1
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит.
2
В небесах торжественно и чудно!
(Ночной момент).
Ночной порой в пустыне городской
Есть час один, проникнутый тоской.
Когда на целый город ночь сошла,
И всюду водворилась мгла,
Все тихо и молчит. И вот луна взошла,
И вот при блеске лунной ночи
Лишь несколько церквей, потерянных вдали,
Блеск золоченых глав, унылый тусклый зев
Пустынно бьет в недремлющия очи,
(В. П. Боткину)
Долго ль буду я
Сиднем дома жить,
Мою молодость
Ни за что губить?
Долго ль буду я
Под окном сидеть,
По дорожке вдаль
Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес,
Оттого что лес — моя колыбель, и могила — лес,
Оттого что я на земле стою — лишь одной ногой,
Оттого что я тебе спою — как никто другой.
Я тебя отвоюю у всех времён, у всех ночей,
У всех золотых знамён, у всех мечей,
Я ключи закину и псов прогоню с крыльца —
Оттого что в земной ночи́ я вернее пса.
Сгустились тучи, ветер веет,
Трава пустынная шумит;
Как черный полог, ночь висит,
И даль пространная чернеет;
Лишь там, в дали степи обширной,
Как тайный луч звезды призывной,
Зажжен случайною рукою,
Горит огонь во тьме ночной.
Унылый путник запоздалый,
Один среди глухих степей,
1Со мной в ночи шептались тени,
Ко мне ласкались кольца дыма,
Я знала тайны всех растений
И песни всех колоколов, —
А люди мимо шли без слов,
Куда-то вдаль спешили мимо.Я трепетала каждой жилкой
Среди безмолвия ночного,
Над жизнью пламенной и пылкой
Держа задумчивый фонарь…
Я не жила, — так было встарь.
Ночи мои, ночи!.. Как вы молчаливы!
Темная — как вы же — ночь в душе моей.
Мысли словно звезды блещут горделиво,
Золотым узором загораясь в ней.
Спит как зверь усталый этот мир проклятый,
Вечно мне враждебный… Чужд я для него.
В комнате унылой, тишиной обятой,
Я и мои мысли — больше никого!
И на тучах скорби как лучи заката
Ты светел в буре мировой.
Пока печаль тебя не жалит.
Она десницей роковой
В темь изначальную провалит.
Веселье хмельное пьяно.
Всё мнится что восторг пронижет.
Гортань прохладное вино
Огнистою струею лижет.
Испил: — и брызнувший угар
Похмельем пенистым пылится.
Ночь такая, как будто на лодке
Золотистым сияньем весла
Одесситка, южанка в пилотке,
К Ланжерону меня довезла.И встает ураганной завесой,
Чтоб насильник его не прорвал,
Над красавицей южной — Одессой
Заградительный огненный вал.Далеко в черноземные пашни
Громобойною вспашкой весны
С черноморских судов бронебашни
Ударяют огнем навесным.Рассыпают ракеты зенитки,
Их было четверо в этот месяц,
но лишь один был тот, кого я любила.
Первый совсем для меня разорился,
посылал каждый час новые подарки
и, продавши последнюю мельницу, чтоб купить мне запястья,
которые звякали, когда я плясала, — закололся,
но он не был тот, кого я любила.
Второй написал в мою честь тридцать элегий,
(Вариант)
На все призывы без отзыва
Идет к концу мой серый день…
И дрогну я, и терпеливо
Жду… Приходи святая тень!
Я к ночи сердцем легковерней,
Я буду верить как-нибудь,
Что ночь, гася мой свет вечерний,
Укажет мне на звездный путь.
Было всё со мной не попросту,
Всё не так, как у людей.
Я не жаловала попусту
Шалой юности затей.В ночь морозную, крещенскую,
Не гадала у свечи.
Со знахаркой деревенскою
Не шепталась на печи.Не роняла слезы девичьи
На холодную постель,
Поджидая королевича
Из-за тридевять земель.Ни весёлой, ни монашенкой
Спи, моя крошка, спи, моя дочь.
Мы победили и холод и ночь,
Враг не отнимет радость твою,
Баюшки-баю-баю.Солнце свободное греет тебя,
Родина-мать обнимает, любя,
Ждут тебя радость, и песни, и смех, —
Крошка моя, ты счастливее всех! Духом отважны и телом сильны
Дочери нашей великой страны,
Есть у страны для любимых детей
Сотни счастливых дорог и путей! Счастье не всходит, как в небе луна, —
В наш тесный круг не каждый попадал,
И я однажды — проклятая дата! —
Его привёл с собою и сказал:
«Со мною он — нальём ему, ребята!»
Он пил, как все, и был как будто рад,
А мы — его мы встретили как брата…
А он назавтра продал всех подряд.
Ошибся я — простите мне, ребята!
Глядишь ли ты в лазоревыя дали
Ночных небес?
Шатры отшедших там, светлея, встали,
Лучистый лес.
Мы говорим—созвездие там Девы,
Стрельца и Льва.
Но там, в полях, ростут свои посевы,
Своя трава.
Не вся ли Земля для меня — отчизна моя роковая?
Не вся ли Земля — для меня?
Я повсюду увижу — из серых туманов рождение красного дня,
И повсюду мне Ночь будет тайны шептать, непостижности звезд зажигая.
И везде я склонюсь над глубокой водой,
И, тоскуя душой, навсегда — молодой,
Буду спрашивать, где же мечты молодые
Будут счастливы, видя цветы золотые,
Без которых всечасно томится душа.
О, Земля одинакова всюду, в жестоком нежна, в черноте хороша.
Липы душистой цветы распускаются…
Спи, моя радость, усни!
Ночь нас окутает ласковым сумраком,
В небе далеком зажгутся огни,
Ветер о чем-то зашепчет таинственно,
И позабудем мы прошлые дни,
И позабудем мы му́ку грядущую…
Спи, моя радость, усни!
Бедный ребенок, больной и застенчивый,
Не выдавай своей печали,
Порывы горя заглуши!
Не плач, чтоб люди не видали
Горячих слез твоей души!
Кому близка твоя утрата,
Чужая грусть кому близка?
На торге чувства, в тьме разврата,
Смешна правдивая тоска.
Чужое горе не разбудит
Ответа теплого в других;
День кольцом и Ночь колечком
Покатились в мир,
К этим малым человечкам,
На раздольный пир.
Ночь — колечко с камнем лунным,
День — весь золотой.
И по гуслям сладкострунным
Звон пошел литой.
Льется, льется День златистый,
И смеется Ночь.
Трава весенняя допела
Свою живую зелень. Зной
Спалил сны мая, и Капелла
Кропит июньской белизной.
Вот ночи полночь, полдень года,
Вот вечер жизни, но, во мгле,
Вот утро, жгучий луч восхода,
Не к вышине, а по земле!
Зари, еще не возвещенной,
Вино пьяно, и я, взамен,
Мы — безотчетные: безличною
Судьбой
Плодим
Великие вопросы;
И — безотличные — привычною
Гурьбой
Прозрачно
Носимся, как дым
От папиросы.
Невзрачно
А там в степи — костра остывший пепел…
Мы дома. Степь отсюда не видна.
И всё-таки, хоть мы ушли из степи,
Из нас не хочет уходить она.Мы — тоже степь. Мы на неё похожи
Загаром и обветренностью кожи,
И тем, что в сердце носим тишину,
И тем, что видим в городе луну.Ещё нас будит среди ночи где-то,
Невидимым лучом коснувшись глаз,
За три часа до здешнего рассвета
Степное солнце, вставшее без нас.В гостях, в толпе среди водоворота,
В этот вечер в танце карнавала
Я руки твоей коснулся вдруг.
И внезапно искра пробежала
В пальцах наших встретившихся рук.
Где потом мы были, я не знаю,
Только губы помню в тишине,
Только те слова, что, убегая,
На прощанье ты шепнула мне:
Если любишь — найди,
(Посвящена князю Владимиру Федоровичу Одоевскому)
Не смотря в лицо,
Она пела мне,
Как ревнивый муж
Бил жену свою.
А в окно луна
Тихо свет лила,
Сладострастных снов
Парки бабье лепетанье
Жутко в чуткой тишине…
Что оно пророчит мне —
Горечь? милость? испытанье?
Темных звуков нарастанье
Смысла грозного полно.
Чу! жужжит веретено,
Вьет кудель седая пряха…
Скоро ль нить мою с размаха
Ей обрезать суждено!
Не туман белеет в темной роще,
Ходит в темной роще богоматерь,
По зеленым взгорьям, по долинам
Собирает к ночи божьи травы.Только вечер им остался сроку,
Да и то уж солнце на исходе:
Застят ели черной хвоей запад,
Золотой иконостас заката… Уж в долинах сыро, пали тени,
Уж луга синеют, пали росы,
Пахнет под росою медуница,
Золотой венец по роще светит.Как туман, бела ее одежда,
«Отчего луна так светит тускло
На сады и стены Хороссана?
Словно я хожу равниной русской
Под шуршащим пологом тумана» —
Так спросил я, дорогая Лала,
У молчащих ночью кипарисов,
Но их рать ни слова не сказала,
К небу гордо головы завысив.
Не спится мне. Окно отворено,
Давно горят небесные светила,
Сияет пруд, в густом саду темно,
Ночь ясная безмолвна, как могила…
Но там — в гробах — наверно, есть покой;
Здесь жизни пир; во тьме кипят желанья,
Во тьме порок идет своей тропой,
Во тьме не спят ни страсти, ни страданья!
И больно мне и страшно за людей,
В ночной тиши мне чудятся их стоны,
Летом, в месяце Июле,
В дни, когда пьянеет Солнце,
Много странных есть вещей
В хмеле солнечных лучей.
Стонет лес в громовом гуле,
Молний блеск—огонь червонца.
Все кругом меняет вид,
Самый воздух ум пьянит.
Воздух видно. Дымка. Парит.
Только забелели поутру окошки,
Мне метнулись в очи пакостные хари.
На конце тесемки профиль дикой кошки,
Тупоносой, хищной и щекатой твари.
Хвост, копытца, рожки мреют на комоде.
Смутен зыбкий очерк молодого черта.
Нарядился бедный по последней моде,
И цветок алеет в сюртуке у борта.
Три года чума и голод
Разоряли большую страну,
И народ сказал Леонарду:
— Спаси нас, ты добр и мудр. —Старинных, заветных свитков
Все тайны знал Леонард.
В одно короткое лето
Страна была спасена.Случились распри и войны,
Когда скончался король,
Народ сказал Леонарду:
— Отныне король наш ты. —Была Леонарду знакома
Николаю Ильичу Стороженко
Брызнули первые искры рассвета,
Дымкой туманной покрылся ручей.
В утренний час его рокот звончей.
Ночь умирает… И вот уж одета
В нерукотворные ткани из света,
В поясе пышном из ярких лучей,
Мчится Заря благовонного лета
Из-за лесов и морей,
Медлит на вы́сях обрывистых гор,
Каховка, Каховка — родная винтовка —
Горячая пуля, лети!
Иркутск и Варшава, Орел и Каховка —
Этапы большого пути.
Гремела атака, и пули звенели,
И ровно строчил пулемет…
И девушка наша проходит в шинели,
Горящей Каховкой идет…
Под солнцем горячим, под ночью слепою
Немало пришлось нам пройти.
В Миссолунгской низине,
меж каменных плит,
сердце мертвое Байрона
ночью стучит.Партизанами Греции
погребено,
от карательных залпов
проснулось оно.Нету сердцу покоя
в могиле сырой
под балканской землей,
под британской пятой.
Усмехнулся черемухе, всхлипнул, смочил
Лак экипажей, деревьев трепет.
Под луною на выкате гуськом скрипачи
Пробираются к театру. Граждане, в цепи! Лужи на камне. Как полное слез
Горло — глубокие розы, в жгучих,
Влажных алмазах. Мокрый нахлест
Счастья — на них, на ресницах, на тучах.Впервые луна эти цепи и трепет
Платьев и власть восхищенных уст
Гипсовою эпопеею лепит,
Лепит никем не лепленный бюст.В чьем это сердце вся кровь его быстро