает двенадцатый час.Разве берег и буря? Уж не слышу ли гром я?
Не косою ли молний скошена ночь?
Подкатилися волны, как к горлу комья,
Нагибается профиль меня изнемочь.Это с бедер купальщицы или с окон стекает?
И что это? Дождь? Иль вода? А свозь мех
Этой тьмы — две строчки ваших губ выступают,
И рифмой коварной картавый ваш смех.Этот смех, как духи слишком пряные, льется.
Он с тахты. Из-за штор. От ковров. И из ниш.
А сердце бьется
Юлит и бьется,
В мышеловке ребер умирает мышь.
Стражду влюбившись; красота твоя,
Мое сердце верно
Мучит пребезмерно,
Вся распалилась душа моя,
Ты приятней всех моим глазам,
Ты лишь едина вспламенить могла,
Крепко сердце, кое ты зажгла,
Лишь увидел, в тот же час влюбился,
Вечно с вольностью своей простился,
И искал тебя по всем местам.
Стали знакомы все твои следы,
Что в тебе ни было,
Все мне стало мило,
Как я искал за щастие беды,
Мысля, чтобы склонность получить,
Знать в злополучной час впервой вздохнул:
Твой приятной взгляд мя обманул.
Для товоль любовь лишь умножала,
Чтобы силу красоты узнала,
Как ты можешь привлекши любить.
Слышь мою речь, ты где теперь ни есть,
Я вспоминаю,
Что тобой страдаю,
Слышь, естьли внемлешь; правда то не лесть,
Я тобой единой скорбь терплю,
Нет ах иныя, ктобы мной владел,
И ково бы я любить хотел,
Я не буду пленен век иною,
Сжалься, сжалься за любовь со мною,
Молви мне: и я тебя люблю
Сергею
Вы, чьи широкия шинели
Напоминали паруса,
Чьи шпоры весело звенели
И голоса.
И чьи глаза, как бриллианты,
На сердце вырезали след —
Очаровательные франты
Минувших лет.
Однем ожесточеньем воли
Вы брали сердце и скалу, —
Цари на каждом бранном поле
И на балу.
Вас охраняла длань Господня
И сердце матери. Вчера —
Малютки-мальчики, сегодня —
Офицера.
Вам все вершины были малы
И мягок — самый черствый хлеб,
О молодые генералы
Своих судеб!
Ах, на гравюре полустертой,
В один великолепный миг,
Я встретила, Тучков-четвертый,
Ваш нежный лик,
И вашу хрупкую фигуру,
И золотые ордена…
И я, поцеловав гравюру,
Не знала сна.
О, как — мне кажется — могли вы
Рукою, полною перстней,
И кудри дев ласкать — и гривы
Своих коней.
В одной невероятной скачке
Вы прожили свой краткий век…
И ваши кудри, ваши бачки
Засыпал снег.
Три сотни побеждало — трое!
Лишь мертвый не вставал с земли.
Вы были дети и герои,
Вы все могли.
Что так же трогательно-юно,
Как ваша бешеная рать?..
Вас златокудрая Фортуна
Вела, как мать.
Вы побеждали и любили
Любовь и сабли острие —
И весело переходили
В небытие.
Все, что волновало в золотые годы
Юности волшебной сердце молодое
Жаждой безконечной счастья и свободы,
Все давно исчезло. Небо голубое
Взоры не пленяет, как пленяло прежде,
Самая природа кажется мрачнее.
Ум давно не верит сладостной надежде,
Что настанут годы лучше и светлее.
На душе печальной горя и страданья
Много накопилось, желчи накипело,
И с улыбкой грустной вспомнятся желанья
Молодости пылкой: как рвалася смело
На борьбу с неправдой молодая сила…
Думал, ей не будет ни конца, ни края…
Силу молодую жизнь давно сгубила,
И кручина в сердце поселилась злая…
И борясь безплодно с горькою судьбою,
Ни себе, ни людям не нашел я счастья.
Рано познакомясь с жизненной грозою,
Видел пред собой я вечное ненастье.
Северное небо, хмурая природа
Душу подавляли… Скорбию томимый
Рано я увидел, что чужда свобода
Грустной и печальной стороне родимой.
Часто проходил я средь людских страданий,
Сдерживая стоны, подавив проклятья,
И смотрел я молча, заглушив рыданья,
Как от жизни гибли и друзья, и братья.
Сердце разрывалось от тоски и муки,
Но помочь не мог я,—многое мешало:
Горькое безсилье связывало руки,
Добраго желанья было слишком мало!..
Так тянулись годы… На душе скоплялось
Жизни невеселой грустное наследство,
Да в мечтах о прежнем звездочкой являлось
Светлою картиной золотое детство…
Иногда лишь горе в риѳмы перельется,
Да и им плохая выпадает доля:
В клетке вольной птице не всегда поется, —
Ей нужна свобода, солнышко и воля.
Сергею
Вы, чьи широкие шинели
Напоминали паруса,
Чьи шпоры весело звенели
И голоса.
И чьи глаза, как бриллианты,
На сердце вырезали след —
Очаровательные франты
Минувших лет.
Одним ожесточеньем воли
Вы брали сердце и скалу, —
Цари на каждом бранном поле
И на балу.
Вас охраняла длань Господня
И сердце матери. Вчера —
Малютки-мальчики, сегодня —
Офицера.
Вам все вершины были малы
И мягок — самый черствый хлеб,
О молодые генералы
Своих судеб!
Ах, на гравюре полустертой,
В один великолепный миг,
Я встретила, Тучков-четвертый,
Ваш нежный лик,
И вашу хрупкую фигуру,
И золотые ордена…
И я, поцеловав гравюру,
Не знала сна.
О, как — мне кажется — могли вы
Рукою, полною перстней,
И кудри дев ласкать — и гривы
Своих коней.
В одной невероятной скачке
Вы прожили свой краткий век…
И ваши кудри, ваши бачки
Засыпал снег.
Три сотни побеждало — трое!
Лишь мертвый не вставал с земли.
Вы были дети и герои,
Вы все могли.
Что так же трогательно-юно,
Как ваша бешеная рать?..
Вас златокудрая Фортуна
Вела, как мать.
Вы побеждали и любили
Любовь и сабли острие —
И весело переходили
В небытие.
Мы решили с тобой дружить,
Пустяками сердец не волнуя.
Мы решили, что надо быть
Выше вздоха и поцелуя…
Для чего непременно вздох,
Звезды, встречи… скамья в аллее?
Эти глупые «ах» да «ох»!..
Мы — серьезнее и умнее!
Если кто-то порой на танцах
Приглашал тебя в шумный круг,
Я лишь щелкал презрительно пальцем —
Можешь с ним хоть навек остаться.
Что за дело мне? Я же друг!
Ну, а если с другой девчонкой
Я кружил на вешнем ветру,
Ты, плечами пожав в сторонке,
Говорила потом мне тонко:
— Молодец! Нашел кенгуру!
Всех людей насмешил вокруг.-
И, шепнув, добавляла хмуро:
— Заявляю тебе, как друг:
Не танцуй больше с этой дурой!
Мы дружили с тобой всерьез!
А влюбленность и сердца звон…
Да для нас подобный вопрос
Просто-напросто был смешон!
Как-то в сумрак, когда закат
От бульваров ушел к вокзалу,
Ты, прильнув ко мне, вдруг сказала:
— Что-то очень прохладно стало,
Ты меня обними… как брат…
И, обняв, я сказал ликуя,
Слыша сердца набатный стук:
— Я тебя сейчас поцелую!
Поцелую тебя… как друг…
Целовал я тебя до утра,
А потом и ты целовала
И, целуя, все повторяла:
— Это я тебя, как сестра…
Улыбаясь, десятки звезд
Тихо гасли на небосводе.
Мы решили дружить всерьез.
Разве плохо у нас выходит?
Кто и в чем помешает нам?
Ведь нигде же не говорится,
Что надежным, большим друзьям
Запрещается пожениться?
И отныне я так считаю:
Все влюбленности — ерунда.
Вот серьезная дружба — да!
Я по опыту это знаю…
Был праздник. Роскошныя залы
Сияли, залитыя светом…
Прекрасной царицею бала
Была ты на празднике этом.
И с болью на сердце нежданной
Вдруг вспомнил я годы былые,
Я вспомнил, с наивностью странной,
Что мы, ведь, с тобой не чужие!
Мы оба любили когда-то,
Любили мы страстно и скрыто!
Все это прошло без возврата,
Все это давно позабыто…
Но вот от знакомаго взгляда
Мне в душу пахнуло весною,
Прохладой далекаго сада,
Щемящей и сладкой тоскою,
Твой голос, знакомый и милый,
Вблизи я услышал случайно, —
И вспомнилась с страшною силой
Мне прошлаго чудная тайна!…
И все что случилось когда-то,
Случилось и в сердце зарыто,
И все, что прошло без возврата,
Прошло и давно позабыто, —
Все вновь пронеслось самовластно
В душе, озарившейся светом,
И бросился пылко и страстно
К тебе я с горячим приветом…
Но ты посмотрела сурово!
Ты странное что-то сказала…
И я не ответил ни слова
И медленно вышел из зала!…
Шумен, радостен и тесен,
Вновь сомкнулся наш кружок.
Заплетемте ж свежих песен
Зеленеющий венок!
Но кого между богами
Песня первая почтит?
Он воспет да будет нами —
Он, что радость нам дарит!
Хоть Церера с нивы нашей
Хлеб несет нам на алтарь
И вливает Бахус в чаши
Гроздий пурпур и янтарь,
Но коль с неба огнь священный
Алтаря не опалит,
Не зажжется дух наш пленный,
В сердце радость не вскипит!
Свыше к нам нисходит счастье,
От божественных владык;
Но из них всех выше властью —
Из владык владыка — Миг!
С той поры, как произволу
Смутных сил назначен строй,
Все божественное долу —
Свет лишь мысли огневой.
Тихо в мерном Ор движенье
Дело жизни совершай;
Миг же краткий вдохновенья
Быстро сердцем уловляй!
Феб с безоблачной лазури
Стелет вмиг покров цветной,
Вмиг по небу после бури
Строит мост Ирида свой.
Так и каждый дар прекрасный,
Словно молнии струя,
Промелькнет — и гаснет, ясный,
В черной тьме небытия!
Когда ты так мило лепечешь «люблю»,
Волшебное слово я жадно ловлю;
Он мне так ново, так странно, так чудно!
Не верить — мне страшно, а верить — мне трудно.
Быть может, ты сердца следя моего
Одни беспредметно слепые стремленья
И сжалясь над долей его запустенья,
Подумала: «Дай, я наполню его!
Он мил быть не может, но тихо, бесстрастно
Я буду питать его чувства порыв;
Не боле, чем прежде, я буду несчастна,
А он… он, может быть, и будет счастлив!»
И с ангельской лаской, с небесным приветом
Ко мне обратила ты дружеский взор
И в сердце моём, благодатно согретом,
Все радости жизни воскресли с тех пор.
О, ежели так — пред судьбой без упорства
Смиряя заносчивых дум мятежи,
Готов я признать добродетель притворства,
Заслугу не правды, достоинство лжи.
Чрез добрую цель оправдания средства,
Безгрешность коварства и благость кокетства
Не зная, как сладить с судьбой и с людьми,
Я жил безотрадно, я ты без участья
Несчастному кинув даяние счастья,
С радушной улыбкой сказала: возьми!
О, ежели так — для меня ненавистен
Яд правды несносной и тягостных истин,
С которыми свет был мне мрачен и пуст,
Когда, я блаженства проникнутый дрожью,
До глупости счастлив прелестною ложью
Твоих обаяньем помазанных уст.
Что вы, Грации, такое?
Красота ль вы, или младость?
Вы души иль тела нежность?
Вы любви ли милы дщери,
Иль магнит, сердца влекущий?
На лугах ли вы зеленых, —
И луга при вас смеются;
Во лесах ли вы тенистых, —
И леса дают прохладу,
Освежает воздух чувства.
Ах! не вы ли на помосте,
Средь столпов и переходов,
В храме росския богини,
Как Зефиры легкокрылы,
Плавно пляшете по арфам?
Не на ваших ли ланитах
Усмехаются лилеи,
И на челах, льном блестящих,
Васильковые веночки, —
Вкруг их звезды, солнцы в персях?
Ах ! не вы ль, небесны Нимфы,
Воплощенными нам зритесь,
И сафирными очами
Льете в наши души радость,
Сладкие в сердца восторги?
Это ты, Петрово племя!
Вы, Екатерины внуки,
Павла и Марии дщери,
Наших Фебов, Марсов сестры:
Это вы, княжны младыя!
Это вы, на коих нежно
В шлеме бранном зрит Россия,
Под трофеями, как пальма,
На цветы склонясь, улыбкой
Мещет тень Екатерина.
1792
Был праздник. Роскошные залы
Сияли, залитые светом…
Прекрасной царицею бала
Была ты на празднике этом.
И с болью на сердце нежданной
Вдруг вспомнил я годы былые,
Я вспомнил, с наивностью странной,
Что мы, ведь, с тобой не чужие!
Мы оба любили когда-то,
Любили мы страстно и скрыто!
Все это прошло без возврата,
Все это давно позабыто…
Но вот от знакомого взгляда
Мне в душу пахнуло весною,
Прохладой далекого сада,
Щемящей и сладкой тоскою,
Твой голос, знакомый и милый,
Вблизи я услышал случайно, —
И вспомнилась с страшною силой
Мне прошлого чудная тайна!…
И все что случилось когда-то,
Случилось и в сердце зарыто,
И все, что прошло без возврата,
Прошло и давно позабыто, —
Все вновь пронеслось самовластно
В душе, озарившейся светом,
И бросился пылко и страстно
К тебе я с горячим приветом…
Но ты посмотрела сурово!
Ты странное что-то сказала…
И я не ответил ни слова
И медленно вышел из зала!…
Восходит день… И как там дальше?
Не мастер я по части од.
Не выношу нарядной фальши,
Хотя б и с маркою свобод.
У одописцев — ну их к богу —
Рассудок с сердцем не в ладу.
Авось без вымыслов дорогу
Я к сердцу вашему найду.
И вряд ли кто меня осудит
И горький мне пошлет упрек.
Не говорю я — «дня не будет»,
Но говорю, что «день далек».
Утешен сказкою обманной
Тот, кто свободу жадно «ждет»:
Она — увы! — небесной манной
Сама собой не упадет.
Все, кто в тоске о сроке скором
Готов проклятья слать судьбе,
Все обратитеся с укором
К самим себе, к самим себе.
Вы, вы творцы свободной доли,
«Судьбу» куете вы одни.
От ваших сил и вашей воли
Зависят сроки все и дни.
От вас зависит: пить отраву
Иль гнать трусливую ораву
Тех, кто лукаво вам твердит:
«Порыв несдержанный вредит,
А — полегоньку, понемножку,
Мы, глядь, и выйдем на дорожку».
Да, говорю я, день далек.
Но пусть не робкий уголек,
Пусть ваше слово будет — пламя
Огня, горящего в груди,
Пусть, развернувшись, ваше знамя
Зареет гордо впереди,
Пусть гневом вспыхнут ваши очи
И с лиц сойдет унынья тень,
Тогда скажу я, — нет уж ночи,
Восходит день!
Жизни вялой мы сбросили цепи.
Ты от дев городских друга к деве степной
Выноси чрез родимые степи! ‘ Конь кипучий бежит; бег и ровен и скор;
Быстрина седоку неприметна!
Тщетно хочет его упереться там взор.
Степь нагая кругом беспредметна. Там над шапкой его только солнце горит,
Небо душной лежит пеленою;
А вокруг — полный круг горизонта открыт,
И целуется небо с землёю! И из круга туда, поцелуи любя
Он торопит летучего друга…
Друг летит, он летит; — а всё видит себя
Посредине заветного круга. Краткий миг — ему час, длинный час — ему миг:
Нечем всаднику время заметить;
Из груди у него вырвался клик, —
Но и эхо не может ответить. ‘Ты несёшься ль, мой конь, иль на месте стоишь? ‘
Конь молчит — и летит в бесконечность!
Безграничная даль, безответная тишь
Отражают, как в зеркале, вечность. ‘Там она ждёт меня! Там очей моих свет! ‘
Пламя чувства в груди пробежало;
Он у сердца спросил: ‘Я несусь или нет? ‘
‘Ты несёшься! ‘ — оно отвечало. Но и в сердце обман. ‘Я лечу, как огонь,
Обниму тебя скоро, невеста’.
Юный всадник мечтал, а измученный конь
Уж стоял — и не трогался с места.
В дни, когда в груди моей чувство развивалося
Так свежо и молодо
И мечтой согретое сердце не сжималося
От земного холода, —
В сумраке безвестности за Невой широкою,
Небом сокровенная,
Как она несла свою тихо и торжественно
Грудь полуразвитую!
Как глубоко принял я взор ее божественной
В душу ей открытую!
На младом челе ее — над очей алмазами
Дивно отражалося,
Как ее мысль тихая, зрея в светлом разуме
Искрой разгоралася,
А потом из уст ее, словом оперенная,
Голубем пленительным
Вылетала чистая, в краски облеченная,
С шумом упоительным.
Если ж дева взорами иль улыбкой дружнею
Юношу лелеяла —
Негою полуденной, теплотою южною
От прелестной веяло. Помните ль, друзья мои? там ее видали мы
Вечно безмятежную,
С радостями темными, с ясными печалями
И с улыбкой нежною.
С ней влеклись мечтатели в области надзвездные
Помыслами скрытными;
Чудная влекла к себе и сердца железные
Персями магнитными. Время промчалося: скрылся ангел сладостной!
Все исчезло с младостью —
Все, что только смертные на земле безрадостной
Называют радостью…
Перед девой новою сердца беспокойного
Тлело чувство новое;
Но уж было чувство то — после лета знойного
Солнце сентябревое.
Предаю забвению новую прелестницу,
В грудь опустошенную
Заключив лишь первую счастья провозвестницу
Деву незабвенную. Всюду в жизни суетной — в бурях испытания
Бедность обнаружена;
Но, друзья, не беден я: в терниях страдания
Светится жемчужина —
И по граням памяти ходит перекатная,
Блещет многоценная:
Это перл души моей — дева невозвратная,
Дева незабвенная!
Средь терема, в покое темном,
Под сводом мрачным и огромным,
Где тускло, меж столбов, мелькал
Светильник бледный, одинокий,
И слабым светом озарял
И лики стен, и свод высокий
С изображеньями святых, —
Князь Федор, окружен толпою
Бояр и братьев молодых.
Но нет веселия меж них:
В борьбе с тревогою немою,
Глубокой думою томясь,
На длань склонился юный князь,
И на челе его прекрасном
Блуждали мысли, как весной
Блуждают тучи в небе ясном.
За часом длился час, другой;
Князья, бояре все молчали —
Лишь чаши звонкие стучали
И в них шипел кипящий мед.
Но мед, сердец славянских радость,
Душа пиров и враг забот,
Для князя потерял всю сладость,
И Федор без отрады пьет.
В нем сердце к радости остыло:
Ты улетел, восторг счастливый,
И вы, прелестные мечты,
Весенней жизни красоты,
Ах! вы увяли, как средь нивы
На миг блеснувшие цветы!
Зачем, зачем тоске унылой
Младое сердце он отдал?
Давно ли он с супругой милой
Одну лишь радость в жизни знал?
Бывало, братья удалые
Сбирались шумною толпой:
Меж них младая Евпраксия
Была веселости душой,
И час вечернего досуга
В беседе дружеского круга,
Как чистый, быстрый миг, летел.
Есть сторона, где всё благоухает;
Где ночь, как день безоблачный, сияет
Над зыбью вод и моря вечный шум
Таинственно оковывает ум;
Где в сумраке садов уединенных,
Сияющей луной осеребренных,
Подъемлется алмазною дугой
Фонтанный дождь над сочною травой;
Где статуи безмолвствуют угрюмо,
Объятые невыразимой думой;
Где говорят так много о былом
Развалины, покрытые плющом;
Где на коврах долины живописной
Ложится тень от рощи кипарисной;
Где всё быстрей и зреет и цветет;
Где жизни пир беспечнее идет.Но мне милей роскошной жизни Юга
Седой зимы полуночная вьюга,
Мороз и ветр, и грозный шум лесов,
Дремучий бор по скату берегов,
Простор степей и небо над степями
С громадой туч и яркими звездами.
Глядишь кругом — всё сердцу говорит:
И деревень однообразный вид,
И городов обширные картины,
И снежные безлюдные равнины,
И удали размашистый разгул,
И русский дух, и русской песни гул,
То глубоко беспечной, то унылой,
Проникнутой невыразимой силой…
Глядишь вокруг — и на душе легко,
И зреет мысль так вольно, широко,
И сладко песнь в честь родины поется,
И кровь кипит, и сердце гордо бьется,
И с радостью внимаешь звуку слов:
«Я Руси сын! здесь край моих отцов!»
То в темную бездну, то в светлую бездну,
Крутясь, шар земли погружает меня:
Питают, пытают мой разум и веру
То призраки ночи, то призраки дня.
Не верю я мраку, не верю и свету,—
Они — грезы духа, в них ложь и обман…
О, вечная правда, откройся поэту,
Отвей от него разноцветный туман,
Чтоб мог он, великий, в сознаньи обмана,
Ничтожный, как всплеск посреди океана,
Постичь, как сливаются вечность и миг,
И сердцем проникнуть в Святая Святых!
То в темную бездну, то в светлую бездну,
Крутясь, шар земли погружает меня:
Питают, пытают мой разум и веру
То призраки ночи, то призраки дня.
Не верю я мраку, не верю и свету,—
Они — грезы духа, в них ложь и обман…
О, вечная правда, откройся поэту,
Отвей от него разноцветный туман,
Чтоб мог он, великий, в сознаньи обмана,
Ничтожный, как всплеск посреди океана,
Постичь, как сливаются вечность и миг,
И сердцем проникнуть в Святая Святых!
Мой друг, хранитель-ангел мой,
О ты, с которой нет сравненья,
Люблю тебя, дышу тобой;
Но где для страсти выраженья?
Во всех природы красотах
Твой образ милый я встречаю;
Прелестных вижу — в их чертах
Одну тебя воображаю.Беру перо — им начертать
Могу лишь имя незабвенной;
Одну тебя лишь прославлять
Могу на лире восхищенной:
С тобой, один, вблизи, вдали,
Тебя любить — одна мне радость;
Ты мне все блага на земли;
Ты сердцу жизнь, ты жизни сладость.В пустыне, в шуме в городском
Одной тебе внимать мечтаю;
Твой образ — забываясь сном,
С последней мыслию сливаю;
Приятный звук твоих речей
Со мной во сне не расстается;
Проснусь — и ты в душе моей
Скорей, чем день очам коснется.Ах! мне ль разлуку знать с тобой?
Ты всюду спутник мой незримый;
Молчишь — мне взор понятен твой,
Для всех других неизъяснимый;
Я в сердце твой приемлю глас;
Я пью любовь в твоем дыханье…
Восторги, кто постигнет вас,
Тебя, души очарованье? Тобой и для одной тебя
Живу и жизнью наслаждаюсь;
Тобою чувствую себя;
В тебе природе удивляюсь.
И с чем мне жребий мой сравнить?
Чего желать в толь сладкой доле?
Любовь мне жизнь — ах! я любить
Еще стократ желал бы боле.
(ИЗ ТОМАСА МУРА).
—
С холодным и бледным, как мрамор, лицом,
Немая от горя и муки,
Была предо мной ты живым мертвецом
В минуту печальной разлуки,
И твой поцелуй без души, без огня
Предвестием скорби обвеял меня.
Чело мое холодно было; на нем,
Я помню, роса леденела;
Тогда я почувствовал то, в чем потом
Уверился грустно, но смело…
Где клятвы, невинность и верность твои?
Одно твое имя—мне стыд пред людьми!
Как звон похоронный и душу оно,
И сердце во мне потрясает…
Тебя понимал я, поверь мне, давно, —
Но кто-ж из людей это знает!
О, да, дорога ты тогда мне была,
И мысль о тебе хоть грустна, но мила…
Я виделся тайно с тобой, и с тех пор
Терзает меня убежденье,
Что в праве душе моей дать я укор
В обмане, a сердцу—в забвеньи.
И если судьба где столкнет вас с тобой —
Не словом я встречу тебя, a слезой.
Н. Лунин.
1
Всё помнит о весле вздыхающем
Мое блаженное плечо…
Под этим взором убегающим
Не мог я вспомнить ни о чем…
Твои движения несмелые,
Неверный поворот руля…
И уходящий в ночи белые
Неверный призрак корабля…
И в ясном море утопающий
Печальный стан рыбачьих шхун…
И в золоте восходном тающий
Бесцельный путь, бесцельный вьюн…
28 мая 1908
2
Черный ворон в сумраке снежном,
Черный бархат на смуглых плечах.
Томный голос пением нежным
Мне поет о южных ночах.
В легком сердце — страсть и беспечность,
Словно с моря мне подан знак.
Над бездонным провалом в вечность,
Задыхаясь, летит рысак.
Снежный ветер, твое дыханье,
Опьяненные губы мои…
Валентина, звезда, мечтанье!
Как поют твои соловьи…
Страшный мир! Он для сердца тесен!
В нем — твоих поцелуев бред,
Темный мо? рок цыганских песен,
Торопливый полет комет!
Февраль 1910
3
Знаю я твое льстивое имя,
Черный бархат и губы в огне,
Но стоит за плечами твоими
Иногда неизвестное мне.
И ложится упорная гневность
У меня меж бровей на челе:
Она жжет меня, черная ревность
По твоей незнакомой земле.
И, готовый на новые муки,
Вспоминаю те вьюги, снега,
Твои дикие слабые руки,
Бормотаний твоих жемчуга.
Груди, груди, спелые гранаты,
Вы пленили юнаго Рустана! —
На охоту вышел без колчана,
О Влюбленный! Как ты стал разсеян —
Только б видеть Милую почаще!
Нету кожи поцелуям слаще, —
Словно шербет праздничных кофеен!
Если ночью ты увидишь косы
Милой, скажешь: Стало вдруг три ночи.
Если близко ты увидишь очи
Милой, скажешь: Сердце жалят осы.
Цвет миндальный, ветки яблонь, руки!
Вы ласкали юнаго Рустана, —
Крепче жмите! Поздно или рано
Смерть приходит Матерью Разлуки.
Груди, груди, спелые гранаты,
Вы пленили юнаго Рустана! —
На охоту вышел без колчана,
О Влюбленный! Как ты стал разсеян —
Только б видеть Милую почаще!
Нету кожи поцелуям слаще, —
Словно шербет праздничных кофеен!
Если ночью ты увидишь косы
Милой, скажешь: Стало вдруг три ночи.
Если близко ты увидишь очи
Милой, скажешь: Сердце жалят осы.
Цвет миндальный, ветки яблонь, руки!
Вы ласкали юнаго Рустана, —
Крепче жмите! Поздно или рано
Смерть приходит Матерью Разлуки.
О лира, друг мой неизменной,
Поверенный души моей!
В часы тоски уединенной
Утешь меня игрой своей!
С тобой всегда я неразлучен,
О лира милая моя!
Для одиноких мир сей скучен,
А в нем один скитаюсь я!
Мое младенчество сокрылось;
Уж вянет юности цветок;
Без горя сердце истощилось,
Вперед присудит что-то рок!
Но я пред ним не побледнею:
Пусть будет то, что должно быть!
Судьба ужасна лишь злодею,
Судьба меня не устрашит.
Не нужны мне венцы вселенной,
Мне дорог ваш, друзья, венок!
На что чертог мне позлащенной?
Простой, укромный уголок,
В тени лесов уединенный,
Где бы свободно я дышал,
Всем милым сердцу окруженный,
И лирой дух свой услаждал, —
Вот все — я больше не желаю,
В душе моей цветет мой рай.
Я бурный мир сей презираю,
О лира, друг мой! утешай
Меня в моем уединенье;
А вы, друзья мои, скорей,
Оставя свет сей треволненный,
Сберитесь к хижине моей.
Там, в мире сердца благодатном,
Наш век как ясный день пройдет;
С друзьями и тоска приятна,
Но и тоска нас не найдет.
Когда ж придет нам расставаться,
Не будем слез мы проливать:
Недолго на земле скитаться;
Друзья! увидимся опять.
Тургенев — первая влюбленность,
В напевном сердце неясный строй,
Где близь уходит в отдаленность,
Заря целуется с зарей.
Зима наносит снег. Но лишь я
Припомню «Первую любовь»,
Промолвлю: «Ася» и «Затишье», —
Себя я вижу юным вновь.
Дремотный старый сад. Сирени.
Узор крестообразный лип.
Зовут заветные ступени.
Садовой дверцы дрогнул скрип.
Они пройдут перед очами —
Сплетенья призраков таких,
Что будешь днями и ночами
Их вспоминать и звать в свой стих.
На утре дней душа открыта,
Прикосновений жаждет новь,
И вот тропинка в ней пробита —
Через любовь к любви — в любовь.
Душа нуждается в уроке,
И мир заманчив и не хмур,
Когда читаешь сердцем строки,
Что спел грустящий трубадур.
Душа ребенка — лебеденок —
Предощущает свой полет,
А старший лебедь в кличе звонок,
И в синеву душа плывет.
Блажен, кто в золото лобзанья
Возвел землистую руду
И женское очарованье
Предуказал нам, как звезду.
Кто нас увлек в такие дали,
Где все есть радость и печаль,
И мысль заветные скрижали
Взнесла в небесную эмаль.
Благословен учитель чувства,
Нам показавший образец,
Одевший в пламени искусства
И кровь и омуты сердец.
Просвет сквозь действо сил слепое,
Души девической ведун,
Тургенев — небо голубое,
Все утро сердца в звоне струн.
Тургенев — первая влюбленность,
Глаза с их божеской игрой,
Где близь уходит в отдаленность,
Заря встречается с зарей.
1.
* * *
Есть мир иной--не мир надзвездный,
Но мир нездешней красоты;
Как свет, мерцающий над бездной,
Он нам сияет с высоты.
Его в минуты вдохновенья
Не раз провидел я мечтой,
И в нас унынья, в час смятенья —
Он вновь, как сон, передо мной.
Там дух всевластием свободы
Царит над хаосом земным,
И жизни сумрачные своды
Светлы и радостны над ним;
Там в мутной мгле предубеждений
Ярмом на душу не легли
Ни горечь поздних сожалений,
Ни страхи темные земли;
Там дышит грудь легко и бодро,
Там с мыслью воля заодно,
И ночь, и день, и дождь, и ведро
Там сердце радуют равно.
2.
Привычка
Меж человеком и землей
Есть цепь незримая от века:
В привычке сила человека,
Его довольство и покой.
И все, что создал труд упорный,
В чем благоденствия залог, —
Лишь навык мышц осилить мог
Да разум, опыту покорный.
Но с каждым новым торжеством
Ума над косным веществом
На миг стихия оживает,
И, злобы мстительной полна,
Порабощенная, она
Привычкой дух порабощает.
3.
(Вольный перевод из Рюккерта.)
Будь наружностью прекрасен,
Сердцем чист во всякий час,
В каждом жесте смел и ясен,
Острогранен, как алмаз.
Жизнь свою без принужденья
Как художник созидай.
Чтобы стать венцом творенья,
Сущность с формой сочетай.