Пытался сердцем отдохнуть я —
Ужель не сбросить этих снов?
Но кто-то ждал на перепутьи
Моих последних, страшных слов…
Он ждет еще. Редеют тени,
Яснее, ближе сон конца.
Он спрятал голову в колени
И не покажет мне лица.
Но в день последний, в час бездонный,
Нарушив всяческий закон,
Он встанет, призрак беззаконный,
Зеркальной гладью отражен.
И в этот час в пустые сени
Войдет подобие лица,
И будет в зеркале без тени
Изображенье пришлеца.27 августа 1902
Потемнели, поблекли залы.
Почернела решотка окна.
У дверей шептались вассалы:
«Королева, королева больна».
И король, нахмуривший брови,
Проходил без пажей и слуг.
И в каждом брошенном слове
Ловили смертный недуг.
У дверей затихнувшей спальни
Я плакал, сжимая кольцо.
Там — в конце галлереи дальней
Кто-то вторил, закрыв лицо.
У дверей Несравненной Дамы
Я рыдал в плаще голубом.
И, шатаясь, вторил тот самый —
Незнакомец с бледным лицом.4 февраля 1903
Вот поднялась. В железных лапах
Визжит кровавой смерти весть.
В горах, в долинах, на этапах
Щетиной заметалась месть.
Не в силах мстительная гордость
Противостать тому кольцу,
Чьи равнодушие и твердость
Встречают смерть лицом к лицу.
И вот в парах и тучах тучных,
Гремя вблизи, свистя вдали,
Она краями крыльев звучных
Пускает ко дну корабли.
Но в воплях исполинской бури,
В мечте бойца, в его крови,
Одушевительница фурий —
Она вздыхает о Любви.
Опять надвинулись томительные тени
Забытых сердцем лиц и пережитых грез,
Перед неведомым склоняются колени,
И к невозвратному бегут потоки слез.Не об утраченных, о нет: они вернутся, -
Того мгновенья жаль, что сгибло навсегда,
Его не воскресить, и медленно плетутся
За мигом вечности тяжелые года.Иль эта мысль обман, и в прошлом только тени
Забытых сердцем лиц и пережитых грез?
Перед неведомым склоняются колени,
И к невозвратному бегут потоки слез.
В водокрути, в водоверти,
Пляшут ведьмы, скачут черти.
Расступись-ка, водокруть,
Дай в тебя мне заглянуть.
Я среди людей бывала,
Знаю разных лиц немало.
Истомилась там, смотря,
Что ж мне медлить в мире зря.
Вот, я здесь еще девица,
Но иные вижу лица.
Покрутитесь предо мной,
Буду Дьяволу женой.
Мне наскучило людское,
Предо мной пляшите вдвое.
Закрутись, моя душа,
Пляска в полночь хороша.
Мчитесь в пропасть, лица, лица,
Я венчанная царица.
От людей хоть прямо в Смерть,
Замыкайся водоверть.
Былыя знакомыя лица.
Ах, где вы, товарищи, спутники жизни,
В дни детства, в веселое школьное время…
Все, все унеслися былыя знакомыя лица…
Бывало, смеялся,—бывало, мечтал я;
Пил поздно и поздно сидел я с гостями:
Все, все унеслися былыя знакомыя лица…
Любил я, она же была так прекрасна!
Но дверь к ней закрыта; ея не видать мне!
Все, все унеслися былыя знакомыя лица!..
Выл друг у меня; у кого он был лучше?
Его я покинул, недобрый—покинул…
И только осталося помнить знакомыя лица.
Как призрак, прошел я все юности поле;
Свет, мнилось,—пустыня; бреди да ищи лишь,
Куда унеслися былыя знакомыя лица.
Мой друг, лучший брата! Ты если б родился,
В дому у отца моего мы могли бы
С тобой говорить про былыя знакомыя лица
Как умер один, как другой сам покинул,
Как тот удален был другими,—исчезли
Все,—все унеслися былыя знакомыя лица.
1.
С очень кислым лицом
перед хитрым ларцом
буржуа-англичане сидели.
«Н-да, мол, русский вопрос
разрешить мудрено-с:
тут истратишь не дни, не недели».
2.
Разрубали мечом,
ковыряли ключом:
где ж «секрет» и какого-де рода?..
С очень кислым лицом
перед хитрым ларцом
англичане сидели два года!..
3.
А и прост был ларец…
Англичанин-мудрец
зря трудился с ключами и с прочим…
От усилий аж взмок, —
а «мудреный замок»
без труда был бы отперт РАБОЧИМ!
Не смейся над моим нарядом,
Не говори, что для него я стар, —
Я зачарую властным взглядом,
И ты познаешь силу чар.
Я набекрень надвину шляпу,
Я плащ надену на плечо, —
Ты на плече увидишь лапу, —
Химеры дышат горячо.
С моим лицом лицо химеры
Увидишь рядом ты.
Ты слышишь, слышишь запах серы?
И на груди моей цветы.
Кинжал. Смеёшься? Стары ножны?
Но он увёртлив, как змея.
Дрожишь? Вы все неосторожны.
Я не смешон. Убью. Безумен я.
На стоге сена ночью южной
Лицом ко тверди я лежал,
И хор светил, живой и дружный,
Кругом раскинувшись, дрожал.Земля, как смутный сон немая,
Безвестно уносилась прочь,
И я, как первый житель рая,
Один в лицо увидел ночь.Я ль несся к бездне полуночной,
Иль сонмы звезд ко мне неслись?
Казалось, будто в длани мощной
Над этой бездной я повис.И с замираньем и смятеньем
Я взором мерил глубину,
В которой с каждым я мгновеньем
Всё невозвратнее тону.
На Камне солнцевом сидит Заря-Девица,
Она — улыбчивая птица,
В сияньи розовом широко— длинных крыл,
На Камне солнцевом, он — амулет всех сил.
Светло-раскидисты сияющие крылья,
Пушинки, перушки до Моря достают,
Все Небо — ток огня, все облака поют
От их цветною изобилья,
От них румянится и нищенский приют.
Улыбчивым лицом будя людские лица,
Сияньем розовым развеселив весь мир,
На Камне солнцевом побыв, Заря-Девица
Уходит за моря — к другим — и тот же пир.
Мне гадалка с морщинистым ликом
Ворожила под темным крыльцом.
Очарованный уличным криком,
Я бежал за мелькнувшим лицом.
Я бежал и угадывал лица,
На углах останавливал бег.
Предо мною ползла вереница
Нагруженных, скрипящих телег.
Проползала змеей меж домами —
Я не мог площадей перейти…
А оттуда взывало: «За нами!»
Раздавалось: «Безумный! Прости!»
Там — бессмертною волей томима,
Может быть, призывала Сама…
Я бежал переулками мимо —
И меня поглотили дома.11 декабря 1908
Читаю мемуары разных лиц.
Сопоставляю прошлого картины,
что удается мне не без труда.
Из вороха распавшихся страниц
соорудить пытаюсь мир единый,
а из тряпья одежки обветшалой -
блистательный ваш облик, господа.
Из полусгнивших кружев паутины -
вдруг аромат антоновки лежалой,
какие-то деревни, города,
а в них — разлуки, встречи, именины,
родная речь и свадеб поезда;
сражения, сомнения, проклятья,
и кринолины, и крестьянок платья…
Как медуница перед розой алой -
фигуры ваших женщин, господа…
И не хватает мелочи, пожалуй,
чтоб слиться с этим миром навсегда.
Ушла любовь с лицом пригожим,
С потупленной улыбкой глаз, —
Ты прожила, и я жизнь прожил,
И не для нас вверху луна зажглась.Красуяся венцом в тумане,
На облаке луна лежит,
Но ни тебя она не манит,
Ни больше мне она не ворожит… Прошли веселые отжинки,
На стражу встал к воротам сноп,
И тихо падают снежинки
Тебе в виски, а мне на хмурый лоб.Теперь пойдут крепчать морозы,
И надо нам, тебе и мне,
Спешить, обмахивая слезы,
На ворох умолота на гумне.И не понять нам вести черной,
Под вечер огребая ток,
Когда метла схоронит в зерна
С безжизненной головкою цветок.
Там на портретах строги лица,
И тонок там туман седой,
Великолепье небылицы
Там нежно веет резедой.
Там нимфа с таицкой водой,
Водой, которой не разлиться,
Там стала лебедем Фелица
И бронзой Пушкин молодой.Там воды зыблются светло
И гордо царствуют березы,
Там были розы, были розы,
Пускай в поток их унесло.
Там всё, что навсегда ушло,
Чтоб навевать сиреням грезы. . . . . . . . . . . . . . .Скажите: «Царское Село» —
И улыбнемся мы сквозь слезы.
О.С. Весенним ветром веют лица
И тают, проблагоухав.
Телам легко и сладко слиться
Для весенеющих забав.
Я снова чувствую томленье
И нежность, нежность без конца…
Твои уста, твои колени
И вздох мимозного лица, —
Лица, которого бесчертны
Неуловимые черты:
Снегурка с темпом сердца серны,
Газель оснеженная — ты.
Смотреть в глаза твои русалчьи
И в них забвенно утопать;
Изнежные цветы фиалчьи
Под ними четко намечать.
И видеть уходящий поезд
И путь без станций, без платформ,
Читать без окончанья повесть, —
Душа Поэзии — вне форм.
Вслед за врагом пять дней за пядью пядь
Мы по пятам на Запад шли опять.
На пятый день под яростным огнем
Упал товарищ, к Западу лицом.
Как шел вперед, как умер на бегу,
Так и упал и замер на снегу.
Так широко он руки разбросал,
Как будто разом всю страну обнял.
Мать будет плакать много горьких дней,
Победа сына не воротит ей.
Но сыну было — пусть узнает мать —
Лицом на Запад легче умирать.
В твоих глазах
Для пристального взгляда
Какой-то есть
Рассеянный ответ…
Небрежно так
Для летнего наряда
Ты выбираешь нынче
Желтый цвет.
Я слышу голос
Как бы утомленный,
Я мало верю
Яркому кольцу…
Не знаю, как там
Белый и зеленый,
Но желтый цвет
Как раз тебе к лицу!
До слез тебе
Нужны родные стены,
Но как прийти
К желанному концу?
И впрямь, быть может,
Это цвет измены,
А желтый цвет
Как раз тебе к лицу…
Призрак луны непонятен глазам,
Прошлое дымкой тумана повито.
В траурных платьях безмолвная свита,
Лица закрыты, идет по пятам.
Призрак луны непонятен глазам,
Хочешь всмотреться… Но тщетно! но тщетно!
Лиц незаметно, идут безответно,
В траурных платьях идут по пятам.
С берега к берегу веют вопросы,
Шепчет камыш — но вечерние росы
Вместе с туманом легли по цветам.
К небу восходят холмы и утесы,
Смутные тайны идут по пятам,
Призрак луны непонятен глазам.
Март 1895
Нигде, ни в ком любви не обретая,
Мучительным сомнением томим,
Я умолял, чтоб истина святая
Представилась хоть раз очам моим.И вечером, как сходит тень ночная
И по полю клубится влажный дым,
Явилась мне жилица неземная
И голосом сказала неземным: «Ты звал меня — и я твой зов приемлю,
Лицом к лицу стою перед тобой
И холодом мечты твои объемлю.Живи теперь в обители земной;
Тот не смущен ни счастьем, ни бедой,
Кто истину умел призвать на землю!»
Я сослан в себя я — Михайловское
горят мои сосны смыкаютсяв лице моем мутном как зеркало
смеркаются лоси и пергалыприрода в реке и во мне
и где-то еще — извнетри красные солнца горят
три рощи как стекла дрожаттри женщины брезжут в одной
как матрешки — одна в другойодна меня любит смеется
другая в ней птицей бьетсяа третья — та в уголок
забилась как уголекона меня не простит
она еще отомститмне светит ее лицо
как со дна колодца — кольцо.
Люблю, о, ночь, я погружаться взором
В безоблачность небесной глубины.
Какая чистота! Как с вышины
Ласкаешь ты лазоревым убором! Ты так светла, что меркнет лик луны,
Пустыней горнею плывя дозором,
И сонмы звезд бледнеющим узором
Двойной зари сияньем спалены.О, нежная, прозрачно-голубая!
Гляжу, с тебя очей не отрывая,
Лицом к лицу пред тайною твоей.Дай от тебя, о, ночь, мне научиться
Средь дольней тьмы душою становиться,
Как ты сама, все чище и светлей!
Когда труды и дни Аскрейский лебедь пел,
Шел, наг, с нагим рабом, за плугом земледел
И, в рыхлые бразды зерно златое сея,
Молился, наг, твой сын, тебе раскрытой, Гея! А ныне вижу я на пажитях чужбин,
Как поздний человек работает один
Лицом к лицу с тобой, тебя не постигая
И плод насильственный в молчаньи вымогая.И вспоминаются родимые поля,
Земля умильная, пахучая земля,
И литургия нив — страда мирским собором,
И песня дружная над ласковым простором.
В тяжелой мантии торжественных обрядов,
Неумолимая, меня не встреть.
На площади, под тысячами взглядов,
Позволь мне умереть.
Чтобы лился на волосы и в губы
Полуденный огонь.
Чтоб были флаги, чтоб гремели трубы
И гарцевал мой конь.
Чтобы церквей сияла позолота,
В раскаты грома превращался гул,
Чтоб из толпы мне юный кто-то
И кто-то маленький кивнул.
В лице младенца ли, в лице ли рока
Ты явишься — моя мольба тебе:
Дай умереть прожившей одиноко
Под музыку в толпе.
Старинный зал, старинный вальс.
Почти Дворянское собрание.
Тогда не мог я знать заранее,
Что этот вечер сблизит нас.Благодарю вас за восторг!
Я думал — «Боже мой, откуда
Здесь оказалось это чудо,
С лицом, запомнившим Восток?»И я уже не представлял
Вас в этом веке, в этом мире:
В метро иль в чьей-нибудь квартире.
Вам так к лицу был этот зал.Играла музыка…
И вдруг
Пришло предчувствие внезапно,
Что все у нас случится завтра —
Мои слова и ваш испуг.
…Плыл туман,
…Плыл туман, за ледяной горою,
И земля осталась
И земля осталась в стороне.
Но лицом
Но лицом доподлинных
Но лицом доподлинных героев
Обернулись
Обернулись путники
Обернулись путники к стране.
В южный зной
В южный зной и в северную
В южный зной и в северную вьюгу,
Вековую
Вековую тьму
Вековую тьму растеребя,
Так вот выглядят
Так вот выглядят на Севере,
Так вот выглядят на Севере, на Юге
Подлинные
Подлинные дети
Подлинные дети Октября!
Перевод Наума Гребнева
В моих воспоминаньях о весне,
В сознании, что осень наступила,
В моей заботе об идущем дне
Твое лицо все лица заслонило.
Об этом бы не надо говорить,
Но ты на грудь мне голову склонила,
И понял я, что не могу таить,
Ты все передо мною заслонила!
Нам многое увидеть довелось,
И радость, и печаль — все в жизни было,
Но светит серебро твоих волос,
Как никогда доселе не светило.
И все равно– мы вместе или врозь,
Ты все передо мною заслонила.
В чертах земных сокрыт небесный лик.
Лицо Христа все лица освятило.
Как в складках туч далёкое светило,
Ищу его. И подвиг мой велик.
Ты в жизнь мою нечаянно проник.
Тебя моё доверье осветило.
Но слабого величие смутило,
И ты бежишь, как от горы родник.
Не возвращайся. Больше не узнаю
Твои черты — они подобны всем.
Лишь только раз доступен нам Эдем,
И нет путей к утраченному раю.
Твои слова — для сердца тишина.
Ты здесь, иль ты далёко — я одна.
Гадает ветреная младость...
Пушкин
Ужели я, людьми покинутый,
Не посмотрю в лицо твое?
Я ль не проверю жребий вынутый —
Судьбы слепое острие?
И плавлю мертвенное олово.
И с тайным страхом в воду лью…
Что шлет судьба? Шута ль веселого,
Собаку, гроб или змею?
Свеча колеблет пламя красное.
Мой Рок! Лицо приблизь ко мне!
И тень бессмысленно-неясная,
Кривляясь, пляшет на стене.
Улыбкой торжества лицо твое сияло…
Я пред тобой стоял и бледный, и немой…
Глядя в мои глаза, ты ясно в них читала
Заветныя слова, несказанныя мной.
Но смерть моя близка; над тихою могилой
Забытаго певца разстелятся ковром
Душистые цветы и соловей уныло
Над нею запоет о счастье неземном.
О, посети ее хотя-б на миг единый!
В тот миг прошедшее воскреснет пред тобой:
И в шелесте цветов, и в песне соловьиной
Услышишь ты слова, несказанныя мной.
Там, в ночной завывающей стуже,
В поле звезд отыскал я кольцо.
Вот лицо возникает из кружев,
Возникает из кружев лицо.
Вот плывут ее вьюжные трели,
Звезды светлые шлейфом влача,
И взлетающий бубен метели,
Бубенцами призывно бренча.
С легким треском рассыпался веер, —
Ах, что значит — не пить и не есть!
Но в глазах, обращенных на север,
Мне холодному — жгучая весть…
И над мигом свивая покровы,
Вся окутана звездами вьюг,
Уплываешь ты в сумрак снеговый,
Мой от века загаданный друг.Август 1905
1.
Полмиллиона сельдей (еще 700 000 на днях доставят ей),
2.
Муки 850 000 пудов.
3.
Эй, рабочий! Идет мука.Крепче молот сожми, рука.
4.
100 000 пудов идет жиров нам, из них пришло половина ровно.
5.
Чтоб рабочие хоть в прикуску, но с сахаром пили,
6.
сахару 61 тысячу пудов закупили
7.
750 000 пудов гороху и рису, —
8.
идет горох и рис.Господин голод,
подальше уберись!
9.
80 000 пудов свинины с горошком придут поездами первыми, 1
0.
а за ними 49 000 пудов мяса консервами.
Бледный Генрих уныло шел мимо окна,
А Гедвига стояла в томленьи,
И увидев его, прошептала она:
«Боже мой! там внизу привиденье!...»
Бледный Генрих уныло взглянул на окно
Взором, полным любви и томленья,
И Гедвиги лицо тоже стало бледно́,
Как лицо самого привиденья.
С этой встречи ждет Генриха целые дни
У окошка Гедвига в томленьи.
Но в восторгах любви замирают они
По ночам, как встают привиденья.
Я знаю: все плечи смело
ложатся в волны, как в простыни,
а ваше лицо из мела
горит и сыплется звездами.
Вас море держит в ладони,
с горячего сняв песка,
и кажется, вот утонет
изгиб золотистого виска…
Тогда разорвутся губы
от злой и холодной ругани,
и море пойдет на убыль
задом, как зверь испуганный.
И станет коситься глазом
в небо, за помощью, к третьему,
но брошу лопнувший разум
с размаха далёко вслед ему.
И буду плевать без страха
в лицо им дары и таинства
за то, что твоя рубаха
одна на песке останется.
И ночь, и день бежал. Лучистое кольцо
Ушло в небытие.
Ржаной, зеленый вал плеснул в мое лицо —
В лицо мое:
«Как камень, пущенный из роковой пращи,
Браздя юдольный свет,
Покоя ищешь ты. Покоя не ищи.
Покоя нет.
В покое только ночь. И ты ее найдешь.
Там — ночь: иди туда…»
Смотрю: какая скорбь. Внемлю: бунтует рожь.
Взошла звезда.
В синеющую ночь прольется жизнь моя,
Как в ночь ведет межа.
Я это знал давно. И ночь звала меня,
Тиха, свежа, —
Туда, туда…
Приветствую тебя, веселая весна!
Блестя, звуча, благоухая,
И силы жизненной, и радости полна, —
Как ты красива, молодая! Лицом к лицу с тобой один бродя в лесу
И весь твоим подвластен чарам,
Советы я себе разумные несу,
Как подобает людям старым.Я говорю себе: «Смотри почаще вниз;
Везде цветок увидишь нежный;
Душистых ландышей здесь массы; берегись,
Чтоб их не смять ногой небрежной.Старайся уловить и света, и теней
Игру в причудливых узорах,
И кашель сдерживай, чтоб слышались ясней
Напевы птиц и листьев шорох».