Там, на глухом лесном краю,
Волк воет; — мать ребенок молит,
И в ночь кричит он, да позволит
Ему найти еду свою.
Еду кровавую. Несутся
Метели, бешено свистят,
Согреться пляскою хотят: —
Все вопли, сердце, пусть проснутся.
Спустилась ночь. Погасли краски.
Сияет мысль. В душе светло.
С какою силой ожило
Всё обаянье детской ласки,
Поблекший мир далеких дней,
Когда в зеленой мгле аллей
Блуждали сны, толпились сказки,
И время тихо, тихо шло,
Дни развивались и свивались,
И всё, чего мы ни касались,
Ночь грозой бушевала, и молний огни
Озаряли гряду отдаленных холмов;
Только утром я поднял безжизненный труп
И зарыл под холмами, у края земли.
День прошел молчалив и таинственно свеж.
Ввечеру подошла непроглядная тьма,
И у края земли, над холмами вдали
Я услышал безжизненный голос тоски.
Я пытался разбить заколдованный круг,
Перейти за черту оглушающей тьмы,
Полюбите слезы, в вас воскреснет смех.
Прикоснитесь боли, удалится грех.
Помолитесь Ночи, вам сверкнет Заря,
С светлым, с темным сердцем светом говоря.
Прикоснитесь к Миру мыслею своей,
На касанье мысли — поцелуй лучей.
Поцелуй безгласный просиявших глаз,
Посмотревших ясно из души на нас.
Причаститесь боли, это верный путь,
Чтоб на вольной воле глубоко вздохнуть.
Во сне я ночь каждую вижу:
Приветливо мне ты киваешь, —
И громко, и горько рыдая,
Я милые ножки целую.
Глядишь на меня ты уныло,
Качаешь прекрасной головкой.
Из глаз твоих кра́дутся тихо
Жемчужные слезные капли.
Он ночью приплывет на черных парусах,
Серебряный корабль с пурпурною каймою!
Но люди не поймут, что он приплыл за мною,
И скажут: «Вот, луна играет на волнах!»
Как черный серафим три парные крыла,
Он вскинет паруса над звездной тишиною!
Но люди не поймут, что он уплыл со мною,
И скажут: «Вот, она сегодня умерла»…
В молчаньи забывшейся ночи
Уснул я при бледной Луне,
И странно-знакомые очи
Во сне наклонялись ко мне.
И странно-печальные речи
Я слышал смущенной душой,
И знал, что дождался я встречи
С родной, отдаленно-чужой.
И вот белоснежные крылья
Растут и дрожат в полусне,
Как в ночь звезды падучей пламень,
Не нужен в мире я.
Хоть сердце тяжело как камень,
Но всё под ним змея.
Меня спасало вдохновенье
От мелочных сует;
Но от своей души спасенья
И в самом счастье нет.
Молю о счастии, бывало,
Дождался наконец,
Мне грустно такими ночами,
Когда ни светло, ни темно.
И звезды косыми лучами
Внимательно смотрят в окно.
Глядят миллионные хоры
На мир, на меня, на кровать.
Напрасно задергивать шторы.
Не стоит глаза закрывать.
Глядят они в самое сердце,
Где усталость, и страх, и тоска.
Какая ночь! На всем какая нега!
Благодарю, родной полночный край!
Из царства льдов, из царства вьюг и снега
Как свеж и чист твой вылетает май!
Какая ночь! Все звезды до единой
Тепло и кротко в душу смотрят вновь,
И в воздухе за песнью соловьиной
Разносится тревога и любовь.
Мы на полустанке,
Мы забыты ночью,
Тихой лунной ночью,
На лесной полянке…
Бред — или воочью
Мы на полустанке
И забыты ночью?
Далеко зашел ты,
Паровик усталый!
Доски бледно-желты,
В эту ночь ангелы сходят с неба.
Коран
Ночь Аль-Кадра. Сошлись, слились вершины,
И выше к небесам воздвиглись их чалмы.
Пел муэззин. Еще алеют льдины,
Но из теснин, с долин уж дышит холод тьмы.
Ночь Аль-Кадра. По темным горным склонам
Еще спускаются, слоятся облака.
Пел муэззин. Перед Великим Троном
«О, если правда, что в ночи…»
Не правда. Не читай, не надо.
Все лучше: жалобы твои,
Слез ежедневные ручьи,
Чем эта лживая услада.Но если… о, тогда молчи!
Еще не время, рано, рано.
Как голос из — за океана,
Как зов, как молния в ночи,
Как в подземельи свет свечи,
Как избавление от бреда,
Теплой ночью, горною тропинкой,
Я иду в оливковом лесу.
Вижу в небе белый, ясный месяц,
В сердце радость мирную несу.
Свет и тень по мне проходят сетью.
Редкий лес похож на серый сад.
Над горой далекой и высокой
Две звезды полночные лежат.
Когда в теплой ночи замирает
Лихорадочный Форум Москвы
И театров широкие зевы
Возвращают толпу площадям —
Протекает по улицам пышным
Оживленье ночных похорон;
Льются мрачно-веселые толпы
Из каких-то божественных недр.
Ночь тёплая одела острова.
Взошла луна. Весна вернулась.
Печаль светла. Душа моя жива.
И вечная холодная Нева
У ног сурово колыхнулась.
Ты, счастие! Ты, радость прежних лет!
Весна моей мечты далекой!
За годом год… Всё резче тёмный след,
И там, где мне сиял когда-то свет
Я раздвинула шторы — ночь закончилась, как оказалось.
До чего ж ты легка, от бессонной работы усталость!
Как сегодня светло на душе и в квартире!
Не беда, что в итоге останется строчки четыре.
Может, нет ничего бескорыстней, чем это —
Над стихами всю ночь просидеть до рассвета,
Хоть никто не неволит работать ночами,
Хоть никто не стоит, торопя, за плечами,
Хоть в итоге останется строчки четыре…
Светло на перекрестке,
Над липами — луна,
Сквозь ветви словно блестки
Струит лучи она.
Под липами соседи
Сошлися поболтать,
И нет конца беседе,
Ведь ночка — благодать.
Ночь наступила, день угас,
Сон и покой — и всей душою
Я покоряюсь в этот час
Ночному кроткому покою.
Как облегченно дышит грудь!
Как нежно сад благоухает!
Как мирно светит и сияет
В далеком небе Млечный Путь!
За все, что пережито днем,
За все, что с болью я скрываю
Ушел он, скрылся в ночи? ,
Никто не знает, куда.
На столе остались ключи,
В столе — указанье следа.
И кто же думал тогда,
Что он не придет домой?
Стихала ночная езда —
Он был обручен с Женой.
На белом холодном снегу
Он сердце свое убил.
Небо бело страшной белизною,
А земля как уголь и гранит.
Под иссохшей этою луною
Ничего уже не заблестит.
Женский голос, хриплый и задорный,
Не поет — кричит, кричит.
Надо мною близко тополь черный
Ни одним листком не шелестит.
СонетЯ ночи знал. Мечта и труд
Их наполняли трепетаньем, -
Туда, к надлунным очертаньям,
Бывало, мысль они зовут.Томя и нежа ожиданьем,
Они, бывало, промелькнут,
Как цепи розовых минут
Между запиской и свиданьем.Но мая белого ночей
Давно страницы пожелтели…
Теперь я слышу у постелиВеретено, — и, как ручей,
Задавлен камнями обвала,
Солнце — мой щит от ночного щемящего ужаса.
Я прибегаю ко власти Высоких Защит.
С первым лучом да отпрянет злой дух, разоружася.
И да слепит его очи мой солнечный щит.
Скроется ночь, омертвив беспокойные шорохи,
Тайны свои захватив для грядущей сестры…
Тайна ночей — не огонь ли в чуть тлеющем порохе?
Взоры ночей не цветами ли гроба пестры?
Ночи безумны, и нас призывают к безумию…
Старое здание молит, клянет и трещит…
Руны Ночи прочитав,
Струны грома разобрав,
Я блуждаю, и сбираю на болотах стебли трав.
В этих травах тонкий яд,
Самоцветности горят,
В них глубокий, змееокий, нелюдской, берущий взгляд.
Эти травы я сожму,
Выпью яд, и выпью тьму,
Ночью ужас беспричинный
В непонятной тьме разбудит;
Ночью ужас беспричинный
Кровь палящую остудит;
Ночью ужас беспричинный
Озирать углы принудит;
Ночью ужас беспричинный
Неподвижным быть присудит.
Сердцу скажешь: «Полно биться!
Тьма, и тишь, и никого нет!»
И вот исчез, в черную ночь исчез,
— Как некогда Иосиф, плащ свой бросив.
Гляжу на плащ — черного блеска плащ,
Земля, а сердце — смерти просит.Жестокосердый в сем году июль,
Лесною гарью душит воздух ржавый.
В ушах — туман, и в двух шагах — туман,
И солнце над Москвой — как глаз кровавый.Гарь торфяных болот. — Рот пересох.
Не хочет дождь на грешные просторы!
— Гляжу на плащ — светлого плеску — плащ!
Ты за плащом своим придешь не скоро.
Когда наступит ночь
и вычернит
все камни и цветы вокруг,
когда на небе месяц вычертит
свой точный
неразрывный круг
и склонятся ко сну.
все травы,
все люди,
все живые твари, —
Тихо все было на небе, земле и на сердце…
Ночь темнотой около все покрывала,
Ясные звезды блестели, и месяц уж выплыл,
Небо, и лес, и поля серебром обливая.
Все уж уснуло, и только березы шептались,
Только осины шумели, и только колосья,
В поле широком качаясь, землю целовали.
Тихо все было на небе, земле и на сердце.
На снегу, как тюлени,
Лежат валуны,
Чайки плещутся в пене
Набежавшей волны.Порт в ночи затихает,
Все закончили труд,
Огоньками мигает
Их домашний уют… Вдруг вода загрохочет
У бортов кораблей,
Забурлит, заклокочет,
Как в кипящем котле.И под шум стоголосый,
Пройдем и мы: медлительным покоем
В полет минут.
Проходит все: часы полночным боем
По-прежнему зовут.
Страна моя, страна моя родная!
Я твой, я — твой:
Прими меня, рыдая… И не зная!
Покрой сырой травой.
Разгулом тех же пламенных закатов
Гори в груди,
«Милая, милая, где ж ты была
Ночью, в такую метелицу?»
— Горю и ночью дорога светла,
К дедке ходила на мельницу.-«Милая, милая, я не пойму
Речи с словами притворными…
С чем же ты ночью ходила к нему»
— С чем я ходила? Да с зернами.-«Милая, милая, зерна-то чьи ж?
Жита я нынче не кашивал!»
— Зерна-то чьи, говоришь? Да твои ж…
Впрочем, хозяин не спрашивал… —«Милая, милая, где же мука?
Нет, не туда, о, ночь, в плененном созерцанье
Взор устремляется, где в ризе золотой,
В огнях и пурпуре сокрылся царь дневной,
Багряным заревом пылая на прощанье.Усталые глаза хотят красы иной:
Там, у тебя они найдут очарованье,
Где кротко теплится нетленное сиянье
И млеет ясною и томной синевой.От рубежа небес с его зарей огнистой
Я очи возвожу к твоей лазури чистой
И признаю меж нас таинственный союз.Тебе, о, ночь, тебе, царице светозарной,
С восторгом радости, с молитвой благодарной
Бессоннаго солнце, в тумане луна!
Горишь ты далеко, грустна и бледна.
При тусклом мерцаньи мрак ночи страшней:
Так в памяти радость утраченных дней!
Минувшее блещет межь горестных туч,
Но сердца не греет томительный луч,
И радость былая, как ночью луна,
Видна, но далеко, ярка, но хладна.
Отдохните, глаза, закрываясь в ночи́,
Вслед за тем, что вы днем увидали!
Отчего-то вы, бедные, так горячи,
Отчего так глубоко устали?
Иль нельзя успокоить вас, очи, ничем,
Охладить даже полночи тьмою! —
Спишь глубоко, а видишь во сне между тем:
Те же люди идут пред тобою…