(Посв. Н. В. Гербелю)Выйду — за оградой
Подышать прохладой.
Горе ночи просит,
Горе сны уносит…
Только сердце бредит:
Будто милый едет,
Едет с позвонками
По степи широкой…
Где ты, друг мой милый,
Друг ты мой далекий?
Ночь свежее дышит —
Вербою колышет,
Дрожью пробирает.
Соловей рыдает.
Высыхайте, слезы!
Улетайте, грезы!
Дальний звон пронесся
За рекой широкой…
Где ты, друг мой милый,
Друг ты мой далекий?
Зорька выплывает —
Заревом играет.
Я через куртину
Проберусь в долину…
Я лицо умою
Водой ключевою…
Вон и домик виден
На горе высокой…
Где ты, друг мой милый,
Друг ты мой далекий?
Край любимый, ты совсем зачах —
Ни огней, ни говора, ни стука.
И в твоих соломенных ночах
Шелестит лишь горькая разлука. Вот стоят забытые дворы —
Тихие и тёмные, как старость.
В каждом был хозяин до поры,
А теперь и крысы не осталось. Только старый одинокий пёс,
Позабывший, как его — по кличке,
Охраняя собственный погост,
На прохожих лает по привычке. Он всю ночь дежурит у окна,
Угодить хозяину желая…
Далека сибирская страна,
И хозяин не услышит лая. Извела хозяина нужда,
И от доли злой и неуёмной
Убежал хозяин навсегда —
Поискать удачи чернозёмной. Что он встретил? Радостную ль весть?
Хорошо ль у нового порога?
Или псу, оставленному здесь,
Он теперь завидует немного?
Скажите мне, что может быть
Прекрасней Невской перспективы,
Когда огней вечерних нить
Начнет размеренно чертить
В тумане красные извивы?!
Скажите мне, что может быть
Прекрасней Невской перспективы?..
Скажите мне, что может быть
Прекрасный майской белой ночи,
Когда начнет Былое вить
Седых веков седую нить
И возвратить столетья хочет?!
Скажите мне, что может быть
Прекрасный майской белой ночи?..
Скажите мне, что может быть
Прекрасней дамы Петербургской,
Когда она захочет свить
Любви изысканную нить,
Рукой небрежною и узкой?!
Скажите мне, что может быть
Прекрасней дамы Петербургской?
Свиваются бледныя тени
Видения ночи беззвездной,
И молча над вечною бездной
Качаются наши ступени.
Друзья, мы спустились до края,
Стоим над открытою бездной —
Мы, путники ночи беззвездной,
Искатели смутнаго рая.
Мы верили нашей дороге,
Нам виделись отблески рая…
И вот — неподвижны — у края
Стоим мы в стыде и тревоге.
Неверное только движенье,
Хоть шаг по заветной дороге
И нет ни стыда, ни тревоги,
И вечно, и вечно паденье.
Качается лестница тише,
Мерцает звезда на мгновенье,
И слышится голос спасенья —
Откуда-то издали… свыше!
Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
Как летом роем мошкара
Летит на пламя,
Слетались хлопья со двора
К оконной раме.
Метель лепила на стекле
Кружки и стрелы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.
И падали два башмачка
Со стуком на пол.
И воск слезами с ночника
На платье капал.
И все терялось в снежной мгле
Седой и белой.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
На свечку дуло из угла,
И жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно.
Мело весь месяц в феврале,
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
Понеслись, блеснули в очи
Огневые языки,
Золотые брызги ночи,
Городские мотыльки.
Зданье дымом затянуло,
Толпы темные текут…
Но вдали несутся гулы,
Светы новые бегут…
Крики брошены горстями
Золотых монет.
Над вспененными конями
Факел стелет красный свет.
И, крутя живые спицы,
Мчатся вихрем колесницы,
Впереди скакун с трубой
Над испуганной толпой.
Скок по камню тяжко звонок,
Голос хриплой меди тонок,
Расплеснулась, широка,
Гулкой улицы река.
На блистательные шлемы
Каплет снежная роса…
Дети ночи черной — где мы?..
Чьи взывают голоса?..
Нет, опять погаснут зданья,
Нет, опять он обманул, —
Отдаленного восстанья
Надвигающийся гул…
Месяц задумчивый, полночь глубокая…
Хутор в степи одинок…
Дремлет в молчанье равнина широкая,
Тепел ночной ветерок.
Желтые ржи, далеко озаренные,
Морем безбрежным стоят…
Ветер повеет — они, полусонные,
Колосом спелым шуршат.
Ветер повеет — и в тучку скрывается
Полного месяца круг;
Медленно в мягкую тень погружается
Ближнее поле и луг.
Зыблется пепельный сумрак над нивами,
А над далекой межой
Свет из-за тучек бежит переливами —
Яркою, желтой волной.
И сновиденьем, волшебною сказкою
Кажется ночь, — и смущен
Ночи июльской тревожною ласкою
Сладкий предутренний сон…
У одного крестьянина служа,
Собака с Лошадью считаться как-то стали.
«Вот», говорит Барбос: «большая госпожа!
По-мне хоть бы тебя совсем с двора согнали.
Велика вещь возить или пахать!
Об удальстве твоем другого не слыхать;
И можно ли тебе равняться в чем со мною?
Ни днем, ни ночью я не ведаю покою:
Днем стадо под моим надзором на лугу;
А ночью дом я стерегу».—
«Конечно», Лошадь отвечала:
«Твоя правдива речь;
Однако же, когда б я не пахала,
То нечего б тебе здесь было и стеречь.
Боль сердечных ран,
и тоска растет.
На полях — туман
Скоро ночь сойдет.
Ты уйдешь, а я
буду вновь один…
И пройдет, грозя,
меж лесных вершин
великан седой:
закачает лес,
склон ночных небес
затенит бедой.
Страшен мрак ночной,
коли нет огня…
Посиди со мной,
не оставь меня!..
Буйный ветер спит.
Ночь летит на нас…
Сквозь туман горит
пара красных глаз —
страшен мрак ночной,
коли нет огня…
Посиди со мной,
не оставь меня!
Мне не страшно, нет…
Ты как сон… как луч…
Брызжет ровный свет
из далеких туч…
Надо спать… Всё спит…
Я во сне…
…Вон там
великан стоит
и кивает нам.
Если на берег песчаный
Волны обломки примчат,
Если студеное море
Рвется в куски о скалу,
О корабле «Аретуза»
Песни поют моряки.
Розовый чай из Цейлона,
Рыжий и сладкий табак,
Ром, и корица, и сахар —
Вот «Аретузы» дары.
Кто на руке волосатой
Якорь и цепь наколол,
Кто на скрипучую мачту
Красную тряпку поднял,
Кто обмотал свое брюхо
Шалью индийских купцов,
Тех не пугают баркасы
Береговых сторожей.
О корабле «Аретуза»,
Вышедшем бить королей,
В бурные ночи апреля
Песни поют моряки.
О корабле «Аретуза»
И о команде его:
О капитане безруком,
О канонире кривом —
В бурные ночи апреля
Песни поют моряки.
Пусть же студеное морс
Вечно качает тебя.
Слава тебе, «Аретуза»,
Слава команде твоей!
В бурные ночи апреля,
В грохоте ветров морских,
Вахтенный срок коротая,
Я вспоминаю тебя.
"Скажи, что так задумчив ты?
Все весело вокруг;
В твоих глазах печали след;
Ты, верно, плакал, друг?"
"О чем грущу, то в сердце мне
Запало глубоко;
А слезы… слезы в радость нам;
От них душе легко".
"К тебе ласкаются друзья,
Их ласки не дичись;
И что бы ни утратил ты,
Утратой поделись".
"Как вам, счастливцам, то понять,
Что понял я тоской?
О чем… но нет! оно мое,
Хотя и не со мной".
"Не унывай же, ободрись;
Еще ты в цвете лет;
Ищи — найдешь; отважным, друг,
Несбыточного нет".
"Увы! напрасные слова!
Найдешь — сказать легко;
Мне до него, как до звезды
Небесной, далеко".
"На что ж искать далеких звезд?
Для неба их краса;
Любуйся ими в ясну ночь,
Не мысли в небеса".
"Ах! я любуюсь в ясный день;
Нет сил и глаз отвесть;
А ночью… ночью плакать мне,
Покуда слезы есть".
Безмесячная ночь дышала негой кроткой.
Усталый я лежал на скошенной траве.
Мне снилась девушка с ленивою походкой,
С венком из васильков на юной голове.
И пела мне она: «Зачем так безответно
Вчера, безумец мой, ты следовал за мной?
Я не люблю тебя, хоть слушала приветно
Признанья и мольбы души твоей больной.
Но… но мне жаль тебя… Сквозь смех твой в час прощанья
Я слезы слышала… Душа моя тепла,
И верь, что все мечты и все твои страданья
Из слушавшей толпы одна я поняла.
А ты, ты уж мечтал с волнением невежды,
Что я сама томлюсь, страдая и любя…
О, кинь твой детский бред, разбей твои надежды,
Я не хочу любить, я не люблю тебя!»
И ясный взор ее блеснул улыбкой кроткой,
И около меня по скошенной траве,
Смеясь, она прошла ленивою походкой
С венком из васильков на юной голове.
В прозрачный, сумеречно-светлый час,
В полутени сквозных ветвей,
Она являет свой лик и проходит мимо нас —
Невзначай, — и замрет соловей,
И клики веселий умолкнут во мгле лугов
На легкий миг — в жемчужный час, час мечты,
Когда медленней дышат цветы, -
И она, улыбаясь, проходит мимо нас
Чрез тишину… Тишина таит богов.О тишина! Тайна богов! О полутень!
О робкий дар!
Улыбка распутий! Крылатая вечность скрестившихся чар!
Меж тем, что — Ночь, и тем, что — День,
Рей, молчаливая! Медли, благая!
Ты, что держишь в руке из двух пламеней звездных весы!
Теплится золото чаши в огнях заревой полосы,
Чаша ночи восточной звездой занялась в поднебесье!
О равновесье!
Миг — и одна низойдет, и взнесется другая… О тишина! Тайна богов! О полутень!
Меж тем, что — Ночь, и тем, что — День,
Бессмертный лик остановив,
Мглой и мерцаньем повей чело
В час, как отсветом ночи небес светло
Влажное сткло
В сумраке сонном ив!
1.
Зимнее небоТалый снег налетал и слетал,
Разгораясь, румянились щеки.
Я не думал, что месяц так мал
И что тучи так дымно-далеки… Я уйду, ни о чем не спросив,
Потому что мне вынулся жребий,
Я не думал, что месяц красив,
Так красив и тревожен на небе.Скоро полночь. Никто и ничей,
Утомлен самым призраком жизни,
Я любуюсь на дымы лучей
Там, в моей обманувшей отчизне.
2.
Лунная ночь в исходе зимыМы на полустанке,
Мы забыты ночью,
Тихой лунной ночью,
На лесной полянке…
Бред — или воочью
Мы на полустанке
И забыты ночью?
Далеко зашел ты,
Паровик усталый!
Доски бледно-желты,
Серебристо-желты,
И налип на шпалы
Иней мертво-талый.
Уж туда ль зашел ты,
Паровик усталый?
Тишь-то в лунном свете,
Или только греза
Эти тени, эти
Вздохи паровоза
И, осеребренный
Месяцем жемчужным,
Этот длинный, черный
Сторож станционный
С фонарем ненужным
На тени узорной?
Динь-динь-динь — и мимо,
Мимо грезы этой,
Так невозвратимо,
Так непоправимо
До конца не спетой,
И звенящей где-то
Еле ощутимо.27 марта 1906
Почтовый тракт Вологда — Тотьма
3.
TraeumereiСливались ли это тени,
Только тени в лунной ночи мая?
Это блики, или цветы сирени
Там белели, на колени
Ниспадая?
Наяву ль и тебя ль безумно
И бездумно
Я любил в томных тенях мая?
Припадая к цветам сирени
Лунной ночью, лунной ночью мая,
Я твои ль целовал колени,
Разжимая их и сжимая,
В томных тенях, в томных тенях мая?
Или сад был одно мечтанье
Лунной ночи, лунной ночи мая?
Или сам я лишь тень немая?
Иль и ты лишь мое страданье,
Дорогая,
Оттого, что нам нет свиданья
Лунной ночью, лунной ночью мая…
Уж ночь. Калитка заперта.
Аллея длинная пуста.
Окован бледною Луной,
Весь парк уснул во мгле ночной.
Весь парк не шелохнет листом.
И заколдован старый дом.
Могильны окна, лишь одно
Мерцаньем свеч озарено.
Не спит — изгнанник средь людей, —
И мысли друг, — и враг страстей.
Он в час любви, обятий, снов
Читает книги мудрецов.
Он слышит, как плывет Луна,
Как дышит, шепчет тишина.
Он видит в мире мир иной,
И в нем живет он час ночной.
Тот мир — лишь в нем, и с ним умрет,
В том мире светоч он берет.
То беглый свет, то краткий свет,
Но для него забвенья нет.
На солнечной поляночке,
Дугою выгнув бровь,
Парнишка на тальяночке
Играет про любовь.
Про то, как ночи жаркие
С подружкой проводил,
Какие полушалки ей
Красивые дарил.
Играй, играй, рассказывай,
Тальяночка, сама
О том, как черноглазая
Свела с ума.
Когда на битву грозную
Парнишка уходил,
Он ночью темной, звездною
Ей сердце предложил.
В ответ дивчина гордая
Шутила, видно, с ним:
— Когда вернёшься с орденом,
Тогда поговорим.
Боец средь дыма-пороха
С тальяночкой дружил,
И в лютой битве с ворогом
Медаль он заслужил.
Пришло письмо летучее
В заснеженную даль,
Что ждёт… Что в крайнем случае
Согласна на медаль.
Играй, играй, рассказывай,
Тальяночка, сама
О том, как черноглазая
Свела с ума.
Волосы за висок
между пальцев бегут,
как волны, наискосок,
и не видно губ,
оставшихся на берегу,
лица, сомкнутых глаз,
замерших на бегу
против теченья. Раз-
розненный мир черт
нечем соединить.
Ночь напролет след,
путеводную нить
ищут язык, взор,
подобно борзой,
упираясь в простор,
рассеченный слезой.
Вверх по теченью, вниз —
я. Сомкнутых век
не раскрыв, обернись:
там, по теченью вверх,
что (не труди глаза)
там у твоей реки?
Не то же ли там, что за
устьем моей руки?
Мир пятерни. Срез
ночи. И мир ресниц.
Тот и другой без
обозримых границ.
И наши с тобой слова,
помыслы и дела
бесконечны, как два
ангельские крыла.
То, что люди называли по наивности любовью,
То, чего они искали, мир не раз окрасив кровью,
Эту чудную Жар-Птицу я в руках своих держу,
Как поймать ее, я знаю, но другим не расскажу.
Что другие, что мне люди! Пусть они идут по краю,
Я за край взглянуть умею и свою бездонность знаю.
То, что в пропастях и безднах, мне известно навсегда,
Мне смеется там блаженство, где другим грозит беда.
День мой ярче дня земного, ночь моя не ночь людская,
Мысль моя дрожит безбрежно, в запредельность убегая.
И меня поймут лишь души, что похожи на меня,
Люди с волей, люди с кровью, духи страсти и огня!
Небо, носящее имя Сварога,
Небо, верховная степь голубая,
Небо, родившее Солнце, Дажьбога,
Как хорошо ты в ночах, засыпая.
Искрятся звезды, судеб наших свечи,
Камни горят, что всегда самоцветны,
С душами ждут светозарности встречи,
С душами могут ли быть безответны.
Небо, носящее имя Сварога,
Бездна верховная, глубь голубая,
Каждую ночь мы стоим у порога,
В час как уходит Дажьбог, засыпая.
День в голубые отходит пустыни,
День наш со свитой несчетных явлений,
Свечи судеб засветились и ныне,
Будем в безгласности ждать откровений.
Небо, носящее имя Сварога,
Звезды раскинулись к краю от краю,
Сердце, как радостно чувствовать Бога,
Сердце, ты мысль не обманешь, я знаю.
Заплетя свои темные косы венцом,
Ты напомнила мне полудетским лицом
Все то счастье, которым мы грезим во сне,
Грезы детской любви ты напомнила мне.
Ты напомнила мне зноем темных очей
Лучезарные тени восточных ночей —
Мрак цветущих садов — бледный лик при луне, —
Бури первых страстей ты напомнила мне.
Ты напомнила мне много милых теней
Простотой, темным цветом одежды твоей.
И могилу, и слезы, и бред в тишине
Одиноких ночей ты напомнила мне.
Все, что в жизни с улыбкой навстречу мне шло,
Все, что время навек от меня унесло,
Все, что гибло, и все, что стремилось любить, —
Ты напомнила мне. — Помоги позабыть!
Ствол Древа кряжист. В светах изумруда
Вершина ускользает в синеву.
Все сны его я вижу наяву,
И слышу миллионный голос гуда.
Уходят корни в глубь ночей, откуда
Я в сказке листьев в высь всегда плыву.
День жаворонка манит, ночь — сову,
Но голос их — все тот же шорох чуда.
Из-под ушедших вплоть до звезд корней
Бьют родники и выползают змеи.
Вверху, внизу ли, звездные затеи.
И вкось ствола, на всем пространстве дней,
Бег золота, — не знаю, белка, или
Зыбь грезы молодой на Игдразиле.
Алкогольная зыбкая вьюга
Зашатает порой в тишине.
Поздно ночью прохожий пьянчуга
Подошел на Введенской ко мне.«Вишь, до Гатчинской надо добраться, -
Он сказал мне с дрожанием век, -
Так не можете ль вы постараться
Мне помочь, молодой человек?»Подивившись негаданной кличке,
Показал я ему, как пройти,
А потом, по давнишней привычке,
Попытался разгадку найти.Впрочем, нечему здесь удивляться:
По ночам я люблю босиком
Час-другой кое-где прошататься,
Чтобы крепче спалося потом.Плешь прикрыта поношенной кепкой,
Гладко выбрит, иду я босой,
И решил разуменьем некрепкий,
Что я, значит, парнишка простой.Я ночною прогулкой доволен:
Видно, все еще я не ломлюсь.
Хорошо, что я в детстве не холен,
Что хоть пьяному юным кажусь.
Вчера соловьи голосистые
Запели порою ночной,
И тополя листья душистые
Шептались во сне меж собой.
С зарею встречаясь малиновой,
Другая заря занялась…
С тобою за рощей осиновой
В полночный мы встретились час.
Напрасно тропинкой знакомою
Ты шла на свиданье со мной:
Я, сладкой обятый истомою,
Не мог любоваться тобой.
Любуясь той ночью единою,
Я молча и млел, и дрожал;
За песнью следя соловьиною,
Я тополей запах вдыхал.
О, вешняя ночь благовонная!
Я понял волшебный твой свет:
Земля, в это небо влюбленная,
Ему свой являла расцвет.
Высоких слов она не знает,
Но грудь бела и высока
И сладострастно воздыхает
Из-под кисейного платка»
Ее стопы порою босы,
Ее глаза слегка раскосы,
Но сердце тем верней летит
На их двусмысленный магнит.
Когда поют ее подруги
У полуночного костра,
Она молчит, скрестивши руки,
Но хочет песен до утра.
Гитарный голос ей понятен
Отзывом роковых страстей,
И говорят, не мало пятен —
Разгулу отданных ночей —
На женской совести у ней.
Лишь я ее не вызываю
Условным стуком на крыльцо,
Ее ночей не покупаю
Ни за любовь, ни за кольцо.
Но мило мне ее явленье,
Когда на спящее селенье
Ложится утренняя мгла:
Она проходит в отдаленье,
Едва слышна, почти светла,
Как будто Ангелу Паденья
Свободно руку отдала.
Мебель трескается по ночам.
Где-то каплет из водопровода.
От вседневного груза плечам
В эту пору дается свобода,
В эту пору даются вещам
Бессловесные душы людские,
И слепые, немые, глухие
Разбредаются по этажам.
В эту пору часы городские
Шлют секунды туда и сюда,
И плетутся хромые, кривые,
Подымаются в лифте живые,
Неживые и полуживые,
Ждут в потемках, где каплет вода,
Вынимают из сумок стаканы
И приплясывают, как цыганы,
За дверями стоят, как беда,
Сверла медленно вводят в затворы
И сейчас оборвут провода.
Но скорее они — кредиторы,
И пришли навсегда, навсегда,
И счета принесли.
Невозможно
Воду в ступе, не спавши, толочь,
Невозможно заснуть, — так тревожна
Для покоя нам данная ночь.
Помнишь, лунное мерцанье,
Шорох моря под скалой,
Сонных листьев колыханье,
И цынцырны {*} стрекотанье
За оградой садовой;
{* Цынцырна — татарское слово,
то же, что цикада. Прим. авт.)}В полумгле нагорным садом
Шли мы, — лавр благоухал;
Грот чернел за виноградом,
И бассейн под водопадом
Переполненный звучал; Помнишь, свежее дыханье,
Запах розы, говор струй —
Всей природы обаянье,
И невольное слиянье
Уст в нежданный поцелуй.Эта музыка природы,
Эта музыка души
Мне в иные, злые годы,
После бурь и непогоды,
Ясно слышалась в тиши.Я внимал — и сердце грелось
С юга веющим теплом,
Легче верилось и пелось…
Я внимал — и мне хотелось
Этой музыки во всем…
В мерцаньи звёзд нисходит на меня
Иных, нездешних дум святое обаянье.
Благословляю ночь за кроткое мерцанье
Небесного огня.
Мятутся там иные поколенья,
Но воля их и жизнь их нашей не чужда,
И где-то между них горит моя звезда
Заветом возрожденья.
Всё то, к чему в земной холодной мгле
Стремился долго я, стремился безнадежно,
Всё светит мне теперь так радостно и нежно
На той святой земле.
Подъемлются внимательные взоры
И там, как здесь мои, к далёким небесам,
И тайну дивную вещают также там
Бесстрастных звёзд узоры.
И к тем очам нисходит мой привет,
Моей земной души чистейшее дыханье,
Благословляю ночь за кроткое мерцанье,
За безмятежный свет.
Настал желанный час. Природа,
Из рук Властителя Творца,
Зажгла ночные неба своды
Сверканьем звездным — без конца.
Так прихотливо и прекрасно
Засыпав небо серебром,
Творец поставил светоч ясный
На стражу в блеске мировом,
И выплыл месяц. Нивы, долы,
Равнины, горы и леса
Внимают вещие глаголы
И, молча, славят небеса.
В молчаньи гробовом природа,
Но чутко дремлет — до утра…
Вы, усыпленные народы,
Тогда лишь жаждете добра!
Что ж! Пробудилась ваша совесть?
Кто знает, много ль в эту ночь
С тоскою вспомнит жизни повесть
И сновиденья гонит прочь…
Природа ночи дух подъемлет…
Терзают вас творенья зла,
Пока добро спокойно дремлет,
И ночь глубокая светла!
Покойтесь, добрые! Вы, злые,
Всю ночь очей вам не сомкнуть!
Пусть ваши язвы роковые
Вам не дадут на миг вздохнуть!
Тогда лишь снидет мир глубокий
На ваши помыслы и сны,
Когда поймете мир далекий
Блаженной жизненной весны!
Когда такая ночь, как эта,
Пробудит в вас довольно сил
Не бить каменьями поэта,
Который вас добру учил! 25 июля 1899
Отчего я люблю тебя, светлая ночь, —
Так люблю, что страдая любуюсь тобой!
И за что я люблю тебя, тихая ночь!
Ты не мне, ты другим посылаешь покой!..
Что мне звезды — луна — небосклон — облака —
Этот свет, что, скользя на холодный гранит,
Превращает в алмазы росинки цветка,
И, как путь золотой, через море бежит?
Ночь! — за что мне любить твой серебряный свет!
Усладит ли он горечь скрываемых слез,
Даст ли жадному сердцу желанный ответ,
Разрешит ли сомненья тяжелый вопрос!
Что мне сумрак холмов — трепет сонный листов —
Моря темного вечно-шумящий прибой —
Голоса насекомых во мраке садов —
Гармонический говор струи ключевой?
Ночь! — за что мне любить твой таинственный шум!
Освежит ли он знойную бездну души,
Заглушит ли он бурю мятежную дум —
Все, что жарче впотьмах и слышнее в тиши!
Сам не знаю, за что я люблю тебя, ночь, —
Так люблю, что страдая любуюсь тобой!
Сам не знаю, за что я люблю тебя, ночь, —
Оттого, может быть, что далек мой покой! —
Ты помнишь, как губы мои онемели
Со вздохом любви у тебя на руке?
Как ночь колебала, любуясь в реке,
Двойные алмазы своих ожерелий?
Мы ждали как будто, и тени синели
И ждали чего-то на лунном песке.
Проснулись у тополя в каждом листке
Движенья зефира и огненной трели.
То пел неземной соловей в вышине;
И ночь встрепенулась со страстной улыбкой,
С улыбкой в алмазах и с грезой в огне;
И тени наполнились музыкой зыбкой
В душистой траве. Ты прильнула ко мне
Губами, всем телом и ласкою гибкой…
Взлетит зеленой звездочкой ракета
И ярким, лунным светом обольет
Блиндаж, землянку, контуры лафета,
Колеса, щит и, тая, — упадет.Безлюдье. Тишь. Лишь сонные патрули
Разбудят ночь внезапною стрельбой,
Да им в ответ две-три шальные пули
Со свистом пролетят над головой.Стою и думаю о ласковом, о милом,
Покинутом на теплых берегах.
Такая тишь, что кровь, струясь по жилам,
Звенит, поет, как музыка в ушах.Звенит, поет. И чудится так живо:
Звенят сверчки. Ночь. Звезды. Я один.
Росою налита, благоухает нива.
Прозрачный пар встает со дна лощин, Я счастлив оттого, что путь идет полями,
И я любим, и в небе Млечный Путь,
И нежно пахнут вашими духами
Моя рука, и волосы, и грудь.
В тёмных покрывалах летней ночи
Заблудилась юная принцесса.
Плачущей нашёл её рабочий,
Что работал в самой чаще леса.
Он отвёл её в свою избушку,
Угостил лепёшкой с горьким салом,
Подложил под голову подушку
И закутал ноги одеялом.
Сам заснул в углу далёком сладко,
Стало тихо тишиной виденья,
Пламенем мелькающим лампадка
Освещала только часть строенья.
Неужели это только тряпки,
Жалкие, ненужные отбросы,
Кроличьи засушенные лапки,
Брошенные на пол папиросы?
Почему же ей её томленье
Кажется мучительно знакомо,
И ей шепчут грязные поленья,
Что она теперь лишь вправду дома?
…Ранним утром заспанный рабочий
Проводил принцессу до опушки,
Но не раз потом в глухие ночи
Проливались слёзы об избушке.
О, да! ты обладаешь вкусом,
И страсть к оттенкам развита:
К жемчужным тяготенье бусам
И черно-белые цвета.
Хотя бы взять вот шляпу эту,
В которой ты вчера была:
Она подобна менуэту, —
Так легкомысленно мала…
Из лакированной соломки,
Вся черная, и, как бросок, —
При том не броский и не громкий, —
Гвоздики белость на висок.
Я платьем восхищен красивым,
В котором тоже ты вчера:
Оно — как ночь, как ночь с отливом,
И тот отлив из серебра.
Белеет перевязь на темном
То где-то здесь, то где-то там.
Оно — нарядное, но скромным
Покажется в букете дам.
Твой туалет — мотив Пакэна,
Инструментованный тобой.
И потому в нем столько плена,
Что как бы мог я быть не твой?..
Ночь каменеет на мосту,
Холодный снег и сух и прост.
Послушайте, трактир мой пуст,
Где звёзды лошадиный хвост.
У загнанного неба мало
Глядят глаза на нас, когда
Влетают в яркие вокзалы
Глухонемые поезда;
Где до утра
Ревут кондуктора.
А ночь горбатая взрастает до зари,
И хмуро жмурятся от снега фонари.
Надень меха!
По улицам пройдись!
Она тиха
Воров безумных летопись.
Чёрный Гарри крался по лестнице
Держа в руке фонарь и отмычки;
А уличные прелестницы
Гостей ласкали по привычке.
Чёрной ночью сладок мрак
Для проделок вора.
Трусит лишь один дурак
В серых коридорах.
О пустынный кабинет,
Электрический фонарик!
Чуть скрипит сухой паркет, —
Осторожен тихий Гарри.
А в трактире осталась та,
Ради которой он у цели.
О, красавица твои уста
И они участвуют в деле!
Вот уж близок тёмный шкаф
С милыми деньгами.
Но предстал нежданно граф
С грозными усами.
И моментально в белый лоб
Вцепилась пуля револьвера.
Его сложила в нищий гроб
Ни сифилис и не холера.
Не пойте черноглазых од
над жертвою слепого рока.
Пусть месяц скорбный идиот
Целует руки у востока.
Я не приду к тебе… Не жди меня! Недаром,
Едва потухло зарево зари,
Всю ночь зурна звучит за Авлабаром .
Всю ночь за банями поют сазандари .
Здесь теплый свет луны позолотил балконы,
Там углубились тени в виноградный сад,
Здесь тополи стоят, как темные колонны,
А там, вдали, костры веселые горят —
Пойду бродить! — Послушаю, как льется
Нагорный ключ во мгле заснувших Саллалак ,
Где звонкий голос твой так часто раздается,
Где часто, вижу я, мелькает твой личак .
Не ты ли там стоишь на кровле под чадрою,
В сиянье месячном?! — Не жди меня, не жди!
Ночь слишком хороша, чтоб я провел с тобою
Часы, когда душе простора нет в груди;
Когда сама душа — сама душа не знает,
Какой любви, каких еще чудес
Просить или желать — но просит — но желает —
Но молится пред образом небес,
И чувствует, что уголок твой душен,
Что не тебе моим моленьям отвечать, —
Не жди! — я в эту ночь к соблазнам равнодушен —
Я в эту ночь к тебе не буду ревновать.