Нельзя, мой толстый Аристип:
Хоть я люблю твои беседы,
Твой милый нрав, твой милый хрип,
Твой вкус и жирные обеды,
Но не могу с тобою плыть
К брегам полуденной Тавриды.
Прошу меня не позабыть,
Любимец Вакха и Киприды!
Когда чахоточный отец
Немного тощей Энеиды
На голос: J’entends dans la foret.*
Любя любимым быть —
Всего для нас милее;
Но с милой розно жить —
Всего, всего тошнее.
Что в сердце без нее!
В ней сердце находило
Всё счастие свое;
Без милой всё немило.
Ах, душечка моя, как нынче мне светло!
Смотрю и слушаю, — от сердца отлегло, День хмурый не томит и не гнетет нимало:
Твой чистый голосок звенит мне, как бывало, Вот песня милая, младенчески проста,
Тебе сама собой приходит на уста; Ребячьей резвости не ищешь выраженья,
А словно хоровод твои ведет движенья, И жизнью солнечной живешь сейчас вполне —
И так улыбкою одною светишь мне, Что счастие твое святою детской силой
Всю жизнь мне делает желанною и милой.
Ах, зачем нет Чехова на свете!
Сколько вздорных — пеших и верхом,
С багажом готовых междометий
Осаждало в Ялте милый дом…
День за днем толклись они, как крысы,
Словно он был мировой боксер.
Он шутил, смотрел на кипарисы
И прищурясь слушал скучный вздор.
Моей материЯ насадил мой светлый рай
И оградил высоким тыном,
И в синий воздух, в дивный край
Приходит мать за милым сыном.
«Сын, милый, где ты?» — Тишина.
Над частым тыном солнце зреет,
И медленно и верно греет
Долину райского вина.
И бережно обходит мать
Мои сады, мои заветы,
Ты просишь ответа на страшный вопрос:
Живут ли в душе моей речи,
Что жили когда-то, — но ветер разнес
Слова — до неведомой встречи…
О, если ты просишь, коро? ток ответ:
Ты, милая, всё воскресила,
О чем тосковал безнадежно поэт,
Чему его жизнь научила…
Я снова тоскую, безумствую вновь,
И горько мне прежнее горе…
О, моя милая Тuu,
О, моя милая Ani,
Тuu похожа на сливу,
Ani — на белку в капкане…
Тuu немного повыше
Ani — сиренка-шатенка;
В лунные ночи на крыше
Грезит, как зябкая пенка.
Ani, льняная блондинка,
Ландышами окороня
На одиннадцати стрелка
В доме уж заснули все.
Только мысль моя, как белка,
Словно белка в колесе.За окошком тусклый серпик
Сыплет бисер в синеву…
Все на свете сердце стерпит
Из-за встречи наяву.Если только задремлю я, —
(Пусть себе часы стучат!)
Вновь увижу поцелуи,
Милый говор, милый взгляд… Но прошли вы, встречи в сквере,
Голубя ко мне не присылай,
Писем беспокойных не пиши,
Ветром мартовским в лицо не вей.
Я вошла вчера в зеленый рай,
Где покой для тела и души
Под шатром тенистых тополей.И отсюда вижу городок,
Будки и казармы у дворца,
Надо льдом китайский желтый мост.
Третий час меня ты ждешь — продрог,
А уйти не можешь от крыльца
Набегают вечерние тени,
Погасает сиянье за далью.
Облелеянный тихой печалью,
Уронил я письмо на колени.
Облелеянный тихой печалью,
Вспоминаю ненужные грезы…
А в душе осыпаются розы,
Погасает сиянье за далью.
Да, в душе осыпаются розы.
Милый брат! ты звездой серебристой
Ты, кто сейчас на балконе, в том доме дальнем и милом,
Где я когда-то любил, детским томленьем страдал, —
Ты, кто любуешься звездной торжественной, тихою ночью, —
Музыку слышишь ли ты? Слышишь простые слова?
День незабвенный и вечер второго августа! Сердце
Их сохранило и вот — их годовщиною чтит.
Помню: сегодня исполнилось двадцать лет незаметных,
Как я когда-то любил, как я когда то страдал.
Если б родимою ночью не ты, а я любовался, —
Понял бы музыку я, понял — простые слова.
— Посмотри скорей — зима!
Как все бело, как все ново!
Под окошком бахрома
Из бубенчиков пуховых.
И в саду, и на дворе
Все совсем другое стало:
Все деревья в серебре,
А земля совсем пропала.
У собачьей конуры
Для сердца нежнаго и любящаго страстно
Те поцелуи слаще всех наград,
Что с милых робких уст похищены украдкой
И потихоньку отданы назад.
Но к обладанью нас влечет слепая сила,
Наш ум мутит блаженства сладкий яд…—
Слезами и тоской отравленная чаша
Из милых рук приходит к нам назад.
Мы умираем,
Сходим в тишь и грусть,
Но знаю я —
Нас не забудет Русь.
Любили девушек,
Любили женщин мы —
И ели хлеб
Из нищенской сумы.
Я видел пред собой дорогу
В тени раскидистых дубов,
Такую милую дорогу
Вдоль изгороди из цветов.Смотрел я в тягостной тревоге,
Как плыл по ней вечерний дым.
И каждый камень на дороге
Казался близким и родным.Но для чего идти мне ею?
Она меня не приведет
Туда, где я дышать не смею,
Где милая моя живет.Когда она родилась, ноги
Вновь и вновь струятся строки
Звучно-сладостных стихов,
Снова зыблются намеки,
Вновь ищу во тьме грехов.
Темной ночью, глухо спящей,
Еле слышно в сад иду,
И под чащей шелестящей
С красотою речь веду.
«Красота моя, ты любишь?
Если любишь, будь моей».
«Прощай, мой милый!» — «Милая, прощай!»
Замкнулись двери. Два ключа пропели.
Дверь шепчет двери: «Что же, кончен Май?»
«— Как Май? Уж дни октябрьские приспели».
Стук, стук. — «Кто там?» — «Я, это я, Мечта.
Открой!» — Стук, стук. — «Открой! Луна так светит».
Молчание. Недвижность. Темнота.
На зов души как пустота ответит!
Прибежала дева рано,
Щеки девы красны были.
«Отчего ты так румяна?»
Братья тут у ней спросили.
— Ныньче утром до восхода
За малиной я ходила,
Да поднялася погода
И дождем в лицо мне било.—
Руки милой — пара лебедей —
В золоте волос моих ныряют.
Все на этом свете из людей
Песнь любви поют и повторяют.
Пел и я когда-то далеко
И теперь пою про то же снова,
Потому и дышит глубоко
Нежностью пропитанное слово.
Николаю АсеевуНад рекой-красавицей птица не воркует —
Голос пулемета заменил дрозда.
Там моя заботушка, сокол мой воюет,
На папахе алая звезда.Я ли того сокола сердцем не кормила?
Я ли не писала кровью до зари?
У него, у милого, от его да милой
Письмами набиты газыри.Письма — не спасение. Но бывает слово —
Душу озаряет веселей огня.
Если там хоть весточки ожидают снова,
Это значит — помнят и меня.Это значит — летом ли, зимней ли порошей
На милый край, где жизнь цвела,
До Вислы на равнины наши,
Тевтонов ярость разлила
Огонь и смерть из полной чаши.
Как в день Последнего Суда,
Сверкай огонь, гремели громы,
Пылали наши города
И разрушались наши домы.
Когда ожесточённый бой
К иным пределам устремлялся,
Я вывожу свои заставки.
Желанен сердцу милый труд,
Цветы пурпурные, а травки —
Как самый ясный изумруд.Какое тихое веселье,
Как внятно краски говорят.
В окошко выбеленной кельи
Глядится тополь, милый брат.Уж вечер. Солнце над рекою.
Пылят дорогою стада.
Я знаю — этому покою
Не измениться никогда.Молитвы, книги, размышленья
О память сердца! ты сильней
Рассудка памяти печальной,
И часто сладостью своей
Меня в стране пленяешь дальной.
Я помню голос милых слов,
Я помню очи голубые,
Я помню локоны златые
Небрежно вьющихся власов.
Моей пастушки несравненной
Я помню весь наряд простой,
Когда ты взглянешь на меня
Звездами жизни и огня —
Твоими черными глазами:
Глубоко в грудь твой взор падет,
Забьется сердце и замрет,
Как будто птичка под сетями.Но новый взгляд твоих очей, —
И в тот же миг в груди моей
Цветок надежды расцветает:
И светит сердцу свет сквозь тьму,
И сладок милый плен ему,
Отчего так бле́дны розы?
Так печально все вокруг.
И молчит в траве кузнечик,
Отчего мой милый друг?
Отчего напевы птичек
Грустно в воздухе звучат;
И от трав могильный запах
А не прежний аромат? —
Мой ангел милый и прекрасной,
Богиня мужественных дум!
Ты занимала сладострастно,
Ты нежила мой юный ум.
Служа тебе, тобою полный,
Не видел я, не слышал я,
Как на пучине бытия
Росли, текли, шумели волны.
Ты мне открыла в тишине
Великий мир уединенья;
Птичкой-певицею
Быть бы хотел;
С юной денницею
Я б прилетел
Первый к твоим дверям;
В них бы порхнул
И к молодым грудям
Милой прильнул.Будь я сиянием
Дневных лучей,
Слитый с пыланием
Я грежу Нарвой, милой Нарвой,
Я грежу крепостью ее,
Я грежу Нарвой, — тихой, старой, —
В ней что-то яркое, свое.
О город древний! город шведский!
Трудолюбивый и простой!
Пленен твоей улыбкой детской
И бородой твоей седой.
Твой облик дряхлого эстонца
Душе поэта странно мил.
Григол Абашидзе. Перевод Беллы Ахмадулиной
«О милая!» — так я хотел назвать
ту, что мила, но не была мне милой.
Я возжелал свободы легкокрылой,
снедал меня ее пустой азарт.
Но кто-то был — в дому, или в толпе,
или во мне… Он брал меня за ломоть
и прекращал моих движений легкость,
Мой друг, меня сомненья не тревожат.
Я смерти близость чувствовал давно.
В могиле, там, куда меня положат,
Я знаю, сыро, душно и темно.Но не в земле — я буду здесь, с тобою,
В дыханьи ветра, в солнечных лучах,
Я буду в море бледною волною
И облачною тенью в небесах.И будет мне чужда земная сладость
И даже сердцу милая печаль,
Как чужды звездам счастие и радость…
Но мне сознанья моего не жаль, Покоя жду… Душа моя устала…
— Мама, милая мамочка,
Скоро ль будет война?
— Что с тобой, моя девочка?
Может быть, ты больна?
— Все соседи сражаются,
Не воюем лишь мы.
— Но у нас, слава господу,
Все здоровы умы.
— Почему нас не трогают?
Не пленят почему?
Я сижу на берегу,
Волны синие бегут,
А над синею волной
Ходит ветер низовой,
Ходит ветер низовой,
Озорной, как милый мой;
То мне волосы погладит,
То сорвёт платок с каймой.Удивляюсь я сама,
Отчего схожу с ума?
Оттого ль, что скоро год
Ничто в полюшке
Не колышется,
Только грустный напев
Где-то слышится.
Пастушок то напевал
Песню дивную;
Он в той песне вспоминал
Свою милую.
Перестань, милый друг, свое сердце пугать.
Что нам завтра сулит — мудрено угадать.
Посмотри: из-за синего полога туч
На зеленый курган брызнул золотом луч,
Колокольчик поник над росистой межой,
Алой краской покрыт василек голубой,
Сироты-повилики румяный цветок
Приласкался к нему и обвил стебелек.
Про талан золотой в поле пахарь поет,
В потемневшем лесу отголосок идет.
Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены,
Тих и печален ручей у янтарной сосны,
Пеплом несмелым подёрнулись угли костра,
Вот и окончилось всё — расставаться пора.
Милая моя,
Солнышко лесное,
Где, в каких краях
Встретишься со мною?