(Храм Будды. — Ява)
В камне тлеющем хмуро
Лики — тысячи — хоры.
Еще смотрят их взоры.
Возле Боро-Будура
Серо-бурые горы.
Вон оттуда досюда
Протянулись вершины,
Как огромные спины
Исполина-верблюда,
Горбуна-чуда-юда.
Но в выси распаленной
Над Природой и Храмом,
Над ликующим гамом,
Многократно-взнесенный,
Жив навек — Просветленный.
Он поклялся в строгом храме
Перед статуей Мадонны,
Что он будет верен даме,
Той, чьи взоры непреклонны.И забыл о тайном браке,
Всюду ласки расточая,
Ночью был зарезан в драке
И пришел к преддверьям рая.«Ты ль в Моем не клялся храме, —
Прозвучала речь Мадонны, —
Что ты будешь верен даме,
Той, чьи взоры непреклонны? Отойди, не эти жатвы
Собирает Царь Небесный.
Кто нарушил слово клятвы,
Гибнет, Богу неизвестный».Но, печальный и упрямый,
Он припал к ногам Мадонны:
«Я нигде не встретил дамы,
Той, чьи взоры непреклонны».
Темень, холод, предрассветный
Ранний час.
Храм невзрачный, неприметный,
В узких окнах точки желтых глаз.
Опустела, оскудела паперть,
В храме тоже пустота,
Черная престол покрыла скатерть,
За завесой Царские Врата.
В храме стены потом плачут,
Тусклы ризы алтарей.
Нищие в лохмотья руки прячут,
Робко жмутся у дверей.
Темень, холод, буйных галок
Ранний крик.
Снежный город древен, мрачен, жалок,
Нищ и дик.
На площадь выбежав, свободен
Стал колоннады полукруг,
И распластался храм Господень,
Как легкий крестовик-паук.
А зодчий не был итальянец,
Но русский в Риме; ну, так что-ж?
Ты каждый раз, как иностранец,
Сквозь рощу портика идешь!
И храма маленькое тело
Одушевленнее стократ
Гиганта, что скалою целой
К земле, безпомощный, прижат.
Он воздвигнул свой храм на горе,
Снеговой, многобашенный храм,
Чтоб молиться он мог на заре
Переменным, небесным огням.И предстал перед ним его Бог,
Бесконечно родной и чужой,
То печален, то нежен, то строг,
С каждым новым мгновеньем иной.Ничего не просил, не желал,
Уходил и опять приходил,
Переменно-горячий кристалл
Посреди неподвижных светил.И безумец, роняя слезу,
Поклонялся небесным огням,
Но собралися люди внизу
Посмотреть на неведомый храм.И они говорили, смеясь
«Нет души у минутных огней,
Вот у нас есть властитель и князь
Из тяжелых и вечных камней».А безумец не мог рассказать
Нежный сон своего божества,
И его снеговые слова,
И его голубую печать.
Оставь блестящий храм Книдийской
И рощи Пафоса, спустись, Венера, к нам!
Мы с Клоей ждем тебя; алтарь и фимиам
Готов уже; приди, простой наш домик низкой
Преобрати во храм! Не позабудь при том Амура взять с собою
И пояс Грациям стыдливым развяжи;
Пусть смехи, игры к нам веселою толпою
С Эрмием притекут, и с младостью драгою
Которы без тебя, как будто без души.
Пять изгибов сокровенных
Добрых линий на земле.
К ним причастные во мгле
Пять стенаний вдохновенных.
Вы, рожденные вдали,
Мне, смятенному, причастны
Краем дальним и прекрасным
Переполненной земли.
Пять изгибов вдохновенных,
Семь и десять по краям,
Восемь, девять, средний храм —
Пять стенаний сокровенных,
Но ужасней — средний храм —
Меж десяткой и девяткой,
С черной, выспренней загадкой,
С воскуреньями богам.10 марта 1901
Хор к Минерве
Ликовствуйте днесь,
Ликовствуйте здесь,
Воздух, и земля и воды
Веселитеся народы;
Матерь ваша Россы вам,
Затворила Яна храм.
О Церера, и Помона, и прекрасна Флора,
Получайте днесь,
Получайте здесь,
Без препятства дар солнечного взора!
О душевна красота,
Жизни сей утеха, жизни сей отрада,
Раствори врата,
Храма своего Паллада!
Всю жизнь душа моя алкала,
Всю жизнь, среди пустынь и скал,
Святого храма идеала,
Усталый путник, я искал.И вот за дальними морями
Провижу этот чистый храм,
И окрыленными мечтами
Несусь припасть к твоим стопам.Но замирают звуки лиры
В руках дряхлеющих певца:
Его смущает вид порфиры
И ослепляет блеск венца.Воздвигни ж хоры песнопений,
Младые окрыли мечты,
Царица светлых вдохновений
И королева красоты!
В Дельфийском храме новый бог
Над камнем Пифии священной
Возвысил голос, — и не мог
Развеять пламень сокровенный.
Великих тени без числа
Могилы вскрыли на дороге,
И мудрость древняя легла
На незапятнанном пороге.
Великим теням пробил час,
И храма рухнула святыня,
Но древний пламень не погас,
Хранимый мудростью поныне.
Века прошли — и не могла
Повергнуть в прах чужая сила
Того, что мудрость создала
И сединами убелила.
Я на море гляжу из мраморного храма:
в просветах меж колонн, так сочно, так упрямо
бьет в очи этот блеск, до боли голубой.
Там благовония, там — звоны, там — прибой,
а тут, на вышине, — одна молитва линий
стремительно простых; там словно шелк павлиний,
тут целомудренность бессмертной белизны.
О, муза, будь строга! Из храма, с вышины, —
гляжу на вырезы лазури беспокойной, —
и вот восходит стих, мой стих нагой и стройный,
и наполняется прохладой и огнем,
и возвышается, как мраморный, и в нем
сквозят моей души тревоги и отрады,
как жаркая лазурь в просветах колоннады.
Давно альбом уподобляют храму,
Куда текут поклонники толпой,
Где место и мольбам и фимиаму,
Возжённому усердною рукой,
Куда порой и хладное неверье
Вторгается в обманчивой тиши. .
Нет! Он не храм — но, может быть, преддверье
К заветной храмине души.
И первый я на чистые ступени
Таинственной обители вхожу;
Я стану здесь. Довольно, что молений
Допущен я к святому рубежу!
Вослед за мной, по светлому призванью,
Сюда придут с обильной чувства данью
И первого пришельца обойдут;
Избранники торжественно и прямо
Пройдут в алтарь доступного им храма,
Где, может быть, последних обретут
Ближайшими к святыне сокровенной;
Возвысится служенья стройный чин,
И гимны раздадутся: я один
На паперти останусь, оглашенный!
Мой светлый храм — в безбрежности
Развернутых степей,
Где нет людской мятежности,
Ни рынков, ни цепей, —
Где так привольно, царственно
Пылает грудь моя
Молитвой благодарственной
За чудо бытия…
Мой тайный храм — над кручами
Зажженных солнцем гор,
Мой синий храм за тучами,
Где светел весь простор,
Где сердцу сладко дышится
В сиянии вершин,
Где лишь туман колышется
Да слышен гул лавин…
Моя святыня вечная —
В безгранности морской,
Где воля бесконечная —
Над малостью людской,
Где лишь тревога бурная
Гремит своей трубой,
Где только высь лазурная
Над бездной голубой…
«Христос воскрес», — поют во храме;
Но грустно мне… душа молчит:
Мир полон кровью и слезами,
И этот гимн пред алтарями
Так оскорбительно звучит.
Когда б Он был меж нас и видел,
Чего достиг наш славный век,
Как брата брат возненавидел,
Как опозорен человек,
И если б здесь, в блестящем храме
«Христос воскрес» Он услыхал,
Какими б горькими слезами
Перед толпой Он зарыдал! Пусть на земле не будет, братья,
Ни властелинов, ни рабов,
Умолкнут стоны и проклятья,
И стук мечей, и звон оков, —
О лишь тогда, как гимн свободы,
Пусть загремит: «Христос воскрес!»
И нам ответят все народы:
«Христос воистину воскрес!»
Храм Твой, Господи, в небесах,
Но земля тоже Твой приют.
Расцветают липы в лесах,
И на липах птицы поют.Точно благовест Твой, весна
По веселым идет полям,
А весною на крыльях сна
Прилетают ангелы к нам.Если, Господи, это так,
Если праведно я пою,
Дай мне, Господи, дай мне знак,
Что я волю понял Твою.Перед той, что сейчас грустна,
Появись, как Незримый Свет,
И на все, что спросит она,
Ослепительный дай ответ.Ведь отрадней пения птиц,
Благодатней ангельских труб
Нам дрожанье милых ресниц
И улыбка любимых губ.
Еще, Херасков, друг Минервы,
Еще венец Ты получил!
Сердца в восторге пламенеют
Приверженных к Тебе детей,
Которых нежною рукою
Ведешь Ты в храм святой Наук, —
В тот храм, где Муза озарила
Тебя бессмертия лучом.
Дела благие — вечно живы;
Плоды их зреют в небесах;
И здесь и там их ждет награда:
Здесь царь венчает их, там — Бог!
Разбудил меня рано твой голос, о Брама!
Я прошла по росистым лугам,
Поднялась по ступеням высокого храма
И целую священный Лингам.
Он возложен на ткани узорной,
Покрывающей древний алтарь.
Стережёт его голый и чёрный,
Диадемой увенчанный царь.
На священном Лингаме ярка позолота,
Сам он чёрен, громаден и прям…
Я закрою Лингам закрасневшимся лотосом,
Напою ароматами храм.
Алтарю, покрывалу, Лингаму
Я открою, что сладко люблю.
Вместе Шиву, и Вишну, и Браму я
Ароматной мольбой умолю.
Из темных долов этих взор
Всё к ним стремится, к высям гор,
Всё чудится, что там идет
Какой-то звон и всё зовет:
«Сюда! Сюда!..» Ужели там
В льдяных пустынях — Божий храм? И я иду на чудный зов;
Достиг предела вечных льдов;
Но храма — нет!.. Всё пусто вкруг;
Последний замер жизни звук;
Туманом мир внизу сокрыт, —
Но надо мною всё гудит
Во весь широкий небосклон:
«Сюда! Сюда!» — всё тот же звон…
Храм с бархатной обивкой голубой,
Мелодиями пахнущий, уютный,
Где мягок свет — не яркий и не смутный —
Я захотел восставить пред собой.
Пусть век прошел, как некий Людобой,
Век похоти и прихоти минутной,
Пусть сетью разделяет он злопутной
Меня, Мариинский театр, с тобой, —
Пусть! Все же он, наперекор судьбе,
Не может вырвать память о тебе,
Дарившем мне свое очарованье.
И я даю тебе, лазурный храм
Искусства, перешедшего к векам,
Театра Божьей милостью названье!
Объята мглою вещих теней,
Она восходит в тёмный храм.
Дрожат стопы от холода ступеней,
И грозен мрак тоскующим очам.
И будут ли услышаны моленья?
Или навек от жизненных тревог
В недостижимые селенья
Сокрылся Бог?
Во мгле мерцают слабые лампады,
К стопам приник тяжёлый холод плит.
Темны столпов недвижные громады, —
Она стоит, и плачет, и дрожит.
О, для чего в усердьи богомольном
Она спешила в храм идти!
Как вознести мольбы о дольном!
Всему начертаны пути.
Он драгоценной яшмой был когда-то,
Он был неизреченной белизны —
Как цвет садов блаженного Джинната,
Как горный снег в дни солнца и весны.Дух Гавриил для старца Авраама
Его нашёл среди песков и скал,
И гении хранили двери храма,
Где он жемчужной грудою сверкал.Но шли века — со всех концов вселенной
К нему неслись молитвы, и рекой
Текли во храм, далёкий и священный,
Сердца, обременённые тоской… Аллах! Аллах! Померк твой дар бесценный —
Померк от слёз и горести людской!
Взыскатель полного безлюдья,
Обрел я озеро в лесу.
В храм смоляного изумрудья
Свою любовь перенесу.
Ты, Ульястэ, в миниатюре
Всю жизнь мне снящийся Байкал:
Не те же ль вспыльчивые бури?
Не тот же ль вид лесистых скал?
На берегах твоих смолистых
И над прозрачной глубиной
Роится столько чувств пречистых
Моей тридцать шестой весной.
Баюкающая ли сизость,
Оторванность ли от людей,
Поющая ли в сердце близость
Подруги найденной моей,
Но только в храме смольных игол
И струйчатого ветерка
Байкальчатого озерка
Я чувствую, как зреет книга.
Одно, навек одно! Пускай в уснувшем храме
Во мраке адский блеск и гром средь тишины, —
Пусть пало всё кругом, — одно не дрогнет знамя,
И щит не двинется с разрушенной стены.Мы в сонном ужасе к святыне прибежали,
И гарью душною был полон весь наш храм,
Обломки серебра разбросаны лежали,
И черный дым прильнул к разодранным коврам.И только знак один нетленного завета
Меж небом и землей по-прежнему стоял.
А с неба тот же свет и Деву Назарета,
И змия тщетный яд пред нею озарял.
Сны раздумий небывалых
Стерегут мой день.
Вот видений запоздалых
Пламенная тень.
Все лучи моей свободы
Заалели там.
Здесь снега и непогоды
Окружили храм.
Все виденья так мгновенны —
Буду ль верить им?
Но Владычицей вселенной,
Красотой неизреченной,
Я, случайный, бедный, тленный,
Может быть, любим.
Дни свиданий, дни раздумий
Стерегут в тиши…
Ждать ли пламенных безумий
Молодой души?
Иль, застывши в снежном храме
Не открыв лица,
Встретить брачными дарами
Вестников конца? 8 февраля 1902
И снова осень с чарой листьев ржавых,
Румяных, алых, желтых, золотых,
Немая синь озер, их вод густых,
Проворный свист и взлет синиц в дубравах.
Верблюжьи груды облак величавых,
Увядшая лазурь небес литых,
Весь кругоем, размерность черт крутых,
Взнесенный свод, ночами в звездных славах.
Кто грезой изумрудно-голубой
Упился в летний час, тоскует ночью.
Все прошлое встает пред ним воочью.
В потоке Млечном тихий бьет прибой.
И стыну я, припавши к средоточью,
Чрез мглу разлук, любимая, с тобой.
Из дальней стороны пришла в дельфийский храм
С младенцем-сыном мать, и, в прах перед кумиром
Повергшись, воззвала: «Внемли моим мольбам,
Латоны сын! Отверженные миром,
Чего осуждены в грядушем ждать
Притекшие в твой храм и сирота и мать?»
И пролилась в ее слезах безмолвных вера:
И с трепетом она ответа бога ждет,
Что на земли им тайный рок пошлет. —
Утешся (был ей глас): ты мать Омера!
К ИЗОБРАЖЕНИЮ БЕЗПРИМЕРНАГО ВО ВЛАДЫКАХ АЛЕКСАНДРА И.
Боголюбивый Царь, и Царь любимый Богом,
Блаженства, славы нам ниспосланный залогом,
Освободивший днесь полсвета от оков,
Ты выше всех похвал. Ты выше всех венцов.
Тебе бы древний мир храм Божеский поставил,
И гимнами Тебя, как Божество, в нем славил,
Но Цар наш, наш Герой, в смирении велик;
Живет в сердцах—в хвалах и нужды не имеет.
Дела Его гласить и Пиндар онемеет,
И хижина есть храм, где Александра лик!
(4-сложные рифмы)
Реет река, лиловеющая
В свете зари предвечерней,
Даль, неоглядно темнеющая,
Тянется дивно безмерней.
Радости вечера длительного,
Вас всей душой я впиваю!
Яркость заката слепительного —
Двери к последнему раю!
Нет, не чета новоявленная
Встала здесь, — Ева с Адамом:
Сзади — дорога оставленная,
Ночь — за торжественным храмом.
Путь с его рвами и рытвинами
Пройден: не будет возврата!
Жажду с мечтами молитвенными
Медлить во храме заката!
Длитесь, мгновенья темнеющие!
Даль, разрастайся безмерней!
Струи скользят лиловеющие
В свете зари предвечерней.
191
3.
4 января 1915
‘Оставь ее: она чужая, —
Мне говорят, — у ней есть он.
Святыню храма уважая,
Изыди, оглашенный, вон! ’ О, не гоните, не гоните!
Я не присвою не свою;
Я не во храме, посмотрите,
Ведь я на паперти стою…
Иль нет — я дальше, за оградой,
Где, как дозволенный приют,
Сажень земли с ее прохладой
Порой и мертвому дают. Я — не кадило, я — не пламень,
Не светоч храма восковой,
Нет: я — согретый чувством камень,
Фундамент урны гробовой;
Я — тень; я — надпись роковая
На перекладине креста;
Я — надмогильная, живая,
Любовью полная плита. Мной не нарушится святыня,
Не оскорбится мной она, —
И бог простит, что мне богиня —
Другого смертного жена.
Свои торжественные своды
Из-за ограды вековой
Вздымал к простору Храм Свободы,
Затерянный в тайге глухой.
Сюда, предчувствием томимы,
К угрюмо запертым дверям,
Сходились часто пилигримы
Возжечь усердно фимиам.
И, плача у заветной двери,
Не смея прикоснуться к ней,
Вновь уходили, — той же вере
Учить, как тайне, сыновей.
И с гулом рухнули затворы,
И дрогнула стена кругом,
И вот уже горят, как взоры,
Все окна храма торжеством.
Так что ж, с испугом и укором,
Паломники иных времен
Глядят, как зарево над бором
Весь заливает небосклон.
Священный благовест торжественно звучит,
Во храмах фимиам, во храмах песнопенье;
Молиться я хочу; но тяжкое сомненье
Святые помыслы души моей мрачит.
И верю я, и вновь не смею верить;
Боюсь довериться чарующей мечте;
Перед самим собой боюсь я лицемерить;
Рассудок бедный мой блуждает в пустоте…
И эту пустоту ничто не озаряет:
Дыханьем бурь мой светоч погашен.
Бездонный мрак на вопль не отвечает…
А жизнь — жизнь тянется, как непонятный сон…
Ты смотришь в очи ясным зорям,
А город ставит огоньки,
И в переулках пахнет морем,
Поют фабричные гудки.
И в суете непобедимой
Душа туманам предана…
Вот красный плащ, летящий мимо,
Вот женский голос, как струна.
И помыслы твои несмелы,
Как складки современных риз…
И женщины ресницы-стрелы
Так часто опускают вниз.
Кого ты в скользкой мгле заметил?
Чьи окна светят сквозь туман?
Здесь ресторан, как храмы, светел,
И храм открыт, как ресторан…
На безысходные обманы
Душа напрасно понеслась:
И взоры дев, и рестораны
Погаснут все — в урочный час.Декабрь 1906
За гранями узорного чертога
Далеких звезд, невидимый мирам,
В величии вознесся к небесам
Нетленный храм Неведомого Бога.
К нему никем не найдена дорога,
Равно незрим он людям и богам,
Им, чьи судьбы сомкнулись тесно там,
У алтаря Неведомого Бога.
За гранью звезд воздвигнут темный храм.
Судьбы миров блюдет он свято, строго,
Передает пространствам и векам.
И много слез, и вздохов тяжких много
К нему текут. И смерть — как фимиам
Пред алтарем Неведомого Бога.
Шесть золотистых мраморных колонн,
Безбрежная зеленая долина,
Ливан в снегу и неба синий склон.Я видел Нил и Сфинкса-исполина,
Я видел пирамиды: ты сильней,
Прекрасней, допотопная руина! Там глыбы желто-пепельных камней,
Забытые могилы в океане
Нагих песков. Здесь радость юных дней.Патриархально-царственные ткани —
Снегов и скал продольные ряды —
Лежат, как пестрый талес на Ливане.Под ним луга, зеленые сады
И сладостный, как горная прохлада,
Шум быстрой малахитовой воды.Под ним стоянка первого номада.
И пусть она забвенна и пуста:
Бессмертным солнцем светит колоннада.В блаженный мир ведут ее врата.
Высоко над землею, вечерней и пленной,
Облака затаили огни.
Сколько образов, скованных жизнью мгновенной,
Пред очами проводят они.
Кто-то светлый там молится, молит кого-то,
Преклоняется, падает ниц.
И горящих небесных икон позолота
Оттеняет видения лиц.
Это храм, из воздушности светом сплетенный,
В нем кадильницы молча горят.
И стоят богомольцы толпой преклоненной,
Вырастает их призрачный ряд.
И одни возникают, другие уходят,
Прошептавши молитву свою.
И ушедшие — в мире, незримые, бродят,
Созидая покров бытию.
Из воздушного храма уносят далеко
Золотую возможность дождей,
Безотчетную веру живого потока,
И молитвенность кротких страстей.
А горячее Солнце, воззвавши их к жизни,
Наклонилось к последней черте,
И уходит к своей запредельной отчизне,
В беспредельной своей красоте.
И блаженному сладко отдавшись бессилью,
Засмотрелось, как вечер красив,
И как будто обрызгало светлою пылью
Желтизну созревающих нив.