Если хочешь молча плакать с неразлучною тоской,
Приходи смотреть на травы, на осоку над рекой.
Травы белый цвет роняют на текучую волну.
Шелестит, шуршит осока. Боль в душе идет ко дну.
Приходи сюда к теченью, в преломлении зари.
Неподвижный Синий камень, как любимый, избери.
В тихом шелесте осоки, в белом цвете лепестков,
Ты уснешь на Синем камне, меж зеленых берегов.
Не увидят, не узнают, не притронутся к слезам
Не увидишь сам, что видно душу синим Небесам
Только дрогнешь, как приснится, что навек — река с тобой,
Неподвижный Синий камень. Небо, сумрак голубой.
Тяжелые дубы, и камни, и вода,
Старинных мастеров суровые виденья,
Вы мной владеете. Дарите мне всегда
Все те же смутные, глухие наслажденья! Я, словно в сумерки, из дома выхожу,
И ветер, злобствуя, срывает плащ дорожный,
И пена бьет в лицо. Но зорко я гляжу
На море, на закат, багровый и тревожный.О, ветер старины, я слышу голос твой,
Взволнован, как матрос, надеждою и болью,
И знаю, там, в огне, над зыбью роковой,
Трепещут паруса, пропитанные солью.
Из белого камня ступени
В мерцающей тьме потонули,
Спустились вечерние тени
И звезды блеснули.
Чарующей, царственно южной
Они засияли красою,
Цветы задремали, жемчужной
Омыты росою.
Трепещут деревьев вершины
И тихий мне слышится шепот
Не вздох ли невольной кручины?
Не сердца ли ропот?
Плененное звезд красотою,
Не сердце ль в груди пробудилось,
И снова, как прежде, мечтою
Безумной забилось?
Из белаго камня ступени
В мерцающей тьме потонули,
Спустились вечерния тени
И звезды блеснули.
Чарующей, царственно южной
Оне засияли красою,
Цветы задремали, жемчужной
Омыты росою.
Трепещут деревьев вершины
И тихий мне слышится шепот
Не вздох ли невольной кручины?
Не сердца ли ропот?
Плененное звезд красотою,
Не сердце ль в груди пробудилось,
И снова, как прежде, мечтою
Безумной забилось?
Из «Сказок об Италии»На берег пустынный, на старые серые камни
Осеннее солнце прощально и нежно упало.
На темные камни бросаются жадные волны
И солнце смывают в холодное синее море.
И медные листья деревьев, оборваны ветром осенним,
Мелькают сквозь пену прибоя, как
пестрые мертвые птицы,
А бледное небо — печально, и гневное море — угрюмо.
Одно только солнце смеется, склоняясь
покорно к закату.
Ржавчина, кровь и огонь,
Тайна какая в вас скрыта?
Тише, ретивый мой конь.
Жди. Замелькают копыта.
Я приготовил стилет.
В сердце — играющий пламень.
Ржавчины более нет.
Грянет подкова о камень.
Брызнет из камня огонь.
Дрогнут посевы полыни.
Ржавчина, сердце не тронь.
Конь, как мы вольны в пустыне!
Вдруг — среди дня — послушай —
Где же ты?
Не камни душат —
Нежность.Розовое облако. Клекот беды.
Что же — запыхавшись, паровозом
Обегать поля? — Даже дым
Розов.Можно задыхаться от каких-то мелочей,
И камень — в клочья,
От того — чей
Почерк? Это, кажется, зовут «любовью» —
Руку на грудь, до утра,
Чтоб на розовом камне — простая повесть
Утрат.Вокзальная нежность. Вагона скрип.
И как человек беден! —
Ведь это же цвет другой зари —
Последней.
На серые камни ложилась дремота,
Но прялкой вилась городская забота.
Где храмы подъяты и выступы круты, —
Я видел вас, женщины в темных одеждах,
С молитвой в глазах и с изменой в надеждах —
О, женщины помнят такие минуты!
Сходились, считая ступень за ступенью,
И вновь расходились, томимые тенью,
Сияя очами, сливаясь с тенями…
О, город! О, ветер! О, снежные бури!
О, бездна разорванной в клочья лазури!
Я здесь! Я невинен! Я с вами! Я с вами! Декабрь 1906
Слепые блуждают
ночью.
Ночью намного проще
перейти через площадь.
Слепые живут
наощупь,
трогая мир руками,
не зная света и тени
и ощущая камни:
из камня делают
стены.
За ними живут мужчины.
Женщины.
Дети.
Деньги.
Поэтому
несокрушимые
лучше обойти
стены.
А музыка — в них
упрется.
Музыку поглотят камни.
И музыка
умрет в них,
захватанная руками.
Плохо умирать ночью.
Плохо умирать
наощупь.
Так, значит, слепым — проще…
Слепой идет
через площадь.
У мокрых камней выгибает волна
литую покатую спину.
Над черным хребтом Карадага
луна
истаяла наполовину.
Срываются звезды
с десятков орбит,
их росчерк мгновенен и светел.
Тревогу,
тревогу,
тревогу трубит
в ущельях полуночный ветер.
Пока фосфорящийся след не потух,
желанье
шепчу я поспешно.
Одно неизменное.
Места для двух
не стало в душе моей грешной.
К осеннему небу
прикован мой взгляд,
авось я судьбу переспорю!
…А звезды летят,
и летят,
и летят,
и падают в Черное море.
Сердце, это ли твой разгон!
Рыжий, выжженный Арагон.
Нет ни дерева, ни куста,
Только камень и духота.
Все отдать за один глоток!
Пуля — крохотный мотылек.
Надо выползти, добежать.
Как звала тебя в детстве мать?
Красный камень. Дым голубой.
Орудийный короткий бой.
Пулеметы. Потом тишина.
Здесь я встретил тебя, война.
Одурь полдня. Глубокий сон.
Край отчаянья, Арагон.
Стремясь беспечно ввысь, в прохладу рощи темной,
К вершинам зеленеющих холмов,
Я вижу, ищете вы уголок укромный,
Где чище ручеек, где гуще леса кров…
О вы, любовники-счастливцы! перед вами
Я на пути безмолвно слезы лью,
О, сжальтесь в час любви над горькими слезами,
Поймите их… Один я не люблю!..
Барон фон Гринвальдус,
Известный в Германьи,
В забралах и в латах,
На камне пред замком,
Пред замком Амальи,
Сидит принахмурясь;
Сидит и молчит.
Отвергла Амалья
Баронову руку!..
Барон фон Гринвальдус
От замковых окон
Очей не отводит
И с места не сходит;
Не пьёт и не ест.
Года за годами…
Бароны воюют,
Бароны пируют…
Барон фон Гринвальдус,
Сей доблестный рыцарь,
Всё в той же позицьи
На камне сидит.
Камень милый, бирюзовый,
Ненаглядный цвет очей!
Ах, зачем, мой милый камень,
Ты безвременно потух?
Я тебя ли не лелеял?
Я тебя ли не берег?
Что ж по-прежнему не светишь?
Что не радуешь очей?
Ах, я слышу, ах, я знаю,
Милый камень, твой ответ:
«Скоро, скоро нас оставит
Незабвенный ангел наш.
Свет очей ее небесных
Освещал меня собой
И дыханье уст прелестных
Оживляло красотой!»
Ты померкни, ты потускни,
Камень милый, дорогой!
Расколися, разломися,
Ты — заветное кольцо!
Что мне кольца, что мне камни,
Если нет со мной ее?
С ней и радость, с ней и счастье!
Без нее мне жизнь не в жизнь!
Я не знаю, как ты всё постиг:
Бронзы грусть и мрамора веселье.
Проступает в камне женский лик,
Будто бы в окне рассвет весенний
Я не знаю, что тебе дороже:
Тайна мысли иль улыбки миг.
Сколько лиц…
А лик один и тот же.
Все один и тот же женский лик.
Видимо, резец твой заколдован.
Видно, камень у тебя такой,
Что бы ни работалось
И снова
Женский лик под ласковой рукой.
Проступает в камне женский лик.
Боль его —
Твоей любви начало.
Словно в камне музыка звучала,
А до нас донёсся только крик.
Стихи к надгробному камню Петра Дмитриевича Еропкина.
Здесь добрый Еропкин, свершив свой жизни круг,
На время опочил как солнце лучезарно;
Быть может, некогда потомство благодарно
Воздвигнет обелиск во мзду его заслуг.
Быть может.—Между тем смиренный Муз любитель
Приносит в дань ему, что в силах: только стих;
Москва! он говорит: се твой вторый спаситель!
Москва! Рим древний жив … в Героях лишь своих.
И. Дмитр.
Я шел по выжженному краю
Каких-то сказочных дорог.
Я что-то думал, что, не знаю,
Но что не думать — я не мог.
И полумертвые руины
Полузабытых городов
Безмолвны были, как картины,
Как голос памятных годов.
Я вспоминал, я уклонялся,
Я изменялся каждый миг,
Но ближе-ближе наклонялся
Ко мне мой собственный двойник.
И утомительно мелькали
С полуослепшей высоты,
Из тьмы руин, из яркой дали,
Неговорящие цветы.
Но на крутом внезапном склоне,
Среди камней, я понял вновь,
Что дышит жизнь в немом затоне,
Что есть бессмертная любовь.
В счастливой родине моей,
Где много радостных чудес,
Среди таинственных камней
Есть Аль-Джамаст, мечта небес!
Ему дана святая власть —
Его положишь на ладонь,
И выпьет он из сердца страсть,
Твою тоску, твой злой огонь!
И утолит и сердцу даст
Веселье дней, покой ночей —
Могучий камень Аль-Джамаст
Счастливой родины моей!
Ветер несется могучий...
Гру́ди такой не сыскать!
Места ей надо — сломает
Все, что придется сломать!
Сосны навстречу! Недвижны
Розовой грудью стволов...
Знать: грудь на грудь! Так и нужно!
В мире обычай таков...
Кто-то в той свалке уступит?
Спрячься за камни: не трусь!
Может быть, камни придушат,
Сгинешь... а я сохранюсь!
Только камни, пески, да нагие холмы,
Да сквозь тучи летящая в небе луна, -
Для кого эта ночь? Только ветер, да мы,
Да крутая и злая морская волна.
Но и ветер — зачем он так мечет ее?
И она — отчего столько ярости в ней?
Ты покрепче прижмись ко мне, сердце мое!
Ты мне собственной жизни милей и родней.
Я и нашей любви никогда не пойму:
Для чего и куда увела она прочь
Нас с тобой ото всех в эту буйную ночь?
Но господь так велел — и я верю ему.
В тихий вечер, на распутьи двух дорог
Я колдунью молодую подстерёг,
И во имя всех проклятых вражьих сил
У колдуньи талисмана я просил.
Предо мной она стояла, чуть жива,
И шептала чародейные слова,
И искала талисмана в тихой мгле,
И нашла багряный камень на земле,
И сказала: «Этот камень ты возьмёшь, —
С ним не бойся, — не захочешь, не умрёшь.
Этот камень всё на шее ты носи,
И другого талисмана не проси.
Не для счастья, иль удачи, иль венца, —
Только жить, всё жить ты будешь без конца.
Станет скучно, — ты верёвку оборвёшь,
Бросишь камень, станешь волен, и умрёшь».
В рощах ненаглядных
Здесь чертог пред вами.
Камень стен громадных
Весь увит цветами:
По столбам взбегают,
По карнизам вьются,
Мрамор обнимают,
К позолоте жмутся;
Расстилаясь тканью,
Съединя все краски,
Расточают зданью
Женственные ласки.
Ласки, пав на камень,
Пропадают даром:
Из него жар — пламень
Выбьешь лишь ударом.
Так — то и на свете
Меж людьми ведется:
Прелесть в пышном цвете
Часто к камню жмется;
Цвет, что всех милее,
Нежен к истукану;
Ластится лелея
К пню или чурбану.
Тут хоть камень глаже
Щеголя причесан:
Там — посмотришь — даже
Пень тот не отесан.
С. СоловьевуБегут неверные дневные тени.
Высок и внятен колокольный зов.
Озарены церковные ступени,
Их камень жив — и ждет твоих шагов.
Ты здесь пройдешь, холодный камень тронешь,
Одетый страшной святостью веков,
И, может быть, цветок весны уронишь
Здесь, в этой мгле, у строгих образов.
Растут невнятно розовые тени,
Высок и внятен колокольный зов,
Ложится мгла на старые ступени…
Я озарен — я жду твоих шагов.4 января 1902
А я для вас неуязвима,
Болезни,
Годы,
Даже смерть.
Все камни — мимо,
Пули — мимо,
Не утонуть мне,
Не сгореть.
Все это потому,
Что рядом
Стоит и бережет меня
Твоя любовь — моя ограда,
Моя защитная броня.
И мне другой брони не нужно,
И праздник — каждый будний день.
Но без тебя я безоружна
И беззащитна, как мишень.
Тогда мне никуда не деться:
Все камни — в сердце,
Пули — в сердце…
(Серпантин)
Я, печален, блуждаю меж знакомых развалин,
Где, давно ли, рыдал я от ласкательной боли!
Камни те же, и тот же ветер, медленный, свежий,
Мглу колышет, и берег маргаритками вышит…
Но иное томленье душу режет в покое:
Вместо жгучей печали — сон, как осень, тягучий!
Эти камни так тверды! и уныло близка мне
Эта башня под мхами, с ее думой всегдашней
О далеком, отшедшем, дорогом, хоть жестоком!
Разбиваясь волной у камней,
Спой знакомую песню, о море!
Если б так же я в песне моей
Мог излить накипевшее горе!
Как резвится ребенок бедняк,
Вдоль утеса бегущий с сестренкой,
Как доволен судьбою рыбак,
В челноке распевающий звонко!
Издалека плывут корабли,
В ожидании радостной встречи;
Если б встретить приветом могли
И моля — чьи-то милые речи!
Разбиваясь у темных камней,
Пой знакомую песню, о море,
О блаженстве утраченных дней,
Превратившемся в жгучее горе.
1893 г.
Громовый Камень был как мертвый гнет
И шли часы. И каждый день был год.
И шли года. Но в царстве мертвых льдов
Ходила Мысль дорогою ветров.
Ходила, и будила, говоря,
Что красная готовится заря,
Что мертвый камень, ныне тяжкий свод,
Громовыми цветами зацветет.
В морях небес будя и высь и дно,
Сплела она заветное Руно.
Враждебности в незримом созвала,
Глазам вражды в глаза взглянуть дала.
Дождем обильным рухнули мечты.
Громовый Камень сброшен с высоты.
И стиснутость, в свободу превратясь,
В громовый час расцветами зажглась.
Веками, веками
Свергала, взводила.
Горбачусь — из серого камня — Сивилла.
Пустынные очи
Упорствуют в землю.
Уже не пророчу, —
Зубов не разъемлю.
О дряхлом удаве
Презренных сердец —
Лепечет, лепечет о славе юнец.
Свинцовые веки
Смежила — не выдать!
Свинцовые веки
Смежённые — видят:
В сей нищенской жизни —
Лишь час величавый!
Из ceporo камня — гляди! — твоя слава.
О дряхлом удаве
Презренных сердец —
Лепечет, лепечет о славе юнец.
(В Симферополе летом)
Камни млеют в истоме,
Люди залиты светом,
Есть ли города летом
Вид постыло-знакомей?
В трафарете готовом
Он — узор на посуде…
И не все ли равно вам:
Камни там или люди?
Сбита в белые камни
Нищетой бледнолицей,
Эта одурь была мне
Колыбелью-темницей.
Коль она не мелькает
Безотрадно и чадно,
Так, давя вас, смыкает,
И уходишь так жадно
В лиловатость отсветов
С высей бледно-безбрежных
На две цепи букетов
Возле плит белоснежных.
Так, устав от узора,
Я мечтой замираю
В белом глянце фарфора
С ободочком по краю.
Памяти братаНа плиты холодные, на дорожки пустынные
Роняют листья каштаны тёмные.
На камне разрушенном, на могиле заброшенной
Прочесть так трудно слова полустёртые: «О, Господи, Господи!
Пошли ему праздник, нетленный и радостный,
С прозрачной молитвой, с цветами белыми
И с тихой румяной песнею утренней,
Пошли ему, Господи!»На камне разрушенном, на могиле заброшенной
Прочесть так трудно слова полустёртые.
Средь шума победного всемогущих и радостных
Услышать так трудно молитвы забытые.
Видишь, любить до чего тяжело —
Гнет к земле густое тепло.Паленая шерсть на моей груди.
Соль — солона. Не береди! Ты не дочь, ты не сестра.
Земля, земля, моя нора! Коготь и клык. Темен и дик.
Я говорю — не береди! Не для меня любви ремесло.
Камень пьет густое тепло.Теплый камень — мертвый зверь —
Стихи, стихи — седая шерсть.Виснут веки. Сон и гуд.
Люди могут, а я не могу.Рот приоткрыт — тяжкий пар, —
Это тебе, но последний дар.
Все каменное. В каменный пролет
Уходит ночь. В подездах, у ворот –
Как изваянья – слипшиеся пары.
И тяжкий вздох. И тяжкий дух сигары.
Бренчит о камень ключ, гремит засов.
Ходи по камню до пяти часов,
Жди: резкий ветер дунет в окарино
По скважинам громоздкого Берлина –
И грубый день взойдет из-за домов
Над мачехой российских городов.
Как при жизни тебя любили!
Мнилось —
Больше любить нельзя.
И клялись на твоей могиле
Вечно помнить тебя друзья.Почему?
Нету здесь вопросов,
Тот, кто знал тебя, —
Сам поймет…
И за каждого,
Как Матросов,
Ты бросался на пулемет.Оказались друзья
Дружками,
Оказались дружки
Дельцами,
Целлофановыми сердцами…
Только в них я
Не брошу камень.Бросить камень
За то, что росту
Человеку недостает?..
Не забыли тебя.
А просто
Слишком много
Своих забот…
Кто создан из камня, кто создан из глины, —
А я серебрюсь и сверкаю!
Мне дело — измена, мне имя — Марина,
Я — бренная пена морская.
Кто создан из глины, кто создан из плоти —
Тем гроб и нагробные плиты…
— В купели морской крещена — и в полете
Своем — непрестанно разбита!
Сквозь каждое сердце, сквозь каждые сети
Пробьется мое своеволье.
Меня — видишь кудри беспутные эти? -
Земною не сделаешь солью.
Дробясь о гранитные ваши колена,
Я с каждой волной — воскресаю!
Да здравствует пена — веселая пена —
Высокая пена морская!
В лунном озарении,
В росном серебре
Три гадают отрока
На крутой горе.
Красный камень на руку
Положил один, —
Кровь переливается
В глубине долин.
Красный камень на руку
Положил второй, —
Пламя полыхается
В стороне родной.
Красный камень на руку
Третий положил, —
Солнце всходит ясное,
Вестник юных сил.
Странник, пробиравшийся
Ночью на восток,
Вопрошает отроков:
— Кто уставит срок?
Отвечают отроки:
— Божий человек,
Мечут жребий ангелы,
День, и год, и век.
В землю кровь впитается,
Догорит огонь,
Колесницу вывезет
В небо светлый конь.