Найдено стихов - 168.
На одной странице показано - 35.
Чтобы посмотреть как можно больше стихов из коллекции, переходите по страницам внизу экрана.
Стихи отсортированы так, что в начале Вы будете видеть более короткие стихи.
На последней странице Вы можете найти самые длинные стихи по теме.
Искусство строго, как монетный двор.
Считай его своим, но не присваивай.
Да не прельстится шкуркой горностаевой
Роль короля играющий актер.
…двор на двор,
русско-русский разговор
с переводом на понятный.
Ну — прости,
со свинчаткою в горсти,
с папироскою помятой.Старый двор,
старо-новый разговор
вот отседа и посюда.
Ну — февраль,
оббивается эмаль,
облупляется посуда.
Во внутреннем дворе отеля
Фонтан мечтательный журчал.
Печальный юноша мечтал
На внутреннем дворе отеля.
Амур с фонтана, метко целя,
Ему стрелою угрожал.
Во внутреннем дворе отеля
Фонтан мечтательный журчал.
Весь город я спрошу, спрошу и весь я двор:
Когда подьячему в казну исправно с году
Сто тысячей рублев сбирается доходу,
Честной ли человек подьячий тот иль вор?
Дом ходуном.
Мать ужасом об ята:
— Опять дерутся!
Брат идёт на брата.
И гонит нас во двор,
В толпу ребят.
Двор ходуном:
Встаёт за брата брат!
Как дышит грудь свежо и ёмко —
Слова не выразят ничьи!
Как по оврагам в полдень громко
На пену прядают ручьи!
В эфире песнь дрожит и тает,
На глыбе зеленеет рожь —
И голос нежный напевает:
«Еще весну переживешь!»
Пустынный двор, разрезанный оврагом,
Зарос бурьяном из конца в конец.
Вот по двору неторопливым шагом
Идет домой с завода мой отец.
Лежу я в старой тачке, и спросонья
Я чувствую — отцовская рука
Широкою горячею ладонью
Моих волос касается слегка.
Заходит солнце. Небо розовато.
Фабричной гарью тянет. Но вовек
Не будет знать прекраснее заката
Лежащий в старой тачке человек.
Росою весь обрызган двор,
Как звёздами крупными и яркими.
И блуждает, любуется подарками
Весёлого солнца мой взор.
Любуется каждою росинкою,
На каждый дивится листок.
Вот блестит зелёною спинкою,
В траве притаился жучок.
Вот у забора чернокудренник
Прижался весь в слезах.
«О чём ты плачешь?» — «Утренник
Такой был холодный, что страх».
Умывался ночью на дворе.
Твердь сияла грубыми звездами.
Звездный луч — как соль на топоре.
Стынет бочка с полными краями.
На замок закрыты ворота,
И земля по совести сурова.
Чище правды свежего холста
Вряд ли где отыщется основа.
Тает в бочке, словно соль, звезда,
И вода студеная чернее.
Чище смерть, соленее беда,
И земля правдивей и страшнее.
Как за нашим за двором,
За широким за двором.
За двором, за двором,
За двором, за двором.
Растет травка шелкова,*
Шелкова, шелкова.
Зеленая мурава,
Мурава, мурава.
По той травке Маша шла,
Маша шла, Маша шла.
За Машею Ваня шел,
Ваня шел, Ваня шел.
Кричит: «Маша, ты моя!
Ты моя, ты моя!»
«А я, Ваня, не твоя!
Не твоя, не твоя!
Родимого батюшки!
Батюшки, батюшки!
Родной своей матушки!
Матушки, матушки!»
Как за нашим за двором,
За двором, за двором.
Растет травка шелкова,
Шелкова, шелкова.
* Каждая строка поется дважды
В тот год осенняя погода
Стояла долго на дворе,
Зимы ждала, ждала природа.
Снег выпал только в январе
На третье в ночь. Проснувшись рано,
В окно увидела Татьяна
Поутру побелевший двор,
Куртины, кровли и забор,
На стеклах легкие узоры,
Деревья в зимнем серебре,
Сорок веселых на дворе
И мягко устланные горы
Зимы блистательным ковром.
Все ярко, все бело кругом.
Вечером мой двор угрюмо глух,
Смех и гомон здесь довольно редки, —
Тайное правительство старух
Заседает в сумрачной беседке.
Он запуган, этот бедный двор,
Щелк замка — и тот, как щелк затвора.
Кто знавал старушечий террор,
Согласится, — нет страшней террора.
Пропади ты, чертова дыра,
Царство кляуз, плесени и дуста!..
Но и в мрачной пропасти двора
Вспыхивают искры вольнодумства.
Якобинским флагом поутру
Возле той же старенькой беседки
Рвутся из прищепок на ветру
Трусики молоденькой соседки!..
Кот поет, глаза прищуря,
Мальчик дремлет на ковре,
На дворе играет буря,
Ветер свищет на дворе.
«Полно тут тебе валяться,
Спрячь игрушки да вставай!
Подойди ко мне прощаться,
Да и спать себе ступай».
Мальчик встал. А кот глазами
Поводил и все поет;
В окна снег валит клоками,
Буря свищет у ворот.
Ещё от дома на дворе
Синеют утренние тени,
И под навесами строений
Трава в холодном серебре;
Но уж сияет яркий зной,
Давно топор стучит в сарае,
И голубей пугливых стаи
Сверкают снежной белизной.С зари кукушка за рекою
Кукует звучно вдалеке,
И в молодом березняке
Грибами пахнет и листвою.
На солнце светлая река
Трепещет радостно, смеется,
И гулко в роще отдается
Над нею ладный стук валька.
Снова, как и много лет назад,
Захожу в знакомый двор и в сад.
Двор пустой. И никого в саду.
Как же я товарищей найду?
Никого… А всё же кто-то есть.
Пусто… Но они должны быть здесь.
Раз-два-три-четыре-пять,
Я иду искать! Я от глаз ладони оторву.
Эй, ребята! Кто упал в траву?
Кто в сарае? Кто за тем углом?
Кто там за берёзовым стволом?
… Я не верю в опустевший двор.
Я играю с вами до сих пор.
На дворе бушует ветер,
Дождик бьет в окно;
Скучно мне! На сердце холод
И в душе темно.Взглянешь в прошлое, не встретишь
Светлого лица;
Поглядишь вперед, там горе, —
Горе без конца.Детства прошлого картины!
Только вы светлы;
Выступаете вы ярко
Из сердечной мглы.Время детства золотое,
Юность без тревог,
Хоть бы день из этой жизни
Возвратить я мог! Детство, — нет тебе возврата!
Пронеслось, прошло;
Только в памяти живешь ты —
Ярко и светло.
Снегом белым, серебристым,
как парчою, двор одет.
В бледном инее пушистом
лучезарный солнца свет.
На дворе нас ждут салазки,
будут нас с горы возить.
Мы Снегурку, словно в сказке,
станем весело лепить.
А устанем — перемена:
побежим домой играть,
мама сказки Андерсе́на
будет вечером читать.
Н. Ашукин.
Порос травой мой узкий двор.
В траве лежат каменья, бревна.
Зияет щелями забор,
Из досок слаженный неровно.
Из растворенного окна,
Когда сижу один, лениво,
Под тем забором мне видна
Полынь да жгучая крапива.
И ветер, набежав порой,
Крапиву треплет и качает,
Играет ею, вот как мной
Судьба капризная играет.
И я, как та крапива, жгусь,
Когда меня случайно тронут.
И я, как та крапива, гнусь,
Когда порывы ветра стонут.
Ждет гостей высокий клен —
Дом на ветке укреплен.
Краской выкрашена крыша,
Есть крылечко для певцов…
В синем небе щебет слышен
К нам летит семья скворцов.
Мы сегодня встали рано,
Ждали птиц еще вчера.
Ходит по двору охрана,
Гонит кошек со двора.
Мы скворцам руками машем,
Барабаним и поем:
— Поживите в доме нашем!
Хорошо вам будет в нем!
Стали птицы приближаться,
Долетели до двора,
Не смогли мы удержаться,
Хором крикнули: — Ура!
Удивительное дело:
Все семейство улетело!
Любовь начиналась обманом сплошным.
Бежал я из школы двором проходным
И вновь на углу появлялся, краснея,
Чтоб как бы нечаянно встретиться с нею.И, всё понимая, чуть-чуть смущена,
Моим об ясненьям внимала она:
Мол, с кем-то из здешних мне встретиться надо.
О белый беретик во мгле снегопада! И снова дворами я мчался сквозь мглу,
И ей попадался на каждом углу,
И, встретившись, снова навстречу бежал…
Вот так я впервые её провожал.
Одна мне осталась надежда:
Смотреться в колодезь двора.
Светает. Белеет одежда
В рассеянном свете утра.
Я слышу — старинные речи
Проснулись глубоко на дне.
Вон теплятся желтые свечи,
Забытые в чьем-то окне.
Голодная кошка прижалась
У жолоба утренних крыш.
Заплакать — одно мне осталось,
И слушать, как мирно ты спишь.
Ты спишь, а на улице тихо,
И я умираю с тоски,
И злое, голодное Лихо
Упорно стучится в виски…
Эй, малый, взгляни мне в оконце!..
Да нет, не заглянешь — пройдешь…
Совсем я на зимнее солнце,
На глупое солнце похож.
Был двор, а во дворе качели
позвякивали и скрипели.
С качелей прыгали в листву,
что дворники собрать успели.
Качающиеся гурьбой
взлетали сами над собой.
Я помню запах листьев прелых
и запах неба голубой.
Последняя неделя лета,
на нас глядят Алена, Света,
все прыгнули, а я не смог,
что очень плохо для поэта.
О как досадно было, но
все в памяти освещено
каким-то жалостливым светом.
Живи, другого не дано!
На дворе не слышно вьюги,
Над землей туманный пар.
Уж давно вода остыла,
Смолк шумливый самовар.Няня старая не видит
И не слышит — всё прядет:
Мочку левую пощиплет,
Правой нитку отведет.А ребенок всё играет.
Как хорош он при огне!
И кудрявая головка
Отразилась на стене.Вот задумалася няня,
Со свечи нагар сняла
И прекрасного малютку
Ближе к свечке подвела.«Дай-ка ручки! — Няня хочет
Посмотреть на их черты. —
Что, на пальчиках дорожки
Не кружками ль завиты?»Няня смотрит… Вот вздохнула…
«Ничего, дитя мое!»
Вот заплакала — и плачет
Мальчик, глядя на нее.
Гриша-поросенок выходит во двор,
в правой руке топор.
«Всех попишу, — начинает он
тихо, потом орет:
падлы!» Развязно со всех сторон
обступает его народ.Забирают топор, говорят «ну вот!»,
бьют коленом в живот.
Потом лежачего бьют.
И женщина хрипло кричит из окна:
они же его убьют.
А во дворе весна.Белые яблони. Облака
синие. Ну, пока,
молодость, говорю, прощай.
Тусклой звездой освещай мой путь.
Все, и помнить не обещай,
сниться не позабудь.Не печалься и не грусти.
Если в чем виноват, прости.
Пусть вечно будет твое лицо
освещено весной.
Плевать, если знаешь, что было со
мной, что будет со мной.
На арбатском дворе — и веселье и смех.
Вот уже мостовые становятся мокрыми.
Плачьте, дети!
Умирает мартовский снег.
Мы устроим ему веселые похороны.
По кладовкам по темным поржавеют коньки,
позабытые лыжи по углам покоробятся…
Плачьте, дети!
Из-за белой реки
скоро-скоро кузнечики к нам заторопятся.
Будет много кузнечиков. Хватит на всех.
Вы не будете, дети, гулять в одиночестве…
Плачьте, дети!
Умирает мартовский снег.
Мы ему воздадим генеральские почести.
Заиграют грачи над его головой,
грохнет лед на реке в лиловые трещины…
Но останется снежная баба вдовой…
Будьте, дети, добры и внимательны к женщине.
Скачет, свищет и бормочет
Многоликий птичий двор.
То могучий грянет кочет,
То индеек взвизгнет хор.
В бесшабашном этом гаме,
В писке маленьких цыплят
Гуси толстыми ногами
Землю важно шевелят.
И шатаясь с боку на бок,
Через двор наискосок,
Перепонки красных лапок
Ставят утки на песок.
Будь бы я такая птица, — —
Весь пылая, весь дрожа,
Поспешил бы в небо взвиться,
Ускользнув из-под ножа!
А они, не веря в чудо,
Вечной заняты едой,
Ждут, безумные, покуда
Распростятся с головой.
Вечный гам и вечный топот,
Вечно глупый, важный вид.
Им, как видно, жизни опыт
Ни о чём не говорит.
Их сердца послушно бьются
По желанию людей,
И в душе не отдаются
Крики вольных лебедей.
Не широк мой двор
Разгороженный,
Холодна изба
Нетопленная.
Не пошла мне впрок
Казна батюшки,
В один год ее
Прожил молодец.
Довелось бы мне
С моей удалью
К кабаку идти
Или по миру,
Да богат сосед
Живет под боком,
У него казна
Непочатая;
Как поедет он
В город с вечера,
Намахнешь свою
Шубу на плечи —
И идешь, поешь,
Шапка на ухо,
А соседка ждет,
Песню слушает.
Продавай, сосед,
Муку в городе, —
Молодой жене
Деньги надобны.
Еще я помню уличных гимнастов,
Шарманщиков, медведей и цыган
И помню развеселый балаган
Петрушек голосистых и носатых.
У нас был двор квадратный. А над ним
Висело небо — в тучах или звездах.
В сарае у матрасника на козлах
Вились пружины, как железный дым.
Ириски продавали нам с лотка.
И жизнь была приятна и сладка…
И в той Москве, которой нет почти
И от которой лишь осталось чувство,
Про бедность и величие искусства
Я узнавал, наверно, лет с пяти.
Я б вас позвал с собой в мой старый дом.
(Шарманщики, петрушка — что за чудо!)
Но как припомню долгий путь оттуда —
Не надо! Нет!.. Уж лучше не пойдем!..
Шли девчонки домой
Из победных полков.
Двадцать лет за спиной
Или двадцать веков! Орденов на груди
Всё же меньше, чем ран.
Вроде жизнь впереди,
А зовут — «ветеран».Шли девчонки домой.
Вместо дома — зола.
Ни отцов, ни братьёв,
Ни двора, ни кола.Значит, заново жизнь.
Словно глину, месить.
В сапожищах худых
На гулянках форсить.Горько… В чёрных полях
Спит родная братва,
А в соседских дворах
Подрастает плотва.И нескладный малец
В парня вымахал вдруг.
Он сестрёнку твою
Приглашает на круг.Ты её поцелуй.
Ты ему улыбнись.
Повторяется май,
Продолжается жизнь!
Кучера из МУРа укатали Сивку,
Закатали Сивку в Нарьян-Мар —
Значит не погладили Сивку по загривку,
Значит дали полностью «гонорар».На дворе вечерит —
Ну, а Сивка чифирит.Ночи по полгода за полярным кругом,
И, конечно, Сивка-лошадь заскучал,
Обзавёлся Сивка Буркой — закадычным другом,
С ним он ночи длинные коротал.На дворе вечерит —
Сивка с Буркой чифирит.Сивка — на работу, до седьмого поту
За обоих вкалывал — конь конём.
И тогда у Бурки появился кто-то,
Занял место Сивкино за столом.На дворе вечерит —
Бурка с кем-то чифирит.Лошади, известно, — всё как человеки:
Сивка долго думал, думал и решал, —
И однажды Бурка с «кем-то» вдруг исчез навеки —
Ну, а Сивка в каторги захромал.На дворе вечерит —
Сивка в каторге горит…
Тяжело-тяжело на душе залегло,
И тоскует-тоскует она;
И мечтами её далеко унесло
В золотые мои времена.Далеко от меня прелесть прошлого дня,
И туманами день тот одет, —
Но тревожит меня, но счастливит меня
Память прежних младенческих лет.Предо мной тихий пруд, волны в берег не бьют,
Камыши зеленеют на нём;
Вот село, барский двор, деревянный забор,
На дворе сельский видится дом.Тихий вечер, тепло, а в окошках светло,
В доме люди, дом жизнью кипит… —
Что! — уж нет их давно, в доме глухо, темно,
Непробудно минувшее спит.
За двором было за батюшкиным,
Что за теремом за матушкиным
Выростала трава шелковая,
Расцвели цветы лазоревые.
Пойду, выйду я на улицу гулять,
Пойду, выйду я на широку гулять.
Сколько я, млада, низка, плоска,
Не величка, мала пташичка.
Что садилась мала пташица
Среди моря на белой камешек,
Уж я слушала, выслушивала,
Со которую стороночку красна девица плакалась,
Плакучись, выговаривала:
„Уж, ты, старой, старой муж,
Старой муж, погубитель мой!
Погубил мою головушку:
Соволок с головы кунью шапочку,
Хазову девью повязочку,
Семишолкову ленточку“.
Под красным вязом крыльцо и двор,
Луна над крышей как злат бугор.
На синих окнах накапан лик:
Бредет по туче седой Старик.
Он смуглой горстью меж тихих древ
Бросает звезды — озимый сев.
Взрастает нива, и зерна душ
Со звоном неба спадают в глушь.
Я помню время, оно, как звук,
Стучало клювом в древесный сук.
Я был во злаке, но костный ум
Уж верил в поле и водный шум.
В меже под елью, где облак-тын,
Мне снились реки златых долин.
И слышал дух мой про край холмов,
Где есть рожденье в посеве слов.
А у нас во дворе есть девчонка одна,
Между шумных подруг неприметна она.
Никому из ребят неприметна она.
Я гляжу ей вслед:
Ничего в ней нет.
А я все гляжу,
Глаз не отвожу…
Есть дружок у меня, я с ним с детства знаком, —
Но о ней я молчу даже с лучшим дружком.
Почему-то молчу даже с лучшим дружком.
Не боюсь я, ребята, ни ночи, ни дня,
Ни крутых кулаков, ни воды, ни огня.
А при ней — словно вдруг подменяют меня.
Вот опять вечерком я стою у ворот,
Она мимо из булочной с булкой идет…
Я стою и молчу, и обида берет.
Или утром стучит каблучками она, —
Обо всем позабыв, я слежу из окна
И не знаю, зачем мне она так нужна.
Я гляжу ей вслед:
Ничего в ней нет.
А я все гляжу,
Глаз не отвожу…
Новые качели во дворе.
Ребятишки друг у дружки бойко
Рвут из рук качельные веревки,
Кто сильнее, тот и на качелях.
Все же
Все почти что побывали.
Все же
Все почти что полетали
Кверху — вниз,
Кверху — вниз,
От земли и до неба!
Шум и смех,
Шум и смех,
Не надо мороженого, не надо конфет,
Не надо и хлеба!
Лишь девчонке одной не досталось качелей.
Оттерли, оттиснули, отпугнули,
А она — застенчива.
Отошла в сторонку, приуныла, пригрустнула,
Смотрит на веселье и смех,
На веселье и смех,
На веселье и смех,
Да делать нечего!
Вечером затихло все во дворе.
Посмотрел я во двор из квартиры своей, из окна.
Все ребятишки по домам разбрелись,
Все ребятишки спать улеглись,
А девочка на качелях
Кверху — вниз,
Кверху — вниз!
(Никто не мешает.) Кверху — вниз.
Качается потихоньку одна.