Есть арфа у меня: при имени заветном,
Гармонии полна,
Созвучьем в ней звучит, восторженно ответным
Мне каждая струна.
И пенье с вещих струн польется неземное,
Когда упомяну
Я имя той — для сердца дорогое —
Кого люблю одну,
Но если имя той порою с уст сорвется,
Кем я любим —
На арфе золотой струна не отзовется
Мне звуком ни одним!
— Выпьем за наших любимых-ненавистных! —
сказал мне как-то БальмонтЦветет сирень, благоухая,
Томя, и нежа, и пьяня.
Какая радость! грусть какая
Сегодня в сердце у меня!
То я горю, то сладко гасну.
Всем отвечаю невпопад.
О, как невыносимо-страстно
Меня терзает аромат!
Я в исступленьи! я до боли
В ноздрях вдыхаю целый день,
Меня лишающие воли
Цветы под именем — Сирень!
Как призрачно! как белолистно!
Последней белой ночи мрак…
Любимая! ты — ненавистна!
Ты вражий друг! Ты дружий враг!
Отчего ты, дорогая, так ко мне несправедлива?
Отчего ты не простила? не сказала ничего?
Отчего не улыбнулась примирительно-стыдливо?
Отчего же, дорогая, отчего?
Что люблю в тебе — ты знаешь, как люблю, — тебе известно, —
Почему же мы расстались и обязаны чему?
Наша страсть неудержима, мы сплелись друг с другом тесно,
Почему ж ты не вернешься? почему?
Ты страдаешь одиноко, я страдаю перед всеми,
Мы не можем жить в разлуке, но не можем — и вдвоем.
Что за странное проклятье нашей страсти скрыто в семе?
Никогда, — о, никогда! — мы не поймем…
Люблю я искренно соседа…
Он каждый день в мою нору,
Приходит утром, до обеда,
Потом заходит ввечеру.Неистощимые рассказы
Всегда готовы у него:
Про жизнь, про давние проказы
И годы юности его.Ценитель подвигов народа,
Он любит часто вспоминать
Поход двенадцатого года
И нашей славы благодать… Про то, как он, горя отвагой,
Искал везде опасных мест
И награжден за это шпагой,
И получил в петличку крест… Его Восторг и речь живая
Шумит и льется, как поток.
Я в глазах твоих утону — Можно?
Ведь в глазах твоих утонуть — счастье!
Подойду и скажу — Здравствуй!
Я люблю тебя очень — Сложно?
Нет не сложно это, а трудно.
Очень трудно любить — Веришь?
Подойду я к обрыву крутому
Падать буду — Поймать успеешь?
Ну, а если уеду — Напишешь?
Только мне без тебя трудно!
Я хочу быть с тобою — Слышишь?
Ни минуту, ни месяц, а долго
Очень долго, всю жизнь- Понимаешь?
Значит вместе всегда — Хочешь?
Я ответа боюсь — Знаешь?
Ты ответь мне, но только глазами.
Ты ответь мне глазами — Любишь?
Если да, то тебе обещаю,
Что ты самым счастливым будешь.
Если нет, то тебя умоляю
Не кори своим взглядом, не надо,
Не тяни за собою в омут,
Но меня ты чуть-чуть помни…
Я любить тебя буду — Можно?
Даже если нельзя… Буду!
И всегда я приду на помощь,
Если будет тебе трудно!
Я хочу быть любимой тобой
Не для знойного сладкого сна,
Но — чтоб связаны с вечной судьбой
Были наши навек имена.
Этот мир так отравлен людьми,
Эта жизнь так скучна и темна…
О, пойми, — о, пойми, — о, пойми,
В целом свете всегда я одна.
Я не знаю, где правда, где ложь,
Я затеряна в мертвой глуши.
Что мне жизнь, если ты оттолкнешь
Этот крик наболевшей души?
Пусть другие бросают цветы
И мешают их с прахом земным,
Но не ты, — но не ты, — но не ты,
О властитель над сердцем моим.
И навеки я буду твоей,
Буду кроткой, покорной рабой,
Без упреков, без слез, без затей.
Я хочу быть любимой тобой.
Все же я люблю холодные жалкие звезды
И свою опухшую белую мать.
Неуют и под окнами кучи навоза
И траву и крапиву и чахло растущий салат.
Часто сижу во дворе и смотрю на кроличьи игры
Белая выйдет Луна воздух вечерний впивать
Из дому вытащу я шкуру облезлую тигра.
Лягу и стану траву, плечи подемля, сосать.
Да, в обреченной стране самый я нежный и хилый
Братья мои кирпичи, Остров зеленый земля!
Мне все равно, что сегодня две унции хлеба
Город свой больше себя, больше спасенья люблю.
Ты сердца моего и слёз и крови просишь,
Певица дивная! — О, пощади, молю.
Грудь разрывается, когда ты произносишь:
‘Я всё ещё его, безумная, люблю’. ‘Я всё ещё’ — едва ты три лишь эти слова
Взяла и вылила их на душу мою, —
Я всё предугадал: душа моя готова
Уже заранее к последнему: ‘люблю’. Ещё не сказано: ‘люблю’, — а уж стократно
Перегорел вопрос в груди моей: кого?
И ты ответствуешь: ‘его’. Тут всё понятно;
Не нужно имени — о да, его, его! ‘Я всё ещё его’ … Кружится ум раздумьем…
Мутятся мысли… Я жду слова — и ловлю:
‘Безумная’ — да, да! — И я твоим безумьем
Подавлен, потрясён… И наконец — ‘люблю’. ‘Люблю’. — С тобой весь мир, природа, область бога
Слились в глубокое, безумное ‘люблю’
Подавлен, потрясён… И наконец — ‘люблю’.
О, повтори ‘люблю’!.. Нет, дай отдохнуть немного!
Нет не хочу дышать — лишь повтори, молю. И вот ‘я всё ещё’ — вновь начал райский голос.
И вот опять — ‘его’ — я вздох в грудь давлю…
‘Безумная’ — дрожу… Мне страшно… дыбом волос…
‘Люблю’ — хоть умереть от этого ‘люблю’.
Следить твои шаги, молиться и любить —
Не прихоть у меня и не порыв случайный:
Мой друг, мое дитя, поверь, — тебя хранить
Я в сердце увлечен какой-то силой тайной.Постигнув чудную гармонию твою —
И нежной слабости и силы сочетанье,
Я что-то грустное душой предузнаю,
И жалко мне тебя, прекрасное созданье! Вот почему порой заглядываюсь я,
Когда над книгою иль пестрою канвою
Ты наклоняешься пугливой головою,
А черный локон твой сбегает как змея, Прозрачность бледную обрезавши ланиты,
И стрелы черные ресниц твоих густых
Сияющего дня отливами покрыты
И око светлое чернеет из-под них.
Люби проездом родину друзей.
На станциях батоны покупая,
о прожитом бездумно пожалей,
к вагонному окошку прилипая.
Все тот же вальс в провинции звучит,
летит, летит в белесые колонны,
весна друзей по-прежнему молчит,
блондинкам улыбаясь благосклонно.
Отходят поезда от городов,
приходит моментальное забвенье,
десятилетья искренних трудов,
но вечного, увы, неоткровенья.
Да что там жизнь! Под перестук колес
взбредет на ум печальная догадка,
что новый недоверчивый вопрос
когда-нибудь их вызовет обратно.
Так, поезжай. Куда? Куда-нибудь,
скажи себе: с несчастьями дружу я.
Гляди в окно и о себе забудь.
Жалей проездом родину чужую.
Темнейшее из ночных
Мест: мост. — Устами в уста!
Неужели ж нам свой крест
Тащить в дурные места, Туда: в веселящий газ
Глаз, газа… В платный Содом?
На койку, где все до нас!
На койку, где не вдвоемНикто… Никнет ночник.
Авось — совесть уснет!
(Вернейшее из ночных
Мест — смерть!) Платных теснотНочных — блаже вода!
Вода — глаже простынь!
Любить — блажь и беда!
Туда — в хладную синь! Когда б в веры века
Нам встать! Руки смежив!
(Река — телу легка,
И спать — лучше, чем жить!)Любовь: зноб до кости!
Любовь: зной до бела!
Вода — любит концы.
Река — любит тела.
В свой край возвратяся из дальней земли,
Три путника в гости к старушке зашли.«Прими, приюти нас на темную ночь;
Но где же красавица? Где твоя дочь?»«Принять, приютить вас готова, друзья;
Скончалась красавица дочка моя».В светлице свеча пред иконой горит,
В светлице красавица в гробе лежит.И первый, поднявший покров гробовой,
На мертвую смотрит с унылой душой: «Ах! если б на свете еще ты жила,
Ты мною б отныне любима была!»Другой покрывало опять наложил,
И горько заплакал, и взор опустил: «Ах, милая, милая, ты ль умерла?
Ты мною так долго любима была!»Но третий опять покрывало поднял
И мертвую в бледны уста целовал: «Тебя я любил; мне тебя не забыть;
Тебя я и в вечности буду любить!»
Хороши колхозные покосы,
А в полях такая благодать!
Наша Даша знаменита ростом,
А идёт по полю — не видать.Подпой, соловей, гармонисту.
Я спою про мою да про любимую.
С тобой от души споём,
Кончим песню, новую начнём.Как пройдет, как поведёт бровями,
Парни ей проходу не дают.
Пять гармоник, всеми голосами
Заливаясь, про неё поют.Подпой, соловей, гармонисту.
Я спою про мою да про любимую.
С тобой от души споём,
Кончим песню, новую начнём.Раствори окно, и теплый ветер
Принесёт нам песню в светлый дом;
Самых лучших девушек на свете
Мы, друзья, любимыми зовём.Подпой, соловей, гармонисту.
Я спою про мою да про любимую.
С тобой от души споём,
Кончим песню, новую начнём.
К Эроту
Тяжело жить без любови,
Нелегко же и любить;
Но всего еще тяжеле
Быть несчастно влюблену.
Знатность рода и ученость
Бесполезны нам в любви;
Презирают добродетель,
Важны деньги лишь одни.
О! погибни тот, кто первый
Начал золото любить.
Меж родителей и братьев
Золото — причина ссор,
Распрей и убивств причина,
А что более всего?
Мы, влюбленные, всеместно
Погибаем от него.
Мне снился пыл томлений и измен,
И резеда, и локоны, и встречи,
И уст сладчайших горестные речи,
И сумрачных напевов томный плен.
Поблекли сны, развеялись виденья,
И образ твой, любимая, поблек!
Осталось то, что воплотить я мог,
Давно когда-то, в звуки песнопенья
Осталась песнь! Лети же ей вослед,
Исчезнувшей давно, неуловимой,
Сыщи ее и передай любимой
И призрачной мой призрачный привет.
Давно ль желанный мир я звал к себе, тоскуя,
Любил и проклинал любви святую власть,
Давно ли из цепей я рвался, негодуя, —
И цепи порвались, и миновала страсть.
Любовь — побеждена, — но сердце недовольно.
О чем оно грустит, чего ему так жаль?
Ужели с муками душе расстаться больно,
Ужель так дороги ей слезы и печаль?
Свобода без любви — угрюмая темница:
Отдам я всё, — и жизнь, и радость, и покой,
Но только б вновь любить с безумною тоской,
Страдать, как я страдал, и плакать, и томиться!
Поверь, во мне достанет сил
Перенести царя неправость,
А возбуждать людскую жалость
Я не люблю — и не любил.Спокоен я в душе моей,
К тому не надобно искусства;
Довольно внутреннего чувства,
Сознанья совести моей.Моих поступков правоты
Не запятнает власть земная,
И честь моя, хоругвь святая,
Сияет блеском чистоты! Не ангел царь, а человек.
Я не ропщу. Безумен ропот.
Я презираю низкий шепот;
Как был, таким останусь ввек.Но подлые мои враги
Уж не сотрут клейма презренья,
Клейма общественного мненья
Со лба наемного слуги.
Милой называл, — не улыбнулась;
Как люблю рассказывал, — грустила;
Целовал бы молча, — отвернулась;
Уходить собрался, — не пустила…
Положила руку
На мое плечо —
Лучше бы ни звука
Не сказать еще…
Долго ли стояли на поляне?
Выпала вечерняя роса.
Кто любил когда-нибудь — оглянет
Родины дремучие леса
И увидит эту,
Близко ли, далече,
Сломанную ветку
В знак прощальной встречи.
Говорят, что она возвращается пьяная утром
И, склонясь над кроватью ребенка, рыдает навзрыд,
Но лишь полночь пробьет, в сердце женщины, зыбком и утлом,
О раскаянье утреннем вдруг пробуждается стыд…
Говорят, что она добродетель считает ненужной,
Вышивая шелками тайком для ребенка жабо…
Говорят, что она над любовью глумится и дружбой,
В ежедневных молитвах своих славословя любовь!
Говорят, что порочностью очень ей нравится хвастать,
Осуждая в душе между тем этот самый разврат…
Говорят, оттого-то она так и любит контрасты,
Что известно ей все, что повсюду о ней говорят!..
Лучший друг мой, собрат мой любимый и я
Рядом шли в смертоносном бою.
С колыбели мы кровные были друзья,
Свято чтили мы дружбу свою.
Бой кипел, кучи трупов валились вокруг,
Но зловещая пуля одна
Засвистала, —и пал сотоварищ, мой друг,
Пал для вечнаго, смертнаго сна.
Бой кипел, дико пламя, и грохот, и гул
Разливались грозней и грозней.
На прощание руку мне друг протянул
Перед мигом кончины своей.
Но руки не успел я собрату пожать
На кровавом и смертном пути:
В этот миг должен был я ружье заряжать.
Милый друг мой, навеки прости!…
Взгляни, взгляни, как роза расцветает
В тиши родной, стыдлива и нежна;
Чуть развилась, себя полускрывает,
Прелестней тем, чем менее видна.
Вот, обнажась, во всей красе блистает;
Вдруг, томная, не та уже она;
Не тот цветок, который, пышно рдея,
Был юношам и девам всех милее.Навек, увы, навек от нас умчится
Пролетным днем цвет юности живой!
Зеленый май к долинам возвратится,
Но уж для нас не быть весны другой.
Срывай цветок скорей, пока не тмится
Меж близких туч час утра золотой;
Спеши любить в те дни невозвратимы,
Когда, любя, мы можем быть любимы!
Odi et amo.
CatullusДа, можно любить, ненавидя,
Любить с омраченной душой,
С последним проклятием видя
Последнее счастье — в одной!
О, слишком жестокие губы,
О, лживый, приманчивый взор,
Весь облик, и нежный и грубый,
Влекущий, как тьма, разговор!
Кто магию сумрачной власти
В ее приближения влил?
Кто ядом мучительной страсти
Объятья ее напоил?
Хочу проклинать, но невольно
О ласках привычных молю.
Мне страшно, мне душно, мне больно.
Но я повторяю: люблю!
Читаю в насмешливом взоре
Обман, и притворство, и торг…
Но есть упоенье в позоре
И есть в униженьи восторг!
Когда поцелуи во мраке
Вонзают в меня лезвее,
Я, как Одиссей о Итаке,
Мечтаю о днях без нее.
Но лишь Калипсо я покинул,
Тоскую опять об одной.
О горе мне! жребий я вынул,
Означенный черной чертой!
Я люблю Вас, моя сероглазочка,
Золотая ошибка моя!
Вы — вечерняя жуткая сказочка,
Вы — цветок из картины Гойя.
Я люблю Ваши пальцы старинные
Католических строгих мадонн,
Ваши волосы сказочно-длинные
И надменно-ленивый поклон.
Я люблю Ваши руки усталые,
Как у только что снятых с креста,
Ваши детские губы коралловые
И углы оскорбленного рта.
Я люблю этот блеск интонации,
Этот голос — звенящий хрусталь,
И головку цветущей акации,
И в словах голубую вуаль.
Так естественно, просто и ласково
Вы, какую-то месть затая,
Мою душу опутали сказкою,
Сумасшедшею сказкой Гойя…
Под напев Ваших слов летаргических
Умереть так легко и тепло.
В этой сказке смешной и трагической
И конец, и начало светло…
Быть любимым как ни сладостно,
Все же сладостней — любить.
Д. МережковскийВсе хорошо в тебе: и ноги, и сложенье,
И смелое лицо ребенка-мудреца,
Где сквозь энергию сквозит изнеможенье,
В чьей прелюдийности есть протени конца…
Все хорошо в тебе: и пламенная льдяность,
Ориентация во всем, что чуждо лжи,
Щек майски-девственных осенняя багряность…
Что ни подумай ты и что ты ни скажи —
Все хорошо в тебе! Дитя, ты лучше грезы!
И грезу отебить хотел бы я свежо:
Тебя нельзя уже огрезить: все наркозы,
Все ожидания — в тебе: все — хорошо!
Все хорошо в тебе! и если ты инкубишь
Невинные уста, инкубость тут нужна…
Люблю тебя за то, что ты меня не любишь,
За то, что ты в своей жестокости нежна!..
К.Г. Паустовскому
Люблю я эту комнату,
где розовеет вереск
в зеленом кувшине.
Люблю я эту комнату,
где проживает ересь
с богами наравне.
Где в этом, только в этом
находят смысл
и ветром
смывают гарь и хлам,
где остро пахнет веком
четырнадцатым
с веком
двадцатым пополам.
Люблю я эту комнату
без драм и без расчета…
И так за годом год
люблю я эту комнату,
что, значит, в этом что-то,
наверно, есть, но что-то —
и в том, чему черед.
Где дни, как карты, смешивая —
грядущий и начальный,
что жив и что угас, —
я вижу, как насмешливо,
а может быть, печально
глядит она на нас.
Люблю я эту комнату,
где даже давний берег
так близок — не забыть…
Где нужно мало денег,
чтобы счастливым быть.
За что, за что ты отравила
Неисцелимо жизнь мою?
Ты как дитя мне говорила:
«Верь сердцу, я тебя люблю!»
И мне ль не верить? Я так много,
Так долго с пламенной душой
Страдал, гонимый жизнью строгой,
Далекий от семьи родной.
Мне ль хладным быть к любви прекрасной?
О, я давно нуждался в ней!
Уж помнил я, как сон неясный,
И ласки матери моей.
И много ль жертв мне нужно было?
Будь непорочна, я просил,
Чтоб вечно я душой унылой
Тебя без ропота любил.
Ах, кто не любит первый снег
В замерзших руслах тихих рек,
В полях, в селеньях и в бору,
Слегка гудящем на ветру! В деревне празднуют дожинки,
И на гармонь летят снежинки.
И весь в светящемся снегу,
Лось замирает на бегу
На отдаленном берегу.Зачем ты держишь кнут в ладони?
Легко в упряжке скачут кони,
И по дорогам меж полей,
Как стаи белых голубей,
Взлетает снег из-под саней… Ах, кто не любит первый снег
В замерзших руслах тихих рек,
В полях, в селеньях и в бору,
Слегка гудящем на ветру!
Не велят Маше за ре…
За реченьку ходить,
Не велят Маше моло...
Ах, молодчика любить.
А молодчик-то люби...
Любитель дорогой,
Он не чувствует любо...
Любви никакой,
Какова любовь на све...
На свете горяча.
Стоит Машенька запла…
Заплаканы глаза,
Призатертые кисе...
Кисейны рукава.
Знать, на Машеньку побе...
Ох, победушка была.
Знать, на Машеньку побе...
Победушка была.
Видно, Машеньку брани...
Эх, бранили за дружка...
В день сбиранья винограда
В дверь отворенного сада
Мы на праздник Вакха шли
И — любимца Купидона —
Старика Анакреона
На руках с собой несли.
Много юношей нас было,
Бодрых, смелых, каждый с милой,
Каждый бойкий на язык;
Но — вино сверкнуло в чашах —
Мы глядим — красавиц наших
Всех привлек к себе старик!..
Дряхлый, пьяный, весь разбитый,
Череп розами покрытый, -
Чем им головы вскружил?
А они нам хором пели,
Что любить мы не умели,
Как когда-то он любил!
Гвоздика красная, любимый мой цветок!
Мне юноши твердят: я очень хороша,
Когда над смуглым лбом ― пурпурный твой венок.
Гвоздика красная, ты знаешь для кого
Хочу я быть всегда всех девушек милей…
По сердце, Боже мой, из камня у него!
Гвоздика красная, твой запах, как любовь,
Он мысли путает, спирает в горле дух…
Давай, упьюсь тобой, пока не станет кровь!
Ах, вместо жизни мук, не лучше ли, как ты,
Лишь день один блеснуть всем блеском красоты?
Столько просьб у любимой всегда!
У разлюбленной просьб не бывает.
Как я рада, что нынче вода
Под бесцветным ледком замирает.
И я стану — Христос помоги!
На покров этот, светлый и ломкий.
А ты письма мои береги,
Чтобы нас рассудили потомки,
Чтоб отчетливей и ясней
Ты был виден им, мудрый и смелый.
В биографии славной твоей
Разве можно оставить пробелы?
Слишком сладко земное питье,
Слишком плотны любовные сети.
Пусть когда-нибудь имя мое
Прочитают в учебнике дети,
И, печальную повесть узнав,
Пусть они улыбнутся лукаво…
Мне любви и покоя не дав,
Подари меня горькою славой.
Неверен некто был, жену имев дурную,
И не любил ее женився молодец.
Не сам ли своево нещаетья он творецъ?
Вить лутче б было то, когда бы взял иную.
Спросили, для чево он так себя связал,
Не любишь ты жены, с охотой кою взялъ?
Он на ето сказал:
В убожестве почти я помиру таскался;
Так я не жеищииой, но деньгами ласкался,
И больше бедности я ныне не терплю,
Я с харей хоть и сплю;
А что любил тогда, и ныне то люблю.
Жену люблю, жена моя, на все мне леты.
Дурной сей женщины монеты:
А ета женщина приданое монет,
Так и неверности моей супруге нет.
Люблю под сводами седыя тишины
Молебнов, панихид блужданье
И трогательный чин — ему же все должны, —
У Исаака отпеванье.
Люблю священника неторопливый шаг,
Широкий вынос плащаницы
И в ветхом неводе Генисаретский мрак
Великопостныя седмицы.
Ветхозаветный дым на теплых алтарях
И иерея возглас сирый,
Смиренник царственный — снег чистый на плечах
И одичалые порфиры.
Соборы вечные Софии и Петра,
Амбары воздуха и света,
Зернохранилища вселенского добра
И риги Нового Завета.
Не к вам влечется дух в годины тяжких бед,
Сюда влачится по ступеням
Широкопасмурным несчастья волчий след,
Ему ж вовеки не изменим:
Зане свободен раб, преодолевший страх,
И сохранилось свыше меры
В прохладных житницах в глубоких закромах
Зерно глубокой, полной веры.
Не утешай, оставь мою печаль
Нетронутой, великой и безгласной.
Обоим нам порой свободы жаль,
Но цепь любви порвать хотим напрасно.
Я чувствую, что так любить нельзя,
Как я люблю, что так любить безумно,
И страшно мне, как будто смерть, грозя,
Над нами веет близко и бесшумно…
Но я еще сильней тебя люблю,
И бесконечно я тебя жалею, —
До ужаса сливаю жизнь мою,
Сливаю душу я с душой твоею.
И без тебя я не умею жить.
Мы отдали друг другу слишком много,
И я прошу, как милости, у Бога,
Чтоб научил Он сердце не любить.
Но как порой любовь ни проклинаю —
И жизнь, и смерть с тобой я разделю,
Не знаешь ты, как я тебя люблю,
Быть может, я и сам еще не знаю.
Но слов не надо: сердце так полно,
Что можем только тихими слезами
Мы выплакать, что людям не дано
Ни рассказать, ни облегчить словами.
…Моя душа летит приветом
Навстречу вьюге снеговой,
Люблю я тройку удалую
И свист саней на всем бегу,
Гремушки, кованую сбрую
И золоченую дугу.
Люблю тот край, где зимы долги,
Но где весна так молода,
Где вниз по матушке по Волге
Идут бурлацкие суда.
Люблю пустынные дубравы,
Колоколов призывный гул,
И нашей песни величавой
Тоску, свободу и разгул.
Она, как Волга, отражает
Родные степи и леса,
Стесненья мелкого не знает,
Длинна, как девичья коса.
Как синий вал, звучит глубоко,
Как белый лебедь, хороша,
И с ней уносится далеко
Моя славянская душа.