Мы — весенняя одежда
Тополей,
Мы — последняя надежда
Королей.
Мы на дне старинной чаши,
Посмотри:
В ней твоя заря, и наши
Две зари.
И прильнув устами к чаше,
Пей до дна.
И на дне увидишь наши
Имена.
Светлый взор наш смел и светел
И во зле.
— Кто из вас его не встретил
На земле?
Охраняя колыбель и мавзолей,
Мы — последнее виденье
Королей.
11 июля 1913
На севере далеком
Живет король седой
В чертоге одиноком
Под кровлей золотой.
Чертог стоит над морем;
Один, в вечерний час,
Король, согбенный горем,
Не сводит с моря глаз.
В печальный час заката,
У скал, где бьет волна, -
Простилась с ним когда-то
Любимая жена!..
Богинею прекрасной
Счастливец избран был,
Слетавшей с выси ясной
В сиянье светлых крыл.
Но год прожив единый
Под кровлею его –
В одежде лебединой
Умчалось божество…
На Севере далеком
Живет седой король
И в сердце одиноком
Хранит любовь и боль.
1
Жил-был в некоем царстве когда-то
Могучий король Альтоном…
А с ним королева Беата
И шут в красной шапке с пером…
Беата подобна Венере!
И в спальню, лишь станет темно,
Король к ней входил, стукнув в двери..
А шут прямо через окно!…
И вот, к изумленью старушек,
В один из параднейших дней,
Под грохот ликующих пушек
Вдруг двойня явилась у ней!..
А ну-ка, узнайте вы тут.
Где здесь король и где шут?
2
Согласно придворной программе
На радостном празднике том
Король пировал за столами,
А шут доедал под столом…
Шли годы так!.. И на финале,
Хотя и в различные дни,
И шут, и король поикали
И померли оба они!..
Как солнечный луч на обоях,
Промчались столетья… И вот
Остались от них от обоих
Два черепа! Этот и тот!
А ну-ка, узнайте вы тут,
Где здесь король и где шут?!
Прошу стихи мои простить!
Я на Парнасе школьник юный:
Вас не сумели похвалить
Мои застенчивые струны;
Но если праведным богам
Приятней сердца дар убогий.
Как драгоценный фимиам,
То вы поступите, как боги, -
И сей листок чрез много дней
Напомнит вам певца младого
Который не жил для людей,
В стране чужой не пел чужого,
Не звал и славы в свой приют
И за фортуной быстроногой.
Мирскою пыльною дорогой,
Не побежал, хоть все бегут.
За то в душе его смиренной
Огонь свободы пламенел;
Он кое-что не худо пел,
Но божеством не вдохновенный,
Перед божественным немел.
Скандинавская песняГорный король на далеком пути.
— Скучно в чужой стороне.-
Деву-красавицу хочет найти.
— Ты не вернешься ко мне.-
Видит усадьбу на мшистой горе.
— Скучно в чужой стороне.-
Кирстэн-малютка стоит на дворе.
— Ты не вернешься ко мне.-Он называет невестой ее.
— Скучно в чужой стороне.-
Деве дарит ожерелье свое.
— Ты не вернешься ко мне.-Дал ей он кольца, и за руку взял.
— Скучно в чужой стороне.-
Кирстэн-малютку в свой замок умчал.
— Ты не вернешься ко мне.-Годы проходят, пять лет пронеслось.
— Скучно в чужой стороне.-
Много бедняжке поплакать пришлось.
— Ты не вернешься ко мне.-Девять и десять умчалось лет.
— Скучно в чужой стороне.-
Кирстэн забыла про солнечный свет.
— Ты не вернешься ко мне.-Где-то веселье, цветы, и весна.
— Скучно в чужой стороне.-
Кирстэн во мраке тоскует одна.
— Ты не вернешься ко мне.
О, вы, кому всего милей
Победоносные аккорды, —
Падите ниц! Пред вами гордый
Потомок шведских королей.
Мой славный род — моя отрава!
Я от тоски сгораю — весь!
Падите ниц: пред вами здесь
Потомок славного Густава.
С надменной думой на лице
В своем мирке невинно-детском
Я о престоле грезил шведском,
О войнах, казнях и венце.
В моих глазах тоской о чуде
Такая ненависть зажглась,
Что этих слишком гневных глаз,
Не вынося, боялись люди.
Теперь я бледен стал и слаб,
Я пленник самой горькой боли,
Я призрак утренний — не боле…
Но каждый враг мне, кто не раб!
Вспоен легендой дорогою,
Умру, легенды паладин,
И мой привет для всех один:
«Ты мог бы быть моим слугою!»
На пышном ложе умирает
Король Эдвард… Спасенья нет…
Но вдруг король больной припомнил
Покойной матери совет:
— «Когда, мой сын, — она сказала,
Наступит твой последний день,
Найди счастливца в этом мире,
Его рубашку ты надень —
И смерть к тебе не прикоснется…»
И стал король бодрей опять:
Он разослал гонцов по царству,
Чтоб в нем счастливца отыскать.
Но королевскому приказу
Летят они во все концы,
Но отыскать нигде счастливца
Не могут верные гонцы.
Вот, наконец, один нашелся,
Но тот один был беден так.
Что даже худенькой рубашки
Давно ужь не имел бедняк.
Еще семь дней, и год минует, —
Срок «царствованья» моего.
Кого тогда страна взыскует,
Другого или никого?
Где состоится перевыбор
Поэтов русских короля?
Какое скажет мне спасибо
Родная русская земля?
И состоится ли?.. едва ли:
Не до того моей стране, —
Она в мучительном развале
И в агоническом огне.
Да и страна ль меня избрала
Великой волею своей
От Ямбурга и до Урала?
Нет, только кучка москвичей.
А потому я за неделю
До истеченья срока, сам
Все злые цели обезделю,
Вернув «корону» москвичам.
Я отрекаюсь от порфиры
И, вдохновляем февралем,
За струнной изгородью лиры
Провозглашаюсь королем!
То не красный голубь метнулся
Темной ночью над черной горою —
В черной туче метнулась зарница,
Осветила плетни и хаты,
Громом гремит далеким.— Ваша королевская милость, —
Говорит королю Елена.
А король на коня садится,
Пробует, крепки ль подпруги,
И лица Елены не видит, —
Ваша королевская милость,
Пожалейте ваше королевство,
Не ездите ночью в горы:
Вражий стан, ваша милость, близко.Король молчит, ни слова,
Пробует, крепко ли стремя.
— Ваша королевская милость, —
Говорит королю Елена, —
Пожалейте детей своих малых,
Молодую жену пожалейте,
Жениха моего пошлите! —
Король в ответ ей ни слова,
Разбирает в темноте поводья,
Смотрит, как светит на горе зарница.И заплакала Елена горько
И сказала королю тихо:
— Вы у нас ночевали в хате,
Ваша королевская милость,
На беду мою ночевали,
На мое великое счастье.
Побудьте еще хоть до света,
Отца моего пошлите! Не пушки в горах грохочут —
Гром по горам ходит,
Проливной ливень в лужах плещет,
Синяя зарница освещает
Дождевые длинные иглы.
Вороненую черноту ночи,
Мокрые соломенные крыши;
Петухи поют по деревне, —
То ли спросонья, с испугу,
То ли к веселой ночи…
Король сидит на крыльце хаты.Ах, хороша, высока Елена!
Смело шагает она по навозу.
Ловко засыпает коню корма.
Король дал пергамент с печатью кольца –
Внести гильотину под окна дворца!
Барабан, бей тревогу!
Запели литавры и трубы! И вот:
Сбежался на площадь вприпрыжку народ!
Барабан, бей тревогу!
Но дни, месяца и года у окна
Стояла, не вздрогнув ни разу, она!
Барабан, бей тревогу!
Но как-то, услышав под окнами гул,
Король из окошка платком ей махнул!
Барабан, бей тревогу!
И вздрогнула сталь! И был долог и густ
В стране той голов перерезанных хруст!
Барабан, бей тревогу!
И, мертвыми веками зашевеля,
Последней была голова короля!
Барабан, замолчи!
1.
Жил-был король английский,
весь в горностай-мехах.
Раз пил он с содой виски —
вдруг —
скок к нему блоха.
Блоха?
Ха-ха-ха-ха!
2.
Блоха кричит: «Хотите,
Большевиков сотру?
Лишь только заплатите
побольше мне за труд!»
За труд? блохи?
Хи-хи-хи-хи!
3.
Король разлился в ласке,
его любезней нет.
Дал орден ей «Подвязки»
и целый воз монет.
Монет?
Блохе?
Хе-хе-хе-хе!
4.
Войска из блох он тоже
собрал и драться стал.
Да вышла наша кожа
для блошьих зуб толста.
Для зуб блохи!
Хи-хи-хи-хи!
5.
Хвастнул генерал немножко —
красноармеец тут…
схватил блоху за ножку,
под ноготь — и капут!
Капут блохе!
Хе-хе-хе-хе!
6.
У королей унынье.
Идем, всех блох кроша.
И, говорят, им ныне
не платят ни гроша
Вот и конец блохи.
Хи-хи-хи-хи!
Садились мы за шахматы, бывало.
Одной доски стратегам было мало.
И гордая отточенная рать
Судьбою человечества играть
Спускалась на пол, в мир простых игрушек —
Корабликов, коробок и катушек.
И вот на трон садятся короли,
А пешки в танки и на корабли.
Парады. Смотры. Заговоры. Смута.
Чего-то кто-то не простит кому-то.
И короли бросают флот на флот,
На войско войско, на народ народ.
Из-под духов один флакончик бравый,
Хоть хрупок был, но воевал со славой.
Где дух геройский, там геройский вид.
Он был при всём при войске перевит
Малиновою орденскою нитью.
Народ, уставший от кровопролитья,
Свергает королей и воевод.
Последний бой. Последнее восстанье.
Великое всемирное братанье.
В стол шахматы, флакончик на комод.
И по двору бегут вприпрыжку двое,
Покончивших с войною мировою.
Когда со мной страданьем
Поделятся друзья,
Их лишним состраданьем
Не обижаю я.
Я их лечу разлукой
И переменой мест,
Лечу дорожной скукой
И сватовством невест.
Учу, как чай в жестянке
Заваривать в пути,
Как вдруг на полустанке
Красавицу найти,
Чтоб не скучать по году
О той, что всех милей,
Как разложить колоду
Из дам и королей,
И назло той, упрямой,
Наоборот, не в масть,
Найдя в колоде даму,
У короля украсть.
Но всю свою науку
Я б продал за совет,
Как самому мне руку
Не дать тебе в ответ,
Без губ твоих, без взгляда
Как выжить мне полдня,
Пока хоть раз пощады
Запросишь у меня.
Да, тебя я знаю, знаю. Ты из рода королей.
Ты из расы гордых скальдов древней родины твоей.
Ты не чувствуешь, не знаешь многих звуков, многих слов,
Оттого что в них не слышно дуновения веков.
Ты не видишь и не знаешь многих красок и картин,
Оттого что в них не светит мощь родных морских глубин.
Но едва перед тобою молвишь беглый вещий звук,
Тотчас мы с тобою вместе, мы в один замкнуты круг.
И когда во взоре можешь силу Моря отразить,
Между мною и тобою тотчас ласковая нить.
Нить признанья, ожиданья, бесконечности мечты,
Долгих песен без названья, откровений красоты.
Между мною и тобою веет возглас «Навсегда».
«Ты забудешь?» — «Невозможно». — «Ты ко мне вернешься?» — «Да».
Да, тебя я знаю, счастье Ты — рожденная волной
Вот, я связан царским словом. Помни. Помни! Будь со мной!
Красный бант в волосах!
Красный бант в волосах!
А мой друг дорогой —
Часовой на часах.
Он под ветром холодным,
Под холодной луной,
У палатки походной —
Что столб соляной.
Подкрадусь к нему тихо —
Зычно крикнет: — «Пароль!»
— Это я! — Проходи-ка,
Здесь спит мой Король!
— Это я, мое сердце,
Это — сердце твое!
— Здесь для шуток не место,
Я возьму под ружье.
— Не проспать бы обедни
Твоему Королю!
— В третий раз — и в последний:
Проходи, говорю!
Грянет выстрел. На вереск
Упаду — хоть бы звук.
Поглядит он на Север,
Поглядит он на Юг,
На Восток и на Запад.
— Не зевай на часах! —
Красный бант в волосах!
Красный бант в волосах!
В Тридевятом государстве
(Трижды девять — двадцать семь)
Всё держалось на коварстве —
Без проблем и без систем.Нет того чтобы сам воевать —
Стал король втихаря попивать,
Расплевался с королевой,
Дочь оставил старой девой,
А наследник пошёл воровать.В Тридесятом королевстве
(Трижды десять — тридцать, что ль?)
В добром дружеском соседстве
Жил ещё один король.Тишь да гладь да спокойствие там,
Хоть король был отъявленный хам:
Он прогнал министров с кресел,
Оппозицию повесил
И скучал от тоски по делам.В Триодиннадцатом царстве
(То бишь — в царстве Тридцать три)
Царь держался на лекарстве —
Воспалились пузыри.Был он милитарист и вандал,
Двух соседей зазря оскорблял,
Слал им каждую субботу
Оскорбительную ноту,
Шёл на международный скандал.В Тридцать третьем царь сказился:
Не хватает, мол, земли.
На соседей покусился —
И взбесились короли: «Обуздать его, смять!» — только глядь,
Нечем в Двадцать седьмом воевать,
А в Тридцатом — полководцы
Все утоплены в колодце
И вассалы восстать норовят…
Моя ль душа, — душа не короля?
В ней в бурю, — колыханье корабля.
Когда же в ней лазорие и штиль,
Моих стихов классично-ясен стиль.
Тенденциозной узости идей,
Столь свойственных натуре всех людей,
Не признаю, надменно их презрев,
В поэзии своей ни прав, ни лев…
Одно есть убежденье у меня:
Не ведать убеждений. Не кляня,
Благословлять убожество — затем,
Дабы изъять его навек из тем…
Я не люблю людей, но я им рад,
Когда они мне рады — вот мой взгляд.
Не верю им и гордо, свысока,
Смотрю на них, к тому ж издалека.
Вступать в ряды людей — не мой удел,
Но вот я строй омаршить захотел, —
И я пою, движение любя;
Они идут, чем тешу я себя.
А стоит мне сильнее захотеть, —
И будут люди вечно жить и петь,
Забыв про смерть, страдания и боль:
Ведь я поэт — всех королей король!
В далеком неком царстве,
В заморском государстве,
Хоть это выраженье
Немного старовато,
Но все же, тем не менее, —
Жил-был Король когда-то.
Как водится, конечно,
Он жил весьма приятно:
Любил народ сердечно
И был любим обратно!
И назывался он —
«Король Бубен!».
Однажды на балу
Король к стыду и сраму
Заметил вдруг в углу
Неведомую даму.
— «О, кто вы, дивный Икс?…
Эй ты, Валет Червей,
Кто это?» — «Дама Пик-с».
— «Позвать ее скорей!»…
Покинув бал тайком,
Пылая страстью низкой,
Сидят в саду вдвоем
Король с авантюристкой.
Лаская так и сяк,
Вдруг молвил он, расстроясь:
— «Позвольте, как же так?
Вы… только лишь… по пояс?!»
И крикнул полон гнева:
— «Вы, значит, полудева?!»
На что сия кокотка
Ответствовала кротко,
Без слез и не грубя:
— «Взгляните на себя!»
Взглянул и был весьма смущен
Безногий тот Король Бубен.
Вздохнули оба платонично
И, против ожиданья,
Окончилось свиданье,
Увы, вполне прилично!
В пустынной дубраве несется ездок,
В роскошном лесистом ущелье,
Поет, и смеется, и трубит он в рог,
В душе и во взоре веселье.
Он в крепкую броню стальную одет,
Знаком его меч сарацинам,
То Ричард, Христовых то воинов цвет,
И Сердцем зовут его Львиным.
«Здорово, король наш!— лепечут листы
И плюща зеленые стены,—
Здорово, король наш! Мы рады, что ты
Ушел из австрийского плена!»
Дышать на свободе привольно ему,
Он чует свое возрожденье,
И душную он вспоминает тюрьму,
И шпорит коня в упоенье.
<1868>
За синим морем — корабли,
За синим морем — много неба.
И есть земля —
И нет земли,
И есть хлеба —
И нету хлеба.
В тяжелых лапах короля
Зажаты небо и земля.
За синим морем — день свежей.
Но холод жгут,
Но тушат жары
Вершины светлых этажей,
Долины солнечных бульваров.
Да горе в том, что там и тут
Одни богатые живут.
У нас — особая земля.
И все у нас — особо как-то!
Мы раз под осень — короля
Спустили любоваться шахтой.
И к черту!
Вместе с королем
Спустили весь наследный дом.
За синим морем — короли.
Туман еще за синим морем.
И к нам приходят корабли
Учиться расправляться с горем.
Привет!
Мы рады научить
Для нужных битв мечи точить!
Король Гаральд на дне морском
Сидит под синим сводом
С прекрасной феею своей…
А год идет за годом.
Не разорвать могучих чар:
Ни смерти нет, ни жизни!
Минуло двести зим и лет
Его последней тризне.
На грудь красавицы склонясь,
Король глядит ей в очи;
Дремотной негою обят,
Глядит и дни и ночи.
Златые кудри короля
Иссеклись, побелели,
В морщинах желтое лицо,
Нет сил в поблекшем теле.
Порой тревожит страстный сон
Какой-то грохот дальный;
То буря на́ море шумит, —
Дрожит дворец хрустальный.
Порою слышит Гарфагар
Норманский клик родимый;
Поднимет руки — и опять
Поникнет, недвижимый.
Порой до слуха долетит
И песнь пловца над морем,
Что про Гаральда сложена, —
Стеснится сердце горем.
Король застонет, и глаза
Наполнятся слезами…
А фея льнет к его устам
Веселыми устами.
Король Гаральд Прекраснокудрый
Сидит во мгле морских глубин,
С ним фея вод, она прекрасна;
И год идет за мглой годин.
Зафеен Никсой, зачарован,
Он не умрет и не живет;
Уж целых двести лет так длится,
То колдовство в глубинах вод.
Он голову склонил на лоно
Жены, чей нежен блеск лица,
Никак не может наглядеться,
Глядит на фею без конца.
Златые кудри серебрятся,
И видны кости бледных щек,
Он привиденье с чахлым ликом,
Завядший сломанный цветок.
Нередко из любовной грезы
Он вдруг насильно пробужден,
Ведь там вверху кипит теченье,
Хрустальный замок возмущен.
Нередко слышит он — как будто
Норманы кличут, песнь слышна;
Он руку весело подымет,
Печально падает она.
Нередко даже хор матросов
Как будто ясно слышит он,
Король Гаральд Прекраснокудрый
В геройской песне вознесен.
Король рыдает, плачет, стонет,
Всей мощью сердца, сжатой сном.
И фея вод его проворно
Смеющимся целует ртом.
Пастушок — король над стадом,
Холм зеленый — гордый трон,
А над головою солнце —
Лучезарней всех корон.
В красных крестиках барашки
Нежно ластятся к ногам,
А телята — кавалеры —
Гордо бродят по лугам.
Средь козлят придворной труппы
Каждый — чудо, не актер,
А коровьи колокольцы,
Флейты птиц — оркестр и хор.
Он поет, играет нежно;
Тих и нежен дальний гул
Водопадов, стройных елей, —
И король слегка вздремнул.
В это время государством
Управляет верный пес,
Чье сердитое рычанье
Ветер по полю разнес.
А король сквозь сон бормочет:
«Что за бремя эта власть!
Хорошо бы к королеве
Поскорей домой попасть!
Головой прилечь державной
К ней на грудь хотел бы я!
В нежном взоре королевы —
Вся монархия моя!»
1
Мы быстры и наготове,
Мы остры.
В каждом жесте, в каждом взгляде,
в каждом слове. —
Две сестры.
Своенравна наша ласка
И тонка,
Мы из старого Дамаска —
Два клинка.
Прочь, гумно и бремя хлеба,
И волы!
Мы — натянутые в небо
Две стрелы!
Мы одни на рынке мира
Без греха.
Мы — из Вильяма Шекспира
Два стиха.
2
Мы — весенняя одежда
Тополей.
Мы — последняя надежда
Королей.
Мы на дне старинной чаши,
Посмотри:
В ней твоя заря, и наши
Две зари.
И, прильнув устами к чаше,
Пей до дна.
И на дне увидишь наши
Имена.
Светлый взор наш смел и светел
И во зле.
— Кто из вас его не встретил
На земле?..
Охраняя колыбель и мавзолей —
Мы — последнее виденье
Королей.
Удары дружные весел
Бороздят морские поля.
На север дальний уносим
Горестный прах короля.
Лежит он в шлеме крылатом.
Над пучиной меркнет заря.
В его серебряных латах
Дробится блеск янтаря.
И тихо вздыхают струны,
И вторит ветра напев.
Он умер, мощный и юный,
Свой путь свершить не успев.
Он пал не в битве кровавой.
Не в бою обрел он покой.
Он выпил кубок с отравой,
Поднесенный любимой рукой.
Скрипя, сгибаются мачты,
Вечереют морские поля.
О, девы, юноши, плачьте
Над телом немым короля!
За туманами холодными,
За хребтами льдя́ных плит,
Мы найдем скалу бесплодную,
Где лишь волны да гранит.
Там покой Владыки мертвого
Не встревожит чуждый взор.
Только плещут волны гордые,
Моря царственный простор.
Пусть он спит на ложе каменном,
Крепко очи затворя,
И на латах красным пламенем
Стынет вечная заря.
Удары дружные весел
Бороздят морския поля.
На север дальний уносим
Горестный прах короля.
Лежит он в шлеме крылатом
Над пучиной меркнет заря.
В его серебряных латах
Дробится блеск янтаря.
И тихо вздыхают струны,
И вторит ветра напев.
Он умер, мощный и юный,
Свой путь свершить не успев.
Он пал не в битве кровавой.
Не в бою обрел он покой.
Он выпил кубок с отравой,
Поднесенный любимой рукой.
Скрипя, сгибаются мачты,
Вечереют морския поля.
О, девы, юноши, плачьте
Над телом немым короля!
За туманами холодными,
За хребтами льдяных плит,
Мы найдем скалу безплодную,
Где лишь волны да гранит.
Там покой Владыки мертваго
Не встревожит чуждый взор.
Только плещут волны гордыя,
Моря царственный простор.
Пусть он спит на ложе каменном,
Крепко очи затворя,
И на латах красным пламенем
Стынет вечная заря.
Мой дом стоит при въезде на курорт
У кладбища, у парка и у поля.
Он с виду прост, но мною дом мой горд;
Он чувствует — там, где поэт, там воля.
В нем за аккордом я беру аккорд,
Блаженствуя, мечтая и короля.
Привыкни, смертный, жить, всегда короля,
И в каждой деревушке видь курорт,
Буди в своей душе цветной аккорд,
Люби простор и ароматы поля, —
И, может быть, тебя полюбит воля,
И будешь ты ее любовью горд.
Безличный раб — и вдруг ты будешь горд,
Средь окружающих рабов короля!..
Познаешь ли, что означает воля?..
Не превратишь ли в свальный ров курорт?..
Не омерзишь ли девственного поля?..
Не соберешь ли ругань всю в аккорд?..
Аккорд аккорду рознь. Звучи, аккорд
Лишь тот, что упоителен и горд;
Аккорд лесов, ручьев, морей и поля!
Над толпами властительно короля,
Озвучь своим бряцанием курорт
И покажи, как сладкозвучна воля!
Да здравствует всегда и всюду воля
И вольный, волевой ее аккорд!
Кто слушал песню воли, будет горд.
Пусть вольные сберутся на курорт,
Над плотью духом солнечно короля,
Свободу растворяя в воле поля.
Не оттого ли и мой дом у поля,
Где на просторе поля бродит воля?
Не оттого ль душа моя, короля,
Берет свободный, огненный аккорд?
Не оттого ль моим воспетьем горд
И мне самим заброшенный курорт?..
Через лес широкий, зеленью одетый,
Всадник без оглядки, бешено несется;
Громко в рог трубит он, громко распевает
И с веселым взором весело смеется.
Он закован в панцирь, крепкий как железо,
Но железа крепче дух его свободный.
То Рича́рд, что в свете прозван Львиным Сердцем,
Рыцарь знаменитый, воин благородный.
— «Здравствуй! — восклицают все деревья, — здравствуй,
Ты, пришедший снова к своему народу!
Рады мы душевно, что сумел ты ловко
Из темниц австрийских выйти на свободу!»
Весело Рича́рду на просторе вольном,
Радостью и мощью гордо блещут взоры…
Вдруг он вспомнил запах крепостей австрийских —
И коню-красавцу дал скорее шпоры.
Великий король
Недоверчивым был.
Поэтому всюду
Секретность вводил.
Он клятвам не верил,
Не верил словам,
А верил бумагам,
Печатям, правам.
Однажды король
Искупался в пруду,
И так получилось —
Попал он в беду.
Пока он купался,
Плескался, нырял,
Какой-то бродяга
Одежду украл.
Вот к замку подходит
Великий король,
Стоит у ворот
И не помнит пароль.
Быть может, «винтовка»,
Быть может, «арбуз»…
Ну надо ж, такой
Получился конфуз!
Но все же охранник
Впустил короля —
Король ему сунул
Четыре рубля,
Решив про себя:
«Погоди, фараон!
Я все отберу,
Когда сяду на трон!»
Потом он решает:
«Пойду-ка к жене,
Скажу ей, чтоб выдала
Справочку мне.
Пускай не надето
На мне ничего,
Узнает жена
Короля своего!»
Но тут наступил
Щекотливый момент.
Жена говорит:
— Предъяви документ.
Быть может, ты право
Имеешь на трон,
А может быть, ты —
Иностранный шпион.
Король собирает
Придворную знать:
— Должны наконец, вы, ребята,
Меня опознать!
А ну-ка, взгляните
На этот портрет!
Ну что, я похож
На него или нет?
Из массы придворных
Выходит одни:
— Не можем мы вас
Опознать, гражданин.
На этом портрете
Король молодой,
А вы, посмотрите, —
Совсем уж седой!
Король прямо с места
На площадь помчал
И очень там долго
Народу кричал;
— А ну, отвечай мне,
Любимый народ,
Король я тебе
Или наоборот?
Народ совещался
Четыре часа.
Ругался, плевался,
Затылки чесал.
Потом говорит:
— Может, ты и король,
Но только ты нас
От ответа уволь.
Не видели мы
Короля своего.
В закрытой карете
Возили его.
Кого там возили —
Тебя или нет,
Ответить не можем.
Таков наш ответ.
Узнав, что народ
Отказал наотрез,
Король разозлился
И в драку полез.
Потом заметался,
Забегал в слезах
И умер буквально
У всех на глазах.
У старого замка
Тропинка бежит,
А рядом с тропинкой
Могилка лежит.
Кто там похоронен?
Отвечу, изволь,
В могилке лежит
Неизвестный король.
С тех пор пробежало
Две тысячи лет,
И к людям теперь
Недоверия нет.
Сейчас вам на слово
Поверит любой,
Конечно, когда у вас
Справка с собой.
Три года чума и голод
Разоряли большую страну,
И народ сказал Леонарду:
— Спаси нас, ты добр и мудр. —Старинных, заветных свитков
Все тайны знал Леонард.
В одно короткое лето
Страна была спасена.Случились распри и войны,
Когда скончался король,
Народ сказал Леонарду:
— Отныне король наш ты. —Была Леонарду знакома
Война, искусство царей,
Поэты победные оды
Не успевали писать.Когда же страна усмирилась
И пахарь взялся за плуг,
Народ сказал Леонарду:
— Ты молод, возьми жену. —Спокойный, ясный и грустный,
В ответ молчал Леонард,
А ночью скрылся из замка,
Куда — не узнал никто.Лишь мальчик пастух, дремавший
В ту ночь в угрюмых горах,
Говорил, что явственно слышал
Согласный гул голосов.Как будто орел, парящий,
Овен, человек и лев
Вопияли, пели, взывали,
Говорили зараз во тьме.
Не радуйся еще, Плантагенет,
Не думай, что у нас надежды больше нет
С тех пор, как удалось твоей дружине
Гробницу с именем «Артур» найти в пустыне.
Артур не умер, труп его не погребен
В гробнице каменной — живет доныне он.
Я видел сам его, веселого, живого,
В наряде статного охотника лесного.
В зеленом бархатном камзоле он имел
Вид бодрый; взгляд его отвагою горел;
На гордых скакунах товарищи охоты
За ним неслись в лесу, не ведая заботы.
Был слышен далеко его призывный рог,
Трара-трара-трара — трубил лихой ездок,
Те звуки чудные мне в душу ворвалися —
Они понятны всем под небом Корнваллиса.
Они как бы сулят: уже близка пора,
Теперь не долго ждать — трара-трара-трара —
Придет король Артур с дружиною любимой,
И от норманов край освободит родимый.
Следи хоть день-деньской за шахматной доской-
все будет пешку жаль. Что делать с бедной пешкой?
Она обречена. Ее удел такой.
Пора занять уста молитвой иль усмешкой.Меняет свой венец на непреклонный шлем
наш доблестный король, как долг и честь велели.
О, только пригубить текущий мимо шлейф —
и сладко умереть во славу королевы.Устали игроки. Все кончено. Ура!
И пешка, и король летят в одну коробку.
Для этого, увы, не надобно ума,
и тщетно брать туда и шапку, и корону.Претерпеваем рознь в честь славы и войны,
но в крайний час-навек один другому равен.
Чей неусыпный глаз глядит со стороны?
И кто играет в нас, покуда мы играем? Зачем испещрена квадратами доска?
Что под конец узнал солдатик деревянный?
Восходит к небесам великая тоска —
последний малый вздох фигурки безымянной.
Обяты дремучею мглой, предо мной
Долины и горы лежат в тишине.
Все спит; ветерок не приносит ночной
Ни звука страданья ко мне.
Заботой о счастии всех удручон,
Я в думах сидел и за кубком вина.
Луной озарен голубой небосклон…
Душе моей воля нужна!
Торжественной жизни полны небеса
В мерцании звездных таинственных рун;
Мне слышатся дивные там голоса
При тихом бряцании струн.
Мой глаз отуманен и волос мой сед;
Оружие праздно висит на стене;
Дела мои правы, и прав мой совет…
Пора успокоиться мне!
О, что же ты медлишь, желанный покой?
Возьми меня, вечная ночь, и умчи
Туда, где слышнее хор песни святой,
Где звездные ярче лучи!
Как некогда Балькис стремилась к Соломону,
Я к Эрику неслась на парусах души.
Я видела во сне полярную корону
И ледяной дворец, и музыку тиши.
Я слушала, дрожа, предчувствием томима,
Предчувствием того, что вечно буду с ним.
И вот сбылся мой сон: я королем любима!
И стала я его! и стал король моим!
О, как же мне воспеть венец моих стремлений,
Венец любви моей и торжества венец?
Я славлю царство льда, фиордов и оленей.
Любовник мой! мой брат! товарищ и отец!
Я славлю белый край, в котором ты королишь,
И подношу я в дар тебе свою страну,
Молю тебя, как ты один лишь небо молишь:
Владей мной целиком! люби меня одну!
Рабою припаду к блистательному трону, —
Целуй меня иль бей! ласкай иль задуши!
Подобна я Балькис, как Эрик — Соломону,
Душа моей мечты! мечта моей души!
Жил да был один король, —
Где, когда — нам неизвестно
(Догадаться сам изволь).
Спал без славы он чудесно,
И носил король-чудак
Не корону, а колпак.
Право, так!
Ха, ха, ха! Ну не смешно ль?
Вот так славный был король!
Он обед и завтрак свой
Ел всегда без спасенья;
На осле шажком порой
Обезжал свои владенья;
И при нем достойно нес
Службу гвардии барбос,
Верный пес.
Ха, ха, ха! Ну не смешно ль?
Вот так славный был король!
Был грешок один за ним:
Выпивал он преизрядно.
Но служить грешкам таким
Для народа не накладно:
Пошлин он не налагал, —
Лишь по кружке с бочки брал
В свой подвал.
Ха, ха, ха! Ну не смешно ль?
Вот так славный был король!
Как умел он увлекать
Дам изысканного тона!
И «отцом» его мог звать
Весь народ не без резона.
Не пускал он ружей в ход:
Только в цель стрелял народ
Дважды в год.
Ха, ха, ха! Ну не смешно ль?
Вот так славный был король!
Он отличный был сосед:
Расширять не думал царства
И превыше всех побед
Ставил счастье государства.
Слез народ при нем не знал;
Лишь как умер он — взрыдал
Стар и мал…
Ха, ха, ха! Ну не смешно ль?
Вот так славный был король!
Не забыл народ о нем!
Есть портрет его старинный:
Он висит над кабачком
Вместо вывески рутинной.
В праздник там толпа кутит,
На портрет его глядит
И кричит
(Ха, ха, ха! Ну не смешно ль?):
«Вот так славный был король!»