Найдено стихов - 707.
На одной странице показано - 35.
Чтобы посмотреть как можно больше стихов из коллекции, переходите по страницам внизу экрана.
Стихи отсортированы так, что в начале Вы будете видеть более короткие стихи.
На последней странице Вы можете найти самые длинные стихи по теме.
Фраки, белые жилеты,
Тальи, стянутые мило,
Комплименты, поцелуи…
Если б в вас да сердце было!
И любви хотя немножко
Было б в сердце!.. Тошны, право,
Ваши вопли и стенанья:
Разве жизнь вам не забава?
Ухожу от вас я в горы,
Где живут простые люди,
Где свободный веет воздух
И дышать просторней груди…
В горы, где темнеют ели —
Шумны, зелены, могучи,
Воды плещут, птицы свищут
И по воле мчатся тучи.
Полированные залы…
Полированные гости…
В горы! в горы! Я оттуда
Улыбнуся вам без злости.
Сион-Гора—сияние,
Высокое, горячее.
Голгоѳ-Гора—страдание,
Стоокое, всезрячее.
А что́ вверху, у Батюшки,
Мученье иль восторг?
А что́ вверху, у Матушки,
Что́ Сын из тьмы исторг?
Ужь если есть падение,
Есть лестница с низин.
Сион-Гора—видение,
Сходил к низинам Сын.
И сходит Он воистину,
Еще премного раз,
Когда любовь и истину
Мы прячем в тайность глаз.
В глаза Он к нам, в правдивые,
С Голгоѳ-Горы спускается,
Узнав, что мы—счастливые,
От боли отторгается.
Ведет нас снизу к Батюшке,
В превыспренность зыбей.
В Сион-Горе, у Матушки,
Есть сад для голубей.
Джон Андерсон, сердечный друг!
Как я сошлась с тобой,
Был гладок лоб твой и как смоль
Был черен волос твой.
Теперь морщины по лицу,
И снег житейских вьюг
В твоих кудрях; но — бог храни
Тебя, сердечный друг!
Джон Андерсон, сердечный друг!
Мы вместе в гору шли,
И сколько мы счастливых дней
Друг с другом провели!
Теперь нам под гору плестись;
Но мы рука с рукой
Пойдем — и вместе под горой
Заснем, сердечный мой!
Дымится гора Машук.
Над ней облака,
Как тени…
И рядом мое волненье
Да сердца тревожный стук.
Деревья в лучах рассвета…
Я встал на обрыв крутой,
Как будто от пистолета
Поэта прикрыл собой.
Но чуду здесь не случиться.
И замертво пал Поэт.
Ведь я опоздал
Родиться
Больше, чем на сто лет.
А рядом со мною друг.
Он той же минуты пленник.
Лишь сердца тревожный стук
Его выдает волненье.
Он грустно молчит при этом.
И встав на обрыв крутой,
Он тоже от пистолета
Поэта прикрыл собой.
И он опоздал родиться…
И тоже волнуясь, ждет,
Что, может, не состоится
Немыслимый выстрел тот.
Давно его мелькает тень
В садах поэзии родимой,
Как в роще трепетный олень
Врагом невидимым гонимый.
И скачем мы за ним толпой,
Коней ретивых утомляя,
Звеня уздечкою стальной,
И криком воздух оглашая.
Олень бежит по ребрам гор,
И с гор кидается стрелою
В туманы дремлющих озер,
Осеребренные луною…
И мы стоим у берегов…
В туманах — за́мки, песен звуки,
И благовония цветов,
И хохот, полный адской муки…
1857
И с гор свергается стрелою
Посеребренные луною…
Расступись, гора, развались, гора,
Покажи мне, что в недрах твоих!
Что сокрыто в тебе, что таится в тебе —
Не богатство ли руд золотых?
Ты скажи мне, гора, ты поведай, гора,
Под тобою не клад ли лежит?
Иль не злато в тебе, не богатство в тебе,
А разросся гранит, да гранит? Ты раскройся, судьба, развернися, судьба!
Покажи, что в твоей глубине!
Что грядущие дни — отдалённые дни —
В них назначены ль радости мне?
Мне отрады ли ждать? Мне восторгов ли ждать?
Совершатся ль желанья мои?
Иль мой жребий в тоске, в неизменной тоске Пить лишь горечь, не сладость любви?
Неподвижна гора, непреклонна судьба;
Что в них скрыто — неведомо нам.
Заступ гору сечёт, но судьбы не пробьёт,
Вечной тайны не вскроет очам.
Это цепи души — жить незнанья в глуши
И смиренно ждать лучшей поры;
Как же цепь мне сорвать, как судьбу разгадать,
Вскрыть утробу сей страшной горы?
Может, туча из недр морских вынесет на горизонт
Эту землю — как бурю, задержанную в полете.Жду, покамест два вала ее двуединым ударом приблизят.Здесь еще не ступала нога человека.
Эти лица — людей или глыб?
Ветер дует с начала творенья.
Этот остров возьму под стопы и руками его повторю,
Разрешу мирозданье по-новому,
Сразу.
О, поднять бы, руками поднять ту воздушную линию гор,
Чтобы стали они,
Чтобы стали те горы двумя
Запрокинутыми над головою руками.
Всё — словно в полусне. Над серою водою
Сползает с гор туман, холодный и густой,
Под ним гудит прибой, зловеще расстилаясь,
А темных голых скал прибрежная стена,
В дымящийся туман погружена,
Лениво курится, во мгле небес теряясь.Суров и дик ее могучий вид!
Под шум и гул морской она в дыму стоит,
Как неугасший жертвенник титанов,
И Ночь, спускаясь с гор, вступает точно в храм,
Где мрачный хор поет в седых клубах туманов
Торжественный хорал неведомым богам.
От гор исходит вдохновенье,
В них многозве́зден ход ночей.
В снегах молчанье откровенья, —
Будь верен Родине своей.
Вершины манят в отдаленье,
В уступах пенится ручей.
Забросив брызги влаги в пенье, —
Будь верен Родине своей.
От птицы к птице — устремленье,
Восторг души — разрыв цепей.
Любя острийный миг боренья, —
Будь верен Родине своей.
Ты с детства знал орлов паренье,
И долгий говор журавлей.
Так не меняй предназначенья, —
Будь верен Родине своей.
Дорогой не из доброй воли,
Шли два старинушки: купити идут соли.
С средины своево пути,
Увидели они в дали, куда йити,
Что небо потемнело.
Старинушки ворчат : худой сей день нам вождь,
Худое ето дело,
Конечно будет дождь;
Ужасна туча набежала:
У стариков утроба вся дрожала.
Ворчат они: в худой пошли мы час ,
Из дома в гости;
Промочит дождик нас ,
По самы кости.
Поближе подошед ; увидели они,
Не тучу, гору,
И тучею гора казалась прежде взору;
Ворчат , худыя мы кони,
Гораздо мы устанем ,
Поколе на гору не вспрянем .
Еще поближе подошли;
Со всем иное тут нашли:
Нашли не гору, и не тучу;
Да что ж ? навозну кучу.
Подложи мне под голову руку
И восставь меня, как до зари
Подымала на счастье и муку,
И опять к высоте привари,
Чтобы пламя твое ледяное
Синей солью стекало со лба
И внизу, как с горы, предо мною
Шевелились леса и хлеба,
Чтобы кровь из-под стоп, как с предгорий,
Жарким деревом вниз головой,
Каждой веткой ударилась в море
И несла корабли по кривой.
Чтобы вызов твой ранний сначала
Прозвучал и в горах не затих.
Ты в созвездья других превращала.
Я и сам из преданий твоих.
Горы в брачных венцах.
Я в восторге и молод.
У меня на торах
очистительный холод.
Вот ко мне на утес
притащился горбун седовласый.
Мне в подарок принес
из подземных теплиц ананасы.
Он в малиново-ярком плясал,
прославляя лазурь.
Бородою взметал
вихрь метельно-серебряных бурь.
Голосил
низким басом.
В небеса запустил
ананасом.
И, дугу описав,
озаряя окрестность,
ананас ниспадал, просияв,
в неизвестность,
золотую росу
излучая столбами червонца.
Говорили внизу:
«Это — диск пламезарного солнца…»
Низвергались, звеня,
омывали утесы
золотые фонтаны огня —
хрусталя
заалевшего росы.
Я в бокалы вина нацедил
и, подкравшися боком,
горбуна окатил
светопенным потоком.
Как порою светлый месяц
Выплывает из-за туч —
Так, один, в ночи былого
Светит мне отрадный луч.
Все на палубе сидели —
Вдоль по Реину неслись,
Зеленеющие бреги
Перед нами раздались.
И у ног прелестной дамы
Я в раздумии сидел,
И на милом, бледном лике
Тихий вечер пламенел.
Дети пели, в бубны били,
Шуму не было конца —
И лазурней стало небо,
И просторнее сердца.
Сновиденьем пролетали
Горы, замки на горах —
И светились, отражаясь,
В милых спутницы очах.
И силу в грудь, и свежесть в кровь
Дыханьем вольным лью.
Как сладко, мать-природа, вновь
Упасть на грудь твою! Волна ладью в размер весла
Качает и несет,
И вышних гор сырая мгла
Навстречу нам плывет.Взор мой, взор, зачем склоняться?
Или сны златые снятся?
Прочь ты сон, хоть золотой, —
Здесь любовь и жизнь со мной! На волнах сверкают
Тысячи звезд сотрясенных,
В дымном небе тают
Призраки гор отдаленных.Ветерок струится
Над равниною вод,
И в залив глядится
Дозревающий плод.
Не сули мне
золотые горы,
годы жизни доброй
не сули.
Я тебя покину очень скоро
по закону матери-земли.
Мне остались считанные весны,
так уж дай на выбор,
что хочу:
елки сизокрылые, да сосны,
да березку — белую свечу.
Подари веселую дворняжку,
хриплых деревенских петухов,
мокрый ландыш,
пыльную ромашку,
смутное движение стихов.
День дождливый,
темень ночи долгой,
всплески, всхлипы, шорохи
во тьме…
И сырых поленьев запах волглый
тоже, тоже дай на память мне.
Не кори, что пожелала мало,
не суди, что сердцем я робка.
Так уж получилось, -
опоздала…
Дай мне руку!
Где твоя рука?
Друзья, люблю я Ленинские горы,
Там хорошо рассвет встречать вдвоём:
Видны Москвы чудесные просторы
С крутых высот на много вёрст кругом.
Стоят на страже трубы заводские,
И над Кремлём рассвета синева…
Надежда мира, сердце всей России,
Москва-столица, моя Москва.Когда взойдёшь на Ленинские горы,
Захватит дух от гордой высоты:
Во всей красе предстанет нашим взорам
Великий город сбывшейся мечты.
Вдали огни сияют золотые,
Шумит над ними юная листва.
Надежда мира, сердце всей России,
Москва-столица, моя Москва.Вы стали выше, Ленинские горы,
Здесь корпуса стоят, как на смотру.
Украшен ими наш великий город,
Сюда придут студенты поутру.
Мы вспомним наши годы молодые
И наших песен звонкие слова:
Надежда мира, сердце всей России,
Москва-столица, моя Москва.
На горах розовеют снега,
Я грущу с каждым мигом сильней,
Для кого я сбирал жемчуга
В зеленеющей бездне морей?! Для тебя ли? Но ты умерла,
Стала девой таинственных стран,
Над тобою огнистая мгла,
Над тобою лучистый туман.Ты теперь безмятежнее дня,
Белоснежней его облаков,
Ты теперь не захочешь меня,
Не захочешь моих жемчугов.Но за гранями многих пространств,
Где сияешь ты белой звездой,
В красоте жемчуговых убранств,
Как жених, я явлюсь пред тобой.Расскажу о безумной борьбе,
О цветах, обагренных в крови,
Расскажу о тебе и себе,
И о нашей жестокой любви.И на миг, забывая покой,
Ты припомнишь закат и снега,
И невинной, прозрачной слезой
Ты унизишь мои жемчуга.
Bad Krеuznach, 1900
Предо мной скалы и горы!
Тесно сковывает взоры
Высь подоблачных громад!
Вот на солнечном их скате
Жарко нежится в халате
Полосатом виноград!
Вот густая сень акаций
Для больных мужчин и граций,
Сад с целебным ручейком!
Два сарая под горами,
Длинны, черны, с шатунами,
С иксионским колесом!
Скучный вид! Вот где я ныне!
В щели гор, в глухой лощине,
На лекарственных водах!
Жду от них себе помоги!
Сбился я с моей дороги
Сильно, к немцам, за Крейцнах.
Все светлее на востоке,
Тлеет солнце, разгораясь.
И кругом поплыли горы,
Над туманами качаясь.
Мне надеть бы скороходы,
Чтобы с ветром поравняться
И над этими горами
К дому милой резво мчаться,
Тихо полог отодвинуть
В изголовье у голубки,
Целовать тихонько лобик
И рубиновые губки.
И в ушко ее чуть слышно
Молвить: «Пусть тебе приснится
Сон, что мы друг друга любим
И что нам не разлучиться».
И легла тишина
Во бору за горой.
Хоть бы ветка одна
Прошумела листвой.
Снег пушистый залег
На сосне, под сосной,
Чернобыльник и мох
Он укутал собой…
Птичья стая молчит —
Будто полночь пришла…
Лишь топор простучит
Да привзвизгнет пила…
Это силу свою
Разминает мужик.
Словно воин в бою,
Дрогнул дуб — и поник.
Дальше — глушь, тишина,
Во бору за горой
Хоть бы ветка одна
Прошумела листвой.
Желал бы век я быть с Жидовочкой прекрасной,
Чтоб в Горках и Горах с ней время проводить;
Но вместо я того, по воле царской, властной,
Обязан истину в толпе крестьян следить.
Оставя арфы звук, гитары, фортепьяна,
Волшебный глас ея и пляску казачка,
Я должен разыскать, как чернь была вся пьяна,
Как земскому суду угладила бока;
И словом, всякий день подобным занимаясь,
Лишь в мыслях красоты Жидовочкины зреть;
Талантов тысячью и прелестьми пленяясь,
Бекасами ея лишь — сыту быть уметь.
1799
Я на горах пасу стада;
Внизу чуть видны города.
Здесь раньше солнышко встает
И позже вечер настает.
Я сын свободных гор!
Здесь чистый ключ скалу пробил;
Меня он первого поил.
Рекой он мчится там, в лугах;
А я вмещал его в руках.
Я сын свободных гор!
Мне горы — родина и дом.
Гроза ль кругом, гремит ли гром,
Шипит ли молния змеей,
Не заглушить им голос мой.
Я сын свободных гор!
В грозу под солнцем я стою;
Она ревет, а я пою.
А разозлится, крикну ей:
«Не тронь ты горных шалашей!»
Я сын свободных гор!
Когда ж ударят вдруг в набат
И вспыхнет где одна из хат,
Я вмиг туда! Топор в руках,
И та же песня все в устах:
Я сын свободных гор!
Сион-Гора — сияние,
Высокое, горячее.
Голгоф-Гора — страдание,
Стоокое, всезрячее.
А что вверху, у Батюшки,
Мученье иль восторг?
А что вверху, у Матушки,
Что Сын из тьмы исторг?
Уж если есть падение,
Есть лестница с низин.
Сион-Гора — видение,
Сходил к низинам Сын.
И сходит Он воистину,
Еще премного раз,
Когда любовь и истину
Мы прячем в тайность глаз.
В глаза Он к нам, в правдивые,
С Голгоф-Горы спускается,
Узнав, что мы — счастливые,
От боли отторгается.
Ведет нас снизу к Батюшке,
В превыспренность зыбей.
В Сион-Горе, у Матушки,
Есть сад для голубей.
Колеблются стебли зеленой долины,
Их красит цветов разноцветный убор.
А справа и слева дымятся вершины,
Дымятся вершины торжественных гор.
Я бросил свой дом, он исчез за горами,
Оставил навеки родную семью.
Под Небом глубоким с его облаками,
Меж гор многоснежных, в раздумьи стою.
Я жду, чтобы брызнули краски рассвета,
Чтоб легкий от гор удалился дымок.
Но в сердце напрасно ищу я ответа,
Где Запад и Север, где Юг и Восток.
Я жду. Все воздушней оттенки Лазури.
Над сонной долиной — немой полусвет.
Бледнеют обрывки умолкнувшей бури.
И вот загорается где-то рассвет.
Блеснули цветы пробужденной долины.
В небесном пространстве заискрился день.
Но с левой горы, с недоступной вершины,
Легла на меня исполинская тень.
Я стал удаляться от тени угрюмой,
Но тень, вырастая, скользила за мной.
Долина блистала смеющейся думой,
А я был преследуем тьмою ночной.
И вспыхнул закат перламутрово-алый,
За горы склонялся задумчивый день,
До новой горы доходил я, усталый,
И с правой горы опрокинулась тень.
И тени слились. И заря догорела.
И горы окутались в сумрак ночной.
С вершины к вершине, протяжно, несмело,
Пророчества духов неслись надо мной.Год написания: без даты
Уральские дали — просторы,
и воздух слоист, как слюда,
заводы, заводы — как горы,
у гор огневых — города. И звоны литого металла
в ограде любого двора.
На кряжистых склонах Урала
веками живут мастера. Они укрощенное пламя
привыкли держать под рукой.
У них самоцветные камни
порой отнимают покой. И чем минерал ни упорней,
ценней, не лежит на виду, —
тем радостней и чудотворней
творят мастера красоту. Такой человек не обидит,
он слишком силен для обид.
Он с первого взгляда увидит,
что встречное сердце таит.
Я в высокой узкой башне,
Кто меня привел сюда?
Я в высокой узкой башне
Гость — надолго, гость — всегдашний,
Узник навсегда!
Помню горы, лес и поле,
Все раздолие дорог.
Помню горы, лес и поле,
Где по воле, где на воле
Я скитаться мог!
Помню быстрые ночлеги
В шалаше иль у костра.
Помню быстрые ночлеги;
Ночи ласки, ночи неги!
Хохот до утра!
Кто возвел меня высоко,
Двери запер кто за мной?
Мир — внизу, во мгле — далеко,
Здравствуй, жизни одинокой
Подвиг роковой!
1898
Там, где горы, убегая,
В светлой тянутся дали,
Пресловутого Дуная
Льются вечные струи…
Там-то, бают, в стары годы,
По лазуревым ночам,
Фей вилися хороводы
Под водой и по водам;
Месяц слушал, волны пели,
И, навесясь с гор крутых,
Замки рыцарей глядели
С сладким ужасом на них.
И лучами неземными,
Заключен и одинок,
Перемигивался с ними
С древней башни огонек.
Звезды с неба им внимали,
Проходя за строем строй,
И беседу продолжали
Тихомолком меж собой.
В панцирь дедовский закован,
Воин-сторож на стене
Слышал, тайно очарован,
Дальний гул, как бы во сне.
Чуть дремотой забывался,
Гул яснел и грохотал…
Он с молитвой просыпался
И дозор свой продолжал.
Все прошло, все взяли годы —
Поддался и ты судьбе,
О Дунай, и пароходы
Нынче рыщут по тебе.
Что лицо мое греет?
Светит солнце, теплом
наш сад наполняет.
Что там шумит?
Море шумит. Хотя за
скалистой горою его и не видно.
Откуда аромат миндаля?
Черемуха вся распустилась.
Белым цветом залиты
деревья. Яблони тоже
цветут. Все разноцветно
сверкает. Что перед нами?
Ты стоишь на пригорке.
Перед нами спускается сад.
За лугом синеет залив.
На той стороне холмы и
леса. Темнеют сосновые
горы. Очертанья уходят
в даль голубую. Когда я
увижу все это? Завтра
увидишь.
Я лежал на вершине горы,
Я был окружен землей.
Заколдованный край внизу
Все цвета потерял, кроме двух:
Светло-синий,
Светло-коричневый там,
Где по синему камню писало перо Азраила.
Вкруг меня лежал Дагестан.
Разве гадал я тогда,
Что в последний раз
Читаю арабские буквы на камнях
горделивой земли?
Как я посмел променять
на чет и нечет любови
Разреженный воздух горы?
Чтобы здесь
В ложке плавить на желтом огне
Дагестанское серебро?
Петь:
"Там я жил над ручьем,
Мыл в ледяной воде
Простую одежду мою"?
Как в бёклиновских картинах,
Краски странны…
Мрачны ели на стремнинах
И платаны.В фантастичном беспорядке
Перспективы —
То пологие площадки,
То обрывы.Лес растет стеной, взбираясь
Вверх по кручам,
Беспокойно порываясь
К дальним тучам.Желтый фон из листьев павших
Ярче сказки,
На деревьях задремавших
Все окраски.Зелень, золото, багрянец —
Словно пятна…
Их игра, как дикий танец,
Непонятна.В вакханалии нестройной
И без линий
Только неба цвет спокойный,
Густо-синий, Однотонный, и прозрачный,
И глубокий,
И ликующий, и брачный,
И далёкий.Облаков плывут к вершине
Караваны…
Как в бёклиновской картине,
Краски странны!
И летит, и клубится холодный туман,
Проскользая меж сосен и скал;
И встревоженный лес, как великий орган,
На скрипящих корнях заиграл...
Отвечает гора голосам облаков,
Каждый камень становится жив...
Неподвижен один только — старец веков —
В той горе схоронившийся Миф.
Он в кольчуге сидит, волосами оброс,
Он от солнца в ту гору бежал —
И желает, и ждет, чтобы прежний хаос
На земле, как бывало, настал...
Сорок лет. Жизнь пошла за второй перевал.
Я любил, размышлял, воевал.
Кое-где побывал, кое-что повидал,
Иногда и счастливым бывал.Гнев меня обошел, миновала стрела,
А от пули — два малых следа.
И беда отлетала, как капля с крыла;
Как вода, расступалась беда.Взял один перевал, одолею второй,
Хоть тяжел мой заплечный мешок.
Что же там, за горой? Что же там — под горой?
От высот побелел мой висок.Сорок лет. Где-то будет последний привал?
Где прервется моя колея?
Сорок лет. Жизнь пошла за второй перевал.
И не допита чаша сия.
Хотя я судьбой на заре моих дней,
О южные горы, отторгнут от вас,
Чтоб вечно их помнить, там надо быть раз:
Как сладкую песню отчизны моей,
Люблю я Кавказ.В младенческих летах я мать потерял.
Но мнилось, что в розовый вечера час
Та степь повторяла мне памятный глас.
За это люблю я вершины тех скал,
Люблю я Кавказ.Я счастлив был с вами, ущелия гор,
Пять лет пронеслось: всё тоскую по вас.
Там видел я пару божественных глаз;
И сердце лепечет, воспомня тот взор:
Люблю я Кавказ!..
С отлогой горы мы несемся к реке на салазках,
И девушкам любо, и девушкам очень смешно.
Испуг и блаженство в красивых от холода глазках,
Обычно же… впрочем, не все ли мне это равно!
Навстречу дубы — мы несемся аллеей дубовой —
Торопятся в гору и мимо мелькают стремглав.
Вот речка. И девушек хохот жемчужно-пунцовый
Из-под завитушек, седых от мороза — лукав.
Мне трудно поверить, в морозных участнику гульбах,
Что эти здоровые дети — не тяжкий ли сон? —
С парнями пойдут, под расстроенный старенький Мюльбах,
Отплясывать ночью стреноженный дохлый чарльстон!..
Внезапно небо прорвалось
С холодным пламенем и громом!
И ветер начал вкривь и вкось
Качать сады за нашим домом.
Завеса мутная дождя
Заволокла лесные дали.
Кромсая мрак и бороздя,
На землю молнии слетали!
И туча шла, гора горой!
Кричал пастух, металось стадо,
И только церковь под грозой
Молчала набожно и свято.
Молчал, задумавшись, и я,
Привычным взглядом созерцая
Зловещий праздник бытия,
Смятенный вид родного края.
И все раскалывалась высь,
Плач раздавался колыбельный,
И стрелы молний все неслись
В простор тревожный, беспредельный.