Найдено стихов - 707.
На одной странице показано - 35.
Чтобы посмотреть как можно больше стихов из коллекции, переходите по страницам внизу экрана.
Стихи отсортированы так, что в начале Вы будете видеть более короткие стихи.
На последней странице Вы можете найти самые длинные стихи по теме.
Под алмазным венцом
Среди звезд — Алагяз,
Алагяз — гора.
Выше гор, выше туч
Он на троне сидит, развалясь.
Я помчусь за алмазным венцом
На крылах райской птицы Синам,
Синам — фантастическая птица.
К тем звезда? м обращусь я лицом,
Сердце снам и виденьям предам.
В сердце — рай, там поют соловьи,
Кущи роз, о любви плачет саз…
О, Заро! нас об ятья мои
На алмазный умчат Алагяз!
О.М. СоловьевойИщу спасенья.
Мои огни горят на высях гор —
Всю область ночи озарили.
Но ярче всех — во мне духовный взор
И Ты вдали… Но Ты ли?
Ищу спасенья.
Торжественно звучит на небе звездный хор.
Меня клянут людские поколенья.
Я для Тебя в горах зажег костер,
Но Ты — виденье.
Ищу спасенья.
Устал звучать, смолкает звездный хор.
Уходит ночь. Бежит сомненье.
Там сходишь Ты с далеких светлых гор.
Я ждал Тебя Я дух к Тебе простер.
В Тебе — спасенье! 25 ноября 1900
В суету городов и в потоки машин
Возвращаемся мы — просто некуда деться!
И спускаемся вниз с покорённых вершин,
Оставляя в горах, оставляя в горах своё сердце.Так оставьте ненужные споры —
Я себе уже всё доказал:
Лучше гор могут быть только горы,
На которых ещё не бывал,
На которых ещё не бывал.Кто захочет в беде оставаться один?!
Кто захочет уйти, зову сердца не внемля?!
Но спускаемся мы с покорённых вершин…
Что же делать — и боги спускались на землю.Так оставьте ненужные споры —
Я себе уже всё доказал:
Лучше гор могут быть только горы,
На которых ещё не бывал,
На которых ещё не бывал.Сколько слов и надежд, сколько песен и тем
Горы будят у нас — и зовут нас остаться!
Но спускаемся мы (кто — на год, кто — совсем),
Потому что всегда, потому что всегда мы должны возвращаться.Так оставьте ненужные споры —
Я себе уже всё доказал:
Лучше гор могут быть только горы,
На которых ещё не бывал,
На которых никто не бывал!
Еще весна таинственная млела,
Блуждал прозрачный ветер по горам
И озеро глубокое синело —
Крестителя нерукотворный храм.
Ты был испуган нашей первой встречей,
А я уже молилась о второй, —
И вот сегодня снова жаркий вечер…
Как низко солнце стало над горой…
Ты не со мной, но это не разлука,
Мне каждый миг — торжественная весть.
Я знаю, что в тебе такая мука,
Что ты не можешь слова произнесть.
Ночь. Но луна не укрылась за тучами.
Поезд несется, безжалостно скор…
Я на ступеньках под звуки гремучие
Быстро лечу меж отвесами гор.
Что мне с того, что купе не со стенками:
Много удобств погубила война,
Мест не найти — обойдемся ступеньками.
Будет что вспомнить во все времена.
Ветер! Струями бодрящего холода
Вялость мою прогоняешь ты прочь.
Что ж! Печатлейся, голодная молодость.
Ветер и горы, ступенька и ночь!
Рдяность померкла за очерком гор,
Красок развеялся пестрый укор,
Все безразлично — восторг и позор…
В мире встречает уверенный взор
Только провалы да звездный узор,
Рано взлюбил я, люблю до сих пор
Строй беспредельных, незримых опор,
Держащих строго безмерный собор;
Мир беспросветен — как сумрачный бор,
Звезды-миры смотрят с неба в упор.
Чу! запевает невидимый хор,
Дарохранитель десную простер…
Mori. To Роком решается спор…
Горе, что утра багряный костер
Бросит румянец на черный простор!
Южный полюс Луны задремал, он уснул между гор величавых,
Поражающих правильной формой своей.
Это мысль, заключенная в стройных октавах,
Эти горы живут без воды, в полосе неподвижных лучей, —
Ослепительно ярких, как ум, и ложащихся отблеском странным
На долины, что спят у подножия гор,
Между кратеров мертвых, всегда светлотканных,
Вечно тихих, нетронутых тьмой, и ничей не ласкающих взор.
Эти страшные горы горят неподвижностью вечного света,
Над холодным пространством безжизненных снов,
Это ужас мечты, это дума веков,
Запредельная жизнь Красоты, беспощадная ясность Поэта.
Дай только солнцу за гору зайти! К
тебе я выйду скоро!
Темной ночью ты подойдешь ко мне,
подобный утренней заре, с улыбкой на
сияющем лице, и руки белые, как белые
канаты из коры Taку, положишь ты на
грудь мою.
Друг к другу мы прижмемся; лежа,
целоваться будем; руки подложив под
головы взамен подушек, бедра сблизим.
Не говори мне о тоске любовной, бог
великий восьми тысяч копий!
Как только солнце за гору зайдет,
к тебе я выйду!
О чудо естества! о страх!
Гора, гора в родах!
Стонает, силится и огнь и пламя мещет!
Кипит пучина вод, дрожит столетний лес!
Вселенна целая от ужаса трепещет!
Ужель не видишь ты со высоты небес,
Всесильный Юпитер! что делается с нами?
Ах! что сия гора на свет произведет?
Чудовищ, каковы Титаны были сами?
И, может быть,
Олимп с землею пропадет?
Зло должно истреблять, едва лишь происходит,
Возьми скорей перун, моление услышь!..
Но вот расселась уж — и се из ней исходит…
Всесильны небеса! Ахти! Да это мышь.
Деревянный лаокоон, сбросив на время гору с
плеч, подставляет их под огромную тучу. С мыса
налетают порывы резкого ветра. Голос
старается удержать слова, взвизгнув, в пределах смысла.
Низвергается дождь: перекрученные канаты
хлещут спины холмов, точно лопатки в бане.
Средизимнее море шевелится за огрызками колоннады,
как соленый язык за выбитыми зубами.
Одичавшее сердце все еще бьется за два.
Каждый охотник знает, где сидят фазаны, — в лужице под лежачим.
За сегодняшним днем стоит неподвижно завтра,
как сказуемое за подлежащим.
…Жигули, Жигули!..
И — опять предо мной
К облакам вознесли
Горы лес вековой.Взоры верхом скользят —
От скалы до скалы,
Где лишь тучки парят
Да ширяют орлы.Люб им Волги простор —
Белопенная гладь,
Зеленеющих гор
Красота-благодать.Здесь пред ними встает
За курганом курган,
Где (гуторит народ)
«Думу думал Степан», Где бессудным судьей
Разин правил свой суд,
Где о воле родной
Бури песни поют…
Тот снег — в ожидании нового снега,
скажу лишь о нем, остальное я скрою.
И прошлой зимой длилось действие неба
над Шхелдою, над осиянной горою.Свеченья и тьмы непрестанная смена —
вот опыт горы, умудряющий разум.
Тот снег в ожидании нового снега —
в недвижности, но и в азарте прекрасном.Неистовый дух, вечно алчущий света,
молящийся, страждущий и дерзновенный.
Тот снег в ожидании нового снега.
Далекая Шхелда и сумрак вселенной.
Весна, весна — по всем приметам,
Куда теперь я ни взгляну;
Весна с улыбкой и приветом…
Затем жить стоит в мире этом,
Чтоб видеть русскую весну! Повсюду жизни дар небесный
Нисходит радостно к полям, —
И в то же время повсеместно
Всё о страданьях смерти крестной
Великий пост вещает нам.То в мир земной, то в идеальный
Мечты уносятся мои,
Когда, под благовест печальный,
В лучах весны первоначальной
Журчат веселые ручьи.
В этой местности вечно печально,
Уж когда б я в нее ни попал.
Дремлет озеро первоначально
И луны озыбляет опал.
И поросшие соснами горы
(Берега ведь гора на горе!),
Глазки клюквы в болотном просторе
И морошка в живом янтаре,
И к раките подплывшая тихо
И смотрящая из глубины,
Ключевой и прозрачной, лещиха —
Все печальной полно тишины.
Десять лет я на озере не был,
И опять потянуло к нему
От прогорклого в городе хлеба
В зимних сумерек серую тьму.
Любовь приходит по вечерам,
А на рассвете она уходит.
Восходит солнце, и по горам,
И по долинам лучисто бродит,
Лучи наводит то здесь, то там.
Мир оживает то здесь, то там,
И кто-то светлый по миру бродит,
Утрами бродит, а к вечерам
Шлет поцелуи лесам, горам
И, миротворя весь мир, уходит.
Уходят горы, и век уходит.
И что звучало по вечерам,
Забыто к утру. Лишь память бродит,
Как привиденье, то здесь, то там,
Да волны моря бегут к горам.
Нам надоели низы — к горам
Мы устремились: ведь солнце там!
А вечерами оно уходит…
Тогда — обратно: по вечерам
Уходит Ясность, и Нежность бродит.
Пока мы юны, пока в нас бродит
Кровь огневая, спешим к горам:
Любовь и Солнце мы встретим там!
Пусть на закате оно уходит,
Она приходит по вечерам…
Спишь ли ты, брат мой?
Уж ночь остыла;
В холодный,
Серебряный блеск
Потонули вершины
Громадных
Синеющих гор.
И тихо, и ясно,
И слышно, как с гулом
Катится в бездну
Оторванный камень.
И видно, как ходит
Под облаками
На отдаленном
Голом утесе
Дикий козленок.
Спишь ли ты, брат мой?
Гуще и гуще
Становится цвет полуночного неба,
Ярче и ярче
Горят планеты.
Грозно
Сверкает во мраке
Меч Ориона.
Встань, брат!
Из замка
Невидимой лютни
Воздушное пенье
Принес и унес свежий ветер.
Встань, брат!
Ответный,
Пронзительно-резкий
Звук медного рога
Трижды в горах раздавался,
И трижды
Орлы просыпались на гнездах.
Сонет
Громада тяжкая высоких гор, покрытых
Мхом, лесом, снегом, льдом и дикой наготой;
Уродливая складь бесплодных камней, смытых
Водою мутною, с вершин их пролитой;
Ряд безобразных стен, изломанных, изрытых,
Необитаемых, ужасных пустотой,
Где слышен изредка лишь крик орлов несытых,
Клюющих падеру оравою густой;
Цепь пресловутая всепетого Кавказа,
Непроходимая, безлюдная страна,
Притон разбойников, поэзии зараза!
Без пользы, без красы, с каких ты пор славна?
Творенье божье ты иль чертова проказа?
Скажи, проклятая, зачем ты создана?
Гор и замков вереницы
Отразились в глади вод;
Мой кораблик резво мчится,
Рейн сверкает, даль зовет.
Блещут искры золотые,
И слежу я за волной;
Чувства прежние, былые
Вновь проснулись, вновь со мной.
Знаю, лаской и приветом
Обольщает дивный вид;
Тот поток, что дышит светом,
Гибель темную таит.
Сверху гладь, коварство в недрах —
Ты, поток, ее портрет:
И в ее улыбках щедрых
Та же нега, тот же свет.
Это домчался откуда,
Он из столетий каких,
Зов-перезвон изумруда,
Соснами сложенный стих?
Хвоями крытые горы,
Папороть-древо внизу,
Мхи словно цепкие воры,
Гибкую сжали лозу.
Справа и слева стремнины,
Стройно взлетели из мглы
Гор вековых исполины,
Каури гордой стволы.
Мхи не дерзнут к ним коснуться,
Горные сосны — цари,
Смолы с них желтые льются,
Ладан страны Маори.
Чернозем сменился степью,
Необ ятною для взора;
Вдалеке синеют цепью
Разновидной формы горы.
Все покрыты травкой свежей
Скаты древнего Урала;
Взглянешь вправо, влево — те же
Содержатели металла.
Много речек и потоков
Вдоль по скатам вниз стремятся,
Средь деревьев и порогов
Воды их в горах теснятся.
Там покрытые хвоею
Появились пихты, ели,
И одеждою седою
Кедры-старцы засерели.
Горы круче, горы выше;
А в горах теснятся робко,
Льются речки; вправо ближе
Александровская сопка.
Неуклюжей пирамидой,
С виду пасмурной и темной,
Лесом изредка покрытой,
Сопка кажется огромной.
Вот и воды Сыростана
Миновали мы два раза,
Там бледнеет гладь Атляна,
А за ней простор Миаса.
Вот Ильменские отроги,
Пресноводные озера,
Те же реки, те ж пороги,
Те ж долины, те же горы.
Снегами вечными покрыты,
Людской пугающие взор,
Вы, недоступные граниты,
И выси девственные гор, —
Всегда служили вы оплотом
Тому, кто к вам без страха шел.
Всем, не склонявшимся под гнетом
И презиравшим произвол.
На эти сумрачные кручи,
Где реют коршуны и тучи,
Ступал лишь смелый человек.
Здесь жили вольные народы,
И колыбелью их свободы
Гора является вовек.
Растут, растут причудливые тени,
В одну сливаясь тень…
Уж позлатил последние ступени
Перебежавший день.Что звало жить, что силы горячило —
Далеко за горой.
Как призрак дня, ты, бледное светило,
Восходишь над землей.И на тебя как на воспоминанье
Я обращаю взор…
Смолкает лес, бледней ручья сиянье,
Потухли выси гор; Лишь ты одно скользишь стезей лазурной;
Недвижно всё окрест…
Да сыплет ночь своей бездонной урной
К нам мириады звезд.
В стране, которая — одна
Из всех звалась Господней,
Теперь меняют имена
Всяк, как ему сегодня
На ум или не-ум (потом
Решим!) взбредет. «Леонтьем
Крещеный — просит о таком —
то прозвище». — Извольте!
А впрочем, что ему с холма,
Как звать такую малость?
Я гору знаю, что сама
Переименовалась.
Среди казарм, и шахт, и школ:
Чтобы душа не билась! —
Я гору знаю, что в престол
Души преобразилась.
В котлов и общего котла,
Всеобщей котловины
Век — гору знаю, что светла
Тем, что на ней единый
Спит — на отвесном пустыре
Над уровнем движенья.
Преображенье на горе?
Горы — преображенье.
Гора, как все была: стара,
Меж прочих не отметишь.
Днесь Вечной Памяти Гора,
Доколе солнце светит —
Вожатому — душ, а не масс!
Не двести лет, не двадцать,
Гора та — как бы ни звалась —
До веку будет зваться
Волошинской.
(Сонет Мисака Мицарэнца)
В горах, в монастыре, песнь колокола плачет;
Газели на заре на водопой спешат;
Как дева, впившая мускатный аромат,
Пьян, ветер над рекой и кружится и скачет;
На тропке караван, но склону гор маячит,
И стоны бубенцов, как ночи песнь, звучат;
Я слышу шорохи за кольями оград
И страстно солнца жду, что лик свой долго прячет.
Весь сумрачный ландшафт, — ущелье и скала, —
Похож на старого гигантского орла,
Что сталь когтей вонзил в глубины без названья.
Пьянящий запах мне бесстрастно шлет заря;
Мечтаю меж дерев, томлюсь, мечтой горя,
Что пери явится — венчать мои желанья!
Звенит гармоника. Летят качели.
«Не шей мне, матерь, красный сарафан».
Я не хочу вина. И так я пьян.
Я песню слушаю под тенью ели.Я вижу город в голубой купели,
Там белый Кремль — замоскворецкий стан,
Дым, колокольни, стены, царь-Иван,
Да розы и чахотка на панели.Мне грустно, друг. Поговори со мной.
В твоей России холодно весной,
Твоя лазурь стирается и вянет.Лежит Москва. И смертная печаль
Здесь семечки лущит, да песню тянет,
И плечи кутает в цветную шаль.
Ты, моя фея фонтанов,
Фея журчащих ручьев,
Ты из летучих туманов
Вестником вышла на зов.
Ты из летучих туманов
Вышла на трепетный зов
Около старых платанов
В час окликания сов.
Около старых платанов
Слушал я оклики сов.
Высился гор-великанов
Призрак, зловеще-суров.
Призраки гор-великанов…
Тень виноградных кустов…
Ждал я желанных обманов,
Мгле доверяя свой зов.
Ждал я желанных обманов…
Ты мой услышала зов,
Ты, моя фея фонтанов,
Фея журчащих ручьев.
Не дивись, что я черна,
Опаленная лучами;
Посмотри, как я стройна
Между старшими сестрами.Оглянись: сошла вода,
Зимний дождь не хлещет боле;
На горах опять стада,
И оратай вышел в поле.Розой гор меня зови;
Ты красой моей ужален,
И цвету я для любви,
Для твоих опочивален.Целый мир пахнул весной,
Тайный жар владеет девой;
Я прильну к твоей десной,
Ты меня обнимешь левой.Я пройду к тебе в ночи
Незаметными путями;
Отопрись — и опочий
У меня между грудями.
Фраки, белые жилеты,
Тальи, стянутыя мило,
Комплименты, поцалуи…
Если б в вас да сердце было!
И любви хотя немножко
Было б в сердце!.. Тошны, право,
Ваши вопли и стенанья:
Разве жизнь вам не забава?
Ухожу от вас я в горы,
Где живут простые люди,
Где свободный веет воздух,
И дышать просторней груди…
В горы, где темнеют ели —
Шумны, зелены, могучи,
Воды плещут, птицы свищут,
И по воле мчатся тучи.
Полированныя залы…
Полированные гости…
В горы! в горы! Я оттуда
Улыбнуся вам без злости.
Горят померанцы, и горы горят.
Под ярким закатом забытый солдат.
Раскрыты глаза, и глаза широки,
Садятся на эти глаза мотыльки.
Натертые ноги в горячей пыли,
Они еще помнят, куда они шли.
В кармане письмо — он его не послал.
Остались патроны, не все расстрелял.
Он в городе строил большие дома,
Один не достроил. Настала зима.
Кого он лелеял, кого он берег,
Когда петухи закричали не в срок,
Когда закричала ночная беда
И в темные горы ушли города?
Дымились оливы. Он шел под огонь.
Горела на солнце сухая ладонь.
На Сьерра-Морена горела гроза.
Победа ему застилала глаза.
Раскрыты глаза, и глаза широки,
Садятся на эти глаза мотыльки.
Замок с выси гор глядится
В Рейн, прозрачный, как стекло;
Лодка быстро вдаль стремится,
Утро ярко и тепло.
Тосковать душа устала,
На игру блестящих вод
Я гляжу; что в сердце спало,
Все проснулось и живет.
Лаской нежной, лаской жаркой
Вниз к себе поток манит;
Но я знаю: сверху яркий,
В глубине он ночь таит.
И у милой ярки глазки,
И она любовь дарит,
И она, даруя ласки,
Злой обман в душе таит.
Над горою Клементьева
Ветра тревожный рев.
Рядом с легким планером
Тяжелый орел плывет.
Здесь Икаром себя
Вдруг почувствовал Королев,
Полстолетья назад
В безмоторный уйдя полет.Сколько тем, что когда-то
Мальчишками шли сюда,
Тем девчонкам, которых
Взяла высота в полон?..
Ах, не будем педантами,
Что нам считать года?
Возраст сердца —
Единственный времени эталон… Над горою Клементьева
Так же ветра ревут,
Как ревели они
Полстолетья тому назад.
Через гору Клементьева
К солнцу пролег маршрут,
Хоть давно с космодромов
Туда корабли летят.
Меня не манит тихая отрада,
Покой, тепло родного очага,
Не снятся мне цветы родного сада,
Родимые безмолвные луга.
Краса иная сердцу дорога,
Я слышу рев и рокот водопада,
Мне грезятся морские берега,
И гор неумолимая громада.
Среди других обманчивых утех
Есть у меня заветная утеха:
Забыть, что значит плач, что значит смех, —
Будить в горах грохочущее эхо.
И в бурю созерцать, под гром и вой,
Величие пустыни мировой.
(И. П. Постникову)В тени громад снеговершинных,
Суровых, каменных громад
Мне тяжело от дум кручинных:
Кипит, шумит здесь водопад,
Кипит, шумит он беспрестанно,
Он усыпительно шумит!
Безмолвен лес и, постоянно
Пуст, и невесело глядит;
А, вон охлопья серой тучи,
Цепляясь за лес, там и сям,
Ползут пушисты и тягучи
Вверх к задремавшим небесам.
Ах, горы, горы! Прочь скорее
От них домой! Не их я сын!
На Русь! Там сердцу веселее
В виду смеющихся долин!
Видкиль запорозци,
Видкиль се ийдут?
Чи от туркив, ляхив?
Чи из Питенбурха?
Иль чи за Кубанью
Рубались дня со три,
Со чиркесом у горах?
Здоров, пане, хлопцы,
Здоров пробували;
А де ж вы казакив
Ще инших девали,
Як ихали з дому
Буловас багацко:
А теперь щось трошки.
Один з запорозцив
Одтак промовляе:
«Ой, знайте ль вы, братци,
Де Кубань мутная
Геть к морю несётся;
Де лесы и горы,
Де дики черкисы
Свои сакли мают;
Там то ни козаки:
Там то вси удалы,
Порубани, мёртвы,
Навеки застались…»
СонетКак сон, летит дорога, и ребром
встаёт луна за горною вершиной.
С моею чёрной гоночной машиной
сравню — на волю вырвавшийся гром! Все хочется, — пока под тем бугром
не стала плоть личинкою мушиной, -
слыхать, как прах под бешеною шиной
рыдающим исходит серебром… Сжимая руль наклонный и упругий,
куда лечу? У альповой лачуги —
почудится отеческий очаг; и в путь обратный, — вдавливая конус
подошвою и боковой рычаг
переставляя по дуге, — я тронусь.