Кто против голода,
кто за горы хлеба,
беритесь за молот весело и молодо,
чтоб ни один паровоз не починен не был.
Так начинается голод:
с утра просыпаешься бодрым,
потом начинается слабость,
потом начинается скука,
потом наступает потеря
быстрого разума силы,
потом наступает спокойствие.
А потом начинается ужас.
Когда начнем освобождаться от голода,
холода и разрухи прочей?
Когда вот эту программу
выполнит горнорабочий!
1.
Угля 850 миллионов пудов.
2.
Нефти 230 миллионов.
3.
Руд железных 60 миллионов.
4.
Золота 250 пудов.
Нет! Еще любовный голод
Не раздвинул этих уст.
Нежен — оттого что молод,
Нежен — оттого что пуст.
Но увы! На этот детский
Рот — Шираза лепестки! —
Все людское людоедство
Точит зверские клыки.
1.
Нечеловеческой силы требовала война.
2.
Война окончилась.
3.
Передохнуть захотелось нам.
4.
Приказ о демобилизации во́ину мил.
5.
Многие успокоились — побиты, мол, белые.
6.
В результате — некоторое разложение ослабленных сил, притихла наша энергия ослабелая.
7.
Видит голод: работаем еле, —
8.
лезет голод во все щели.
9.
Только организация побьет голод.1
0.
Направьте ж на голод пролетарский молот.1
1.
Отдыхать некогда, чего разинул рот! 1
2.
Товарищи — на новые позиции. Вперед!
1.
В России голод.
2.
Разруха помогает голоду.
3.
Необходимы срочные меры.
4.
А что в это время делают кадеты, меньшевики и эсеры?
5.
Подрывало корни белогвардейское рыло.
6.
Вот что за май и за июнь ВЧК раскрыла.
7.
Та́к вот деньги у Антанты брали попрошайки.
8.
На эти деньги вооружали шайки.
9.
Красноармейцев травить запасались ядом; 1
0.
если видят — хлеб имеется, 1
1.
разрушают путь, чтоб скорей рабочим ноги протянуть.1
2.
Товарищи, не верьте банде вражьей.Товарищи, стойко стойте на страже.
1.
Голод?
2.
Или мы?
3.
Если на заграницу понадеются голодные люди —
4.
вот что будет.
5.
Если на Врангеля понадеются люди —
6.
вот что будет.
7.
Если на меньшевиков понадеются люди —
8.
вот что будет.
9.
Если на эсеров понадеются люди —1
0.
вот что будет.1
1.
Только надейся на них, 1
2.
и с голодом справишься, быстр и лих.
1.
Дайте 100 000 пудов металла,
2.
а мы орудия сельскохозяйственные дадим.
3.
Если железо круглое, квадратное, угловое или в обрезках есть.
4.
спеши его на ремонт несть!
5.
Рессора завалялась меж травой сорной —
6.
неси! Нет лучше стали рессорной.
7.
Чтоб хлеб рождался на каждом лугу,
8.
неси любой негорелый чугун.
9.
Хочешь голоду свернуть голову —1
0.
неси побольше свинца и олова.1
1.
Неси, — не останавливаться работе ж остальной —1
2.
проволоки побольше железной и стальной.
Каждый молод молод молод
В животе чертовский голод
Так идите же за мной…
За моей спиной
Я бросаю гордый клич
Этот краткий спич!
Будем кушать камни травы
Сладость горечь и отравы
Будем лопать пустоту
Глубину и высоту
Птиц, зверей, чудовищ, рыб,
Ветер, глины, соль и зыбь!
Каждый молод молод молод
В животе чертовский голод
Все что встретим на пути
Может в пищу нам идти.
Прочитай, посмотри и выполни это:
Обыкновенно публика помогает так:
внесет пятак
и рада —
сделала, что надо!
Дойдет пятак до голодных мест —
крестьянин кусочек хлеба съест
и снова зубы на полку.
В случайной помощи мало толку.
И жертвователя такого спросим гневно:
«Сам-то ты обедаешь ежедневно?
И крестьянин ежедневно хочет есть.
Значит, и помощь надо ежедневно несть».
Не вразброд,
не случайно,
а день за днем —
помогай голодающему, заботься о нем.
Помните!
Голод не побежден пока.
Берите голодающих на иждивение.
Жертвуйте деньгами!
Уделяйте часть пайка!
1.
В Советской России не может быть никакого царя,
2.
не может быть и царя-голода.
3.
Несись этот клич от села к селу, к городу от города.
4.
Этот выводок царей уничтожен.
5.
Царю-голоду готовьте то же.
6.
Но мало только на помощь звать,
7.
мало сегодня и завтра поесть —
8.
надо собственное хозяйство организовать.
9.
Сортируй семена, строй хранилища, вывозиудобрения, не пускай скот на подмерзшую озимь.1
0.
Надо в хозяйстве улучшения ввесть.1
1.
Улучшите хозяйство, и тогда нам1
2.
никакая природа не будет страшна.
1.
Победой увенчав Октябрьский бой,
2.
мы праздновали первую годовщину гульбой.
3.
Закрыло горизонт опасностью иною, —
4.
вторую отпраздновали победною войною.
5.
Трещину дал Коммуны дом, —
6.
отпраздновали третью всероссийским трудом.
7.
Нынче новый враг грозится съесть:
8.
голод пришел на Поволжье насесть.
9.
Поэтому нынешнюю годовщину1
0.
отпразднуем не прогулкой чинной.1
1.
Кто хочет, чтоб скорее, весело и молодоКоммуна б могла расцвесть, 1
2.
отпразднуй годовщину, борясь с голодом, —дав Поволжью есть.
1.
Рабочий! Чем голод ругать со зла́,
2.
смотри, чтоб на заводе не пропала зола.
3.
Золой удобрится для рабочего почва;
4.
удобрится и хлеб принесет для рабочего.
5.
Промышленные предприятия сжигают в году 5½ миллионов кубических са̀женей.
6.
С каждой са̀жени4 пуда золы, и больше даже.
7.
«Рабочий, береги золу!» — клич несись по заводу.
8.
Если зола попала под снег
9.
или под воду, 1
0.
то, посылая крестьянам подарок свой, 1
1.
перемешай нижний и верхний слой, 1
2.
а то, если запас промочен, калий, нужный для удобрения, улетучивается очень.1921, апрель
Поля моей скудной земли
Вон там преисполнены скорби.
Холмами пространства вдали
Изгорби, равнина, изгорби!
Косматый, далекий дымок.
Косматые в далях деревни.
Туманов косматый поток.
Просторы голодных губерний.
Просторов простертая рать:
В пространствах таятся пространства.
Россия, куда мне бежать
От голода, мора и пьянства?
От голода, холода тут
И мерли, и мрут миллионы.
Покойников ждали и ждут
Пологие скорбные склоны.
Там Смерть протрубила вдали
В леса, города и деревни,
В поля моей скудной земли,
В просторы голодных губерний.
1.
Голодом (на основании последних вестей)
захвачено 15 губерний и областей.
2.
Население оное
22-миллионное.
3.
В прошлом году 15 миллионов десятин засеяли здесь,
4.
а сейчас 7 миллионов засев весь.
5.
Надо,
чтоб обсеменить (хотя бы половину),
15 миллионов пудов семян кинуть.
6.
Должны были дать за август только
9 850 000 пудов. (Немалая толика!)
7.
А что же сделано?
8.
Крестьянство, чтобы помочь голодному люду,
полностью возвратило семенную ссуду.
9.
10 000 000 пудов зерна
уже удалось отправить нам.1
0.
На днях из Швеции и Америки семена будут;
2 100 000 пудов прибудутнам на радость, 1
1.
назло им».1
2.
Мы на голодном фронте победим,
но для этого необходим сбор налога.
Внеси же налог, не раздумывая много!
СонетПоследний мой приют — сей пошлый макадам,
Где столько лет влачу я старые мозоли
В безумных поисках моей пропавшей доли,
А голод, как клеврет, за мною по пятам.Твоих, о Вавилон, вертепов блеск и гам
Коробку старую мою не дразнят боле!
Душа там скорчилась от голода и боли,
И черви бледные гнездятся, верно, там.Я призрак, зябнущий в зловонии отребий,
С которыми сравнял меня завидный жребий,
И даже псов бежит передо мной орда; Я струпьями покрыт, я стар, я гнил, я — парий.
Но ухмыляюсь я презрительно, когда
Помыслю, что ни с кем не хаживал я в паре.
Что делать с деньгами, если и получишь?
2.
Продукты получишь — много лучше.
3.
Скажем, если ходил человек без сапог,
4.
разве он это купить мог?
5.
А теперь захотелось сапог пылко, —
6.
беги скорее в свою потребилку.
7.
Не хочу, мол, сносить недостатков бремя я.Вот моя премия!
Чтоб я обутый ходить мог,
сменяйте ее на пару сапог.
8.
Разумеется, за натуральную премию твоюсапожники вперебой сапоги дают.
9.
Но где же взять премию эту? 1
0.
Не работали, — значит, и премии нету.1
1.
Тем больше премия, чем больше дашь.1
2.
Итак, товарищи, на работу наляжь.
Удушье смрада в памяти не смыл
Веселый запах выпавшего снега,
По улице тянулись две тесьмы,
Две колеи: проехала телега.
И из нее окоченевших рук,
Обглоданных — неседенными — псами,
Тянулись сучья… Мыкался вокруг
Мужик с обледенелыми усами.
Американец поглядел в упор:
У мужика под латаным тулупом
Топорщился и оседал топор
Тяжелым обличающим уступом.
У черных изб солома снята с крыш,
Черта дороги вытянулась в нитку.
И девочка, похожая на мышь,
Скользнула, пискнув, в черную калитку.
День, как волчиха, сер,
И ветер воет зло,
Льет дождь, а вместе с тем
И снегу намело.
Пуста степная ширь:
Вот наш унылый дом.
Пристанища нам нет,
Ни кустика кругом.
Снаружи мучит лед
И голод изнутри,
И так страдаем мы
С зари и до зари.
А вот и третий враг —
Коварный ствол ружья,
Окрашен кровью снег,
И это кровь моя.
И голод, и мороз,
И в ребрах злой свинец,
И все ж свободен волк,
Глухих степей жилец!
Голод растет.
Спасение Поволжья в наших руках.
Все протягивают руку помощи волжанам.
А в наших рядах есть люди, запускающие эти
руки в грузы, идущие Волге.
Вон грабителей из наших рядов!
Беспощадный суд бандитам!
В скором и сохранном продвижении грузов —
единственное спасение голодающих.
Опоздать — все равно что ничего не дать.
Мастеровые и рабочие депо и мастерских!
Каждый паровоз, каждый вагон, везущий грузы
голодающим, ремонтируй немедля — вот наша заповедь.
Движенцы!
Промедление — смерть. Ни минуты промедления,
ни минуты простоя — грузы голодающим должны
лететь — вот наша заповедь.
Грузчики!
Ни минуты не задерживать подвижной состав.
Грузи голодающим грузы — немедля.
Разгружай немедля — вот наша заповедь.* * *В сплочении победа.
Транспортники!
Сомкнутым строем мастеров, грузчиков и движенцев
— на борьбу с голодом.
Голод — фронт. Лентяй — дезертир. Вор — предатель,
Да здравствуют герои голодного фронта.
Долой дезертиров и предателей.
В моей стране — разбои и мятеж,
В моей стране — холера, тиф и голод.
Кто причинил ее твердыне брешь?
Кем дух ее кощунственно расколот?
Надежда в счастье! сердце мне онежь!
Я жить хочу! я радостен и молод!
Меня поймет, кто, как и я, сам молод,
Кому претит разнузданный мятеж.
Кто, мне подобно, молит жизнь: «Онежь!»
Кому угрозен тиф и черный голод,
Кто целен, бодр и духом не расколот,
Кому отвратна в государстве брешь.
Да, говорит о разрушеньи брешь…
Живой лишь раз, единственный раз молод!
И если жизни строй разбит, расколот,
И если угнетает всех мятеж,
И если умерщвляет силы голод,
Как не воскликнешь: «Счастье! нас онежь!»
Лишь грубому не нужен вскрик: «Онежь!»
Ему, пожалуй, даже ближе брешь,
Чем целостность: ему, пожалуй, голод
Отраднее, чем сытость; он и молод
По-своему: вскормил его мятеж,
И от рожденья грубый весь расколот.
Ужасный век: он целиком расколот!
Ему смешно сердечное: «Онежь!»
Он, дикий век, он сам сплошная брешь.
Его мятеж — разбойничий мятеж.
Он с детства стар, хотя летами молод,
И вскормлен им царь людоедов — Голод.
Но он умрет, обжора жирный Голод,
Кем дух людской искусственно расколот!
И я, и ты, и каждый будет молод!
И уж не мы судьбе, она: «Онежь!» —
Воскликнет нам. Мы замуравим брешь
И против грабежа зажмем мятеж!
Последний мой приют — сей пошлый макадам,
Где столько лет влачу я старые мозоли
В безумных поисках моей пропавшей доли,
А голод, как клеврет, за мною по пятам.
Твоих, о Вавилон, вертепов блеск и гам
Коробку старую мою не дразнят боле!
Душа там скорчилась от голода и боли,
И черви бледные гнездятся, верно, там.
Я призрак, зябнущий в зловонии отребий,
С которыми сравнял меня завидный жребий,
И даже псов бежит передо мной орда;
Я струпьями покрыт, я стар, я гнил, я — парий.
Но ухмыляюсь я презрительно, когда
Помыслю, что ни с кем не хаживал я в паре.
Средь запустенья города немого,
Что колыбелью был, а ныне склеп,
Людей угасших сказанное слово,
Обломок от крушения судеб, —
Восстала Башня Голода, виденьем.
Под ней тюрьма, чудовищный вертеп,
Там мука сочеталась с преступленьем,
Кто там живет, кошмары их полны
И золотом, и кровью, и томленьем.
И так они до смерти видят сны.
Там высится тяжелая громада —
Соборы, башни — ей затенены
Лучи небес, воздушная услада,
И каждый храм, и каждый пышный дом,
От башни той, ее страшася взгляда,
Как бы ушел — мир обнажен кругом:
Как будто призрак, смутный и ужасный,
Средь нежных женщин встал зловещим сном,
И, сделавшись зеркальностию ясной,
В себе их вид, их лики отражал,
И слил в одно весь этот блеск прекрасный,
Пока застывшим мрамором не стал.
Из еврейской поэзии
Перевод Марины Цветаевой
Отощав в густых лесах,
Вышел волк на снежный шлях,
И зубами волк —
Щёлк!
Ишь, сугробы намело!
За сугробами — село.
С голоду и волк — лев.
Хлев.
По всем правилам подкоп.
Вмиг лазеечку прогрёб,
К белым козам старый бес
Влез.
Так и светятся сквозь темь!
Было восемь — станет семь.
Волчий голод — козий гроб:
Сгрёб.
Мчится, мчится через шлях
Серый с белою в зубах,
Предвкушает, седоус,
Вкус.
— Молода ещё, Герр Вольф!
(Из-под морды — козья молвь.)
Одни косточки, небось!
Брось!
— Я до всяческой охоч!
— Я одна у мамы — дочь!
Почему из всех — меня?
Мя-я-я…
— Было время разбирать,
Кто там дочь, а кто там мать!
Завтра матушку сожру.
Р-р-р-у!
— Злоумышленник! Бандит!
Где же совесть? Где же стыд?
Опозорю! В суд подам!
— Ам!
Чтоб голод нас не передушил к лету,
права кооперации расширены по декрету.
До сих пор кооперация только распределяла;
при разверстке не до обмена — всего мало.
С введением продналога
будет у крестьян остатков много.
А раз свободные продукты есть,
кооперативам разрешается и закупки произвесть.
Хотите есть,
хотите пить ли,
припишитесь к одному из обществ потребителей.
Каждому разрешается пройти
не больше чем один кооператив.
В пределах каждой> области граждане могут объединиться, —
группы лиц или мелкие территориальные единицы.
Можно у потребилки требовать, объединясь,
вот это, мол, и то закупайте для нас.
Сделав дополнительный взнос,
закупи и распределяй хоть целый воз.
С крестьянами, с кустарями, с ремесленниками кооперативы обмениваются и торгуют.
Могут лишки крестьянские купить, могут кустарные изделия, могут любую вещь другую.
Потребилка может ферму устроить.
Может огороды рыть,
может фабрику любую открыть.
Даваемые государством продукты
потребительское общество распределять должно.
Полученные из-за границы продукты
тоже распределяет оно.
Члены вносят в потребилки свои́
взносы, авансы или паи́.
Глава потребилки — выборное правление.
И для взора
контрольно-ревизионный орган в несколько ревизоров.
Президиум В-Ц-И- Комитета
может на равных правах ввести представителя
вот в это правление и в это.
Я здоров, румян и весел,
Сытно ем и славно пью;
Никогда нужда и голод
Не стучатся в дверь мою.
Мне наследственный, оставил
Мой родитель, капитал…
Он его на службе царской —
Понемножку собирал.
Я одет всегда по моде,
Англичанином портным,
За приятныя манеры,
Очень дамами любим.
Не якшаюсь с разной дрянью;
Только с знатными знаком.
И владею превосходно
Я французским языком.
Хоть не делал зла я людям,
Хоть душой и сердцем чист;
Но не скрылся от злословья:
Говорят я эгоист!
Клевета! Богоугодных
Разных обществ, член и я.
Филантропы пять целковых,
Каждый год, берут с меня.
Все толкуют: погибает
От неправды род людской
Тот обелся на обеде;
Умер с голоду другой.
Разве я тому причиной?
Видно так ужь суждено.
Разсуждать об этом право
И напрасно и смешно.
Жизнь дана — чтоб наслаждаться…
Мой на это взгляд такой.
Пусть мечтатели вздыхают
Я махнул на них рукой.
Я румян, здоров и весел
Сытно ем, и славно пью.
Никогда нужда и голод
Не стучатся в дверь мою!
В каком-то доме был Скворец,
Плохой певец;
Зато уж филосо́ф презнатный,
И свел с Котенком дружбу он.
Котенок был уж котик преизрядный,
Но тих и вежлив, и смирен.
Вот как-то был в столе Котенок обделен.
Бедняжку голод мучит:
Задумчив бродит он, скучаючи постом;
Поводит ласково хвостом
И жалобно мяучит.
А филосо́ф Котенка учит —
И говорит ему. «Мой друг, ты очень прост,
Что терпишь добровольно пост;
А в клетке над носом твоим висит щегленок:
Я вижу ты прямой Котенок».
«Но совесть...» — «Как ты мало знаешь свет!
Поверь, что это сущий бред,
И слабых душ одни лишь предрассудки,
А для больших умов — пустые только шутки!
На свете кто силен,
Тот делать все волен.
Вот доказательства тебе и вот примеры».
Тут, выведя их на свои манеры,
Он философию всю вычерпал до дна.
Котенку натощак понравилась она:
Он вытащил и сел щегленка.
Разлакомил кусок такой Котенка,
Хотя им голода он утолить не мог.
Однако же второй урок.
С большим успехом слушал
И говорит Скворцу: «Спасибо, милый кум!
Наставил ты меня на ум».
И, клетку разломав, учителя он скушал.
Хлеб от земли, а голод от людей:
Засеяли расстрелянными — всходы
Могильными крестами проросли:
Земля иных побегов не взрастила.
Снедь прятали, скупали, отымали,
Налоги брали хлебом, отбирали
Домашний скот, посевное зерно:
Крестьяне сеять выезжали ночью.
Голодные и поползни червями
По осени вдоль улиц поползли.
Толпа на хлеб палилась по базарам.
Вора валили на землю и били
Ногами по лицу. А он краюху,
В грязь пряча голову, старался заглотнуть.
Как в воробьев, стреляли по мальчишкам,
Сбиравшим просыпь зерен на путях,
И угличские отроки валялись
С орешками в окоченелой горстке.
Землю тошнило трупами, — лежали
На улицах, смердели у мертвецких,
В разверстых ямах гнили на кладбищах.
В оврагах и по свалкам костяки
С обрезанною мякотью валялись.
Глодали псы оторванные руки
И головы. На рынке торговали
Дешевым студнем, тошной колбасой.
Баранина была в продаже — триста,
А человечина — по сорока.
Душа была давно дешевле мяса.
И матери, зарезавши детей,
Засаливали впрок. «Сама родила —
Сама и сем. Еще других рожу»…
Голодные любились и рожали
Багровые орущие куски
Бессмысленного мяса: без суставов,
Без пола и без глаз. Из смрада — язвы,
Из ужаса поветрия рождались.
Но бред больных был менее безумен,
Чем обыденщина постелей и котлов.
Когда ж сквозь зимний сумрак закурилась
Над человечьим гноищем весна
И пламя побежало язычками
Вширь по полям и ввысь по голым прутьям, —
Благоуханье показалось оскорбленьем,
Луч солнца — издевательством, цветы — кощунством.
Конрад фон-Гогенштауфен ужь много, много дней
Пред Винспергом держался с дружиною своей.
Давно ужь в чистом поле врага осилил он,
Но в Винсперге не думал сдаваться гарнизон.
Пришел, однако, голод, о, голод —лютый ад!
Пощады Винсперг просит —неумолим Конрад;
«От ваших стрел погибло не мало слуг моих
И, сдайтесь вы, не сдайтесь —я отомщу за них!»
Тогда приходят жены: „Коль тверд ты на своем,
То отпусти хоть женщин, —мы не грешны ни в чем.“
И сжалился над ними разгневанный герой
И кротко изрекает он приговор такой:
„Пусть жены все выходят, и каждая из них
Пускай с собой уносит то из вещей своих,
Что ей всего дороже, что в силах снесть она.“
И царским словом воля его закреплена.
На утро, рано, рано, чуть только свет блеснул,
Потешную картину увидел караул:
Ворота растворились, и женщины пошли
Тяжелыми шагами, сгибаясь до земли.
Сгибаются под ношей, лежащей на спине:
Что им всего дороже —мужей несут оне.
«Держите их, обманщиц!» с угрозой враг кричит.
«Король не это думал!» граф-канцлер говорит.
Скорей бегут к Конраду, —и засмеялся он:
«Хоть я не это думал, —хвалю чудесных жен!
Что сказано, то свято, и слова моего
Я, знайте, не нарушу нигде, ни для кого!»
Так чистым сохранился блеск царскаго венца;
Конрада славит голос народнаго певца.
Надежно полагаться на слово короля
Могла еще в те годы германская земля.
Еду ли ночью по улице тёмной,
Бури заслушаюсь в пасмурный день —
Друг беззащитный, больной и бездомный,
Вдруг предо мной промелькнет твоя тень!
Сердце сожмется мучительной думой.
С детства судьба невзлюбила тебя:
Беден и зол был отец твой угрюмый,
Замуж пошла ты — другого любя.
Муж тебе выпал недобрый на долю:
С бешеным нравом, с тяжелой рукой;
Не покорилась — ушла ты на волю,
Да не на радость сошлась и со мной… Помнишь ли день, как больной и голодный
Я унывал, выбивался из сил?
Б комнате нашей, пустой и холодной,
Пар от дыханья волнами ходил.
Помнишь ли труб заунывные звуки,
Брызги дождя, полусвет, полутьму?
Плакал твой сын, и холодные руки
Ты согревала дыханьем ему.
Он не смолкал — и пронзительно звонок
Был его крик… Становилось темней;
Вдоволь поплакал и умер ребенок…
Бедная! слез безрассудных не лей!
С горя да с голоду завтра мы оба
Также глубоко и сладко заснем;
Купит хозяин, с проклятьем, три гроба —
Вместе свезут и положат рядком… В разных углах мы сидели угрюмо.
Помню, была ты бледна и слаба,
Зрела в тебе сокровенная дума,
В сердце твоем совершалась борьба.
Я задремал. Ты ушла молчаливо,
Принарядившись, как будто к венцу,
И через час принесла торопливо
Гробик ребенку и ужин отцу.
Голод мучительный мы утолили,
В комнате темной зажгли огонек,
Сына одели и в гроб положили…
Случай нас выручил? Бог ли помог?
Ты не спешила печальным признаньем,
Я ничего не спросил,
Только мы оба глядели с рыданьем,
Только угрюм и озлоблен я был… Где ты теперь? С нищетой горемычной
Злая тебя сокрушила борьба?
Или пошла ты дорогой обычной,
И роковая свершится судьба?
Кто ж защитит тебя? Все без изъятья
Именем страшным тебя назовут,
Только во мне шевельнутся проклятья —
И бесполезно замрут!..
Кащей, ты дурно поступаешь,
Когда лишь в то живешь, что деньги собираешь
И первым их своим блаженством почитаешь.
Ну, если час такой найдет,
Что деньги есть, да хлеба нет?
Вот ты мне смехом отвечаешь,
Да смех твой, может быть, пройдет,
Дай только рассказать мне нечто наперед.
В каком-то городе два человека жили,
Которы промыслом купцами оба были.
Один из них в то только жил,
Что деньги из всего копил;
Другой доход свой в хлеб оборотить старался.
Богатый деньгами товарищу смеялся,
Что он все хлебом запасался.
Товарищ смех его спокойно принимал
И хлебный свой запас все больше умножал.
Вдруг войско к городу с осадой подступило,
С осадой наконец и голод наступил.
Теперь, что у кого запасу, к счастью, было,
Тот тем в сей крайности и жил.
Богатый деньгами кащей без хлеба был,
Купить его ко всем по городу метался,
За хлеб один кащей все деньги отдает,
Однако же никто и денег не берет:
Что в деньгах, если хлеба нет!
Товарищ лишь один прибежищем остался.
Кащей в числе других несчастных первый был,
Который хлеба попросил
У самого того, кому он насмехался,
Что тот все хлебом запасался.
Товарищ и его питал,
И прочих жителей от голода спасал.
Как город взяли,
Всех жителей живых застали,
А у кащея все богатство обобрали.
«Ну, что? — ему тогда товарищ говорил. —
Где золото твое, и где бы сам ты был,
Когда б я хлеба не копил?»
Мрачна и ненастна осенняя ночь,
Свистя, ветер тучи тяжелыя гонит.
На улице—света заблудшая дочь,
Покрытая рубищем, плачет и стонет.
Давно незнаком ей участия взор,
Лишь голод, товарищ и спутник несчастной,
Сжимая ей горло, ей шепчет укор:
Зачем ты зашла в этот город ужасный?
Осенняя ночь холодна и мрачна;
Но в замке сверкают кристаллы и злато;
Нарядных рабов там толпа собрана
И служит богатому сыну разврата.
Огнями роскошная зала горит,
Мущины играют там в карты и кости;
В бокалах шампанское, ленясь, кипит,
И славят хозяина пьяные гости.
Снаружи и внутри.
Она истощила все силы свои…
А прежде была так невинна, прекрасна,
Была утешеньем родимой семьи
В деревне, в дни юности светлой и ясной.
Теперь она борется с горькой нуждой,
И холод, и голод со изнуряет,
И слышится ей, как сквозь ветер ночной
Проклятье отца до нея долетает…
Какая же ждет ее доля теперь?
Она лишь презренье повсюду встречает.
Быть-может, больница отворит ей дверь,
Где бедную ранняя смерть ожидает.
Умрет она, всеми забытая, там,
Никто не уронит слезы сожаленья…
Чего же ей больше? Конец всем скорбям,
Конец, и в могиле покой, и забвенье!
А он, за роскошным столом веселясь,
Пирует с друзьями, счастливый, богатый…
Не он ли втоптал ту несчастную в грязь
И холодно бросил в пучину разврата?
Изменник, предатель! Ужель ничего
Не будет ему за его злодеянья?
А вот поглядите на замок его,
Прислушайтесь к шуму его ликованья!
И что же? все знают каков он душой;
Но золото зренье у всех ослепляет:
Его молодежь окружает толпой,
Улыбка красавиц его поощряет;
Там мать представляет ему дочерей,
Жмет руку ему седовласый вельможа…
О, небо! ужели нет кары твоей?
Ужели век будет все то же и то же?
Ѳ. МИЛЛЕР.
Словно злое чудище,
Голод зарождается, —
Он в дырявом рубище
За гумном слоняется,
В огородах прячется,
Зимы дожидается,
На распутье плачется. —
Буря ли проносится,
Али дождик хлещется, —
Пахарю мерещится,
Голод в избу просится. —
Воет волком, — скоблется,
С домовыми борется…
Как метель поднимется,
Голод с места двинется…
Нет его скуластее!
Нет его зубастее! —
Сокрушит он вдовушку
С малыми ребятами,
Уведет коровушку,
Порешит с телятами,
И продаст он пегую, —
С хомутом, с телегою, —
За ведро с сивухою,
За кочан с краюхою…
С алчною утробою,
С ненасытной злобою,
С вещими угрозами
Голод под морозами
Не боится холода, —
Добежит до города…
Кто его подслушает,
С блюдца не докушает
Ананаса в сахаре,
И, быть может, справится
Светская красавица
О голодном пахаре.
Все, что нынче весело,
Носу не повесило,
Все, что живо, молодо,
Встаньте против голода!
Все мы им обижены!!. —
Из последней хижины
Выбейте костлявое
Чудище мозглявое,
Хриплое, увечное
И бесчеловечное!
Голод, — враг Создателя, —
Мудрецам — бесчестие…
Хуже неприятеля
Голода нашествие.
Почему лоси и зайцы по лесу скачут,
Прочь удаляясь?
Люди съели кору осины,
Елей побеги зеленые…
Жены и дети бродят по лесу
И собирают березы листы
Для щей, для окрошки, борьща,
Елей верхушки и серебрянный мох, —
Пища лесная.
Дети, разведчики леса,
Бродят по рощам,
Жарят в костре белых червей,
Зайчью капусту, гусениц жирных
Или больших пауков — они слаще орехов.
Ловят кротов, ящериц серых,
Гадов шипящих стреляют из лука,
Хлебцы пекут из лебеды.
за мотыльками от голода бегают:
Целый набрали мешок,
Будет сегодня из бабочек борщ —
Мамка сварит.
Но зайца, что нежно прыжками скачет по лесу,
Дети, точно во сне,
Точно на светлого мира видеье,
Восхищенные, смотрят большими глазами,
Святыми от голода,
Правде не верят,
Но он убегает проворным виденьем,
Кончиком уха чернея.
Вдогонку ему стрела полетела,
Но поздно — сытный обед ускакал,
А дети стоят очарованные…
«Бабочка глянь-ка, там пролетела…»
Лови и беги! А там голубая!..
Хмуро в лесу. Волк прибежал издалека
На место, где в прошлом году
Он скушал ягненка.
Долго крутился юлой, все место обнюхал,
Но ничего не осталось —
Дела муравьев, — кроме сухого копытца,
Огорченный, комковатые ребра поджал
И утек из леса.
Там татаревов алобровыйх и седых глухарей,
Засневших под снегом, будет лапой
Тяжелой давить, брызгами снега осыпан…
Лисонька, огневка пушистая,
Комочком на пень взобралась
И размышляла о будущем…
Разве собакою стать?
Людям на службу пойти?
Сеток растянуто много —
Ложись в любую…
Нет, дело опасное.
Съедят рыжую лиску,
Как съели собак!
Собаки в деревне не лают…
И стала лисица пуховыми лапками мыться,
Взвивши кверху огненый парус хвоста.
Белка сказала ворча:
«Где же мои орехи и жёлуди? —
Скушали люди!»
Тихо, прозрачно, уж вечерело,
Лепетом тихим сосна целовалась
С осиной.
Может, назавтра их срубят на завтрак.
«Умирают с голода,
Поедают трупы,
Ловят людей, чтоб их съесть, на аркан!»
Этого страшного голоса
Не перекричат никакие трубы,
Ни циклон, ни самум, ни оркан!
Люди! люди!
Ты, все человечество!
Это ли не последний позор тебе?
После прелюдий
Войн и революций
На скрижалях земли он увековечится!
Перед вашей святыней
Не лучше ли вам кричать гильотине:
Прямо нас всех по аорте бей!
Как?
Тысячелетия прошли с тех пор,
Как человек посмел взглянуть в упор
В лицо природы, как халдей назначил
Пути планет и эллин мерить начал
Просторы неба; мы ль не пьяны тем,
Что в наших книгах сотни тысяч тем,
Что, где ни подпись, всюду — многознайки,
Что мотор воет в берег Танганайки,
Бипланы странствуют, как строй гусят,
И радио со всех газет гудят!
Однако!
Наша власть над стихиями — где ж она?
«Ни» исчислено до пятисотого знака,
Любая планета в лабораториях свешена,
Комариные нервы исчислил анатом,
Мы разложили атом…
Но вот — от голода обезумевший край,
Умирает, людоедствует,
Мать подымает на сына руку;
А ученый ученому мирно наследствует,
Определяет пыльцу апатура…
Кто там! бог! или рок! иль натура!
Карай
Эту науку!
Как!
Ужели истину всех мудрецов земли,
Как вихри пыль, столетья размели?
Том на тома, играли лишь в бирюльки
Филологи, твердя о древней люльке,
Где рядом спал ариец и семит,
Монгол, и тюрк, и раб от пирамид?
Как! все народы, в единеньи страстном,
Не стали братьями на этот раз нам?
И кто-то прокричал, вслух всем векам:
«Полезна ль помощь русским мужикам?»
Да!
Стелется сизым туманом все та же
Вражда
Там, где нам предлагают стажи!
Лишь немногие выше нее, —
Над болотами Чимборазо! —
Нет, не все знали, что мир гниет,
До этого раза!
Но пусть
Там, с Запада, набегает облава;
Пусть гончих не счесть,
Пусть подвывает рог ловчего!
Тем, кто пришел на помощь к нам, — слава!
Им, в истории, — честь!
Но мы не примем из лукавых слов ничего!
Мы сами, под ропот вражды и злорадства,
Переживем лихолетье!
Все же заря всемирного братства
Заблестит, — из пещеры руда! —
Но дано заалеть ей
Лишь под знаменем красным — Труда!