Все были сказаны давно
Заветы сладостной свободы, —
И прежде претворялись воды
В животворящее вино.
Припомни брак еврейский в Кане,
И чудо первое Христа, —
И омочи свои уста
Водою, налитой в стакане.
И если верный ученик
В тебе воскреснет, — ток прозрачный
Рассеет сон неволи мрачной,
Ты станешь светел и велик.
Что было светлою водою,
То сердцем в кровь претворено.
Какое крепкое вино!
Какою бьёт оно струёю!
Когда я вышел — были зори,
Белело утро впереди.
Я думал: забелеет вскоре
Забытое в моей груди.
О, час коварный, миг случайный!
Я сердцем слаб во тьме ночной,
И этой исповедью тайной
В слезах излился пред тобой…
И вышел в снах — и в отдаленьи
Пошла покинутая там,
И я поверил на мгновенье
Встающим в сумраке домам.
Смотрел на ласковые зори,
Мечтал про утро впереди
И думал: забелеет вскоре
Давно забытое в груди…17 апреля — 28 сентября 1902
Все слабели, бабы — не слабели, -
В глад и мор, войну и суховей
Молча колыхали колыбели,
Сберегая наших сыновей.Бабы были лучше, были чище
И не предали девичьих снов
Ради хлеба, ради этой пищи,
Ради орденов или обнов, -С женотделов и до ранней старости
Через все страдания земли
На плечах, согбенных от усталости,
Красные косынки пронесли.
Он был так зноен, мой прекрасный день!
И два цветка, два вместе расцвели.
И вместе в темный ствол срастались их стебли,
И были два одно! И звали их — сирень! Я знала трепет звезд, неповторимый вновь!
(Он был так зноен, мой прекрасный день!)
И знала темных снов, последних снов ступень!..
И были два одно! И звали их — любовь!
Нет в России даже дорогих могил,
Может быть и были — только я забыл. Нету Петербурга, Киева, Москвы —
Может быть и были, да забыл, увы. Ни границ не знаю, ни морей, ни рек,
Знаю — там остался русский человек. Русский он по сердцу, русский по уму,
Если я с ним встречусь, я его пойму. Сразу, с полуслова… И тогда начну
Различать в тумане и его страну.
Как наши окна были близко!
Я наблюдал, когда она,
Задумчивая, в кресле низком,
Смотрела в небо из окна,
Когда молилась иль грустила,
Была тиха иль весела, —
Всё предо мною проходило,
И жизнь моя была светла.
И что теперь! Из тучи душной
На небесах забил набат,
И в окнах девушки воздушной
Запрыгал, заметался град.
И я услышал голос шумный
И, подойдя к окну, внимал
И голос воли безраздумной
В весенней песне угадал.
Два были человека
В несчастии все дни плачевнейшего века.
Метались помощи искать по всем местам,
Куда ни бегали, теряли время там.
Потом отчаянье их день и ночь терзало,
На всё дерзало.
Один бежал,
Схватил кинжал,
Вручил он душу богу,
И сделав сам себе к спокойствию дорогу.
Другой мучение до гроба умножал,
И бога всякий час злословил и дрожал;
Страшася тартара, покаялся при смерти.
Скажите, коего из сих двух взяли черти?
Вариация
Томно спали грезы;
Дали темны были;
Сказки тени, розы,
В ласке лени, стыли.
Сказки лени спали;
Розы были темны;
Стыли грезы дали,
В ласке лени, томны.
Стыли дали сказки;
Были розы-тени
Томны, темны… В ласке
Спали грезы лени.
В ласке стыли розы;
Тени, темны, спали…
Были томны дали, —
Сказки лени, грезы!
Тени розы, томны,
Стали… Сказки были,
В ласке, — грезы! Стыли
Дали лени, темны.
Спали грезы лени…
Стыли дали, тени…
Темны, томны, в ласке,
Были розы сказки!
1918
В час, когда мой милый брат
Миновал последний вяз
(Взмахов, выстроенных в ряд),
Были слёзы — больше глаз.
В час, когда мой милый друг
Огибал последний мыс
(Вздохов мысленных: вернись!)
Были взмахи — больше рук.
Точно руки — вслед — от плеч!
Точно губы вслед — заклясть!
Звуки растеряла речь,
Пальцы растеряла пясть.
В час, когда мой милый гость…
— Господи, взгляни на нас! —
Были слёзы больше глаз
Человеческих и звёзд
Атлантических…
Всё наладится, образуется,
Так что незачем зря тревожиться.
Все безумные образумятся,
Все итоги непременно подытожатся.
Были гром и град, были бедствия,
Будут тишь да гладь, благоденствие,
Ах, благоденствие!
Всё наладится, образуется,
Виноватые станут судьями.
Что забудется, то забудется:
Сказки — сказками, будни — буднями.
Всё наладится, образуется,
Никаких тревог не останется.
И покуда не наказуется,
Безнаказанно и мирно будем стариться.
1.
Тот, кто спер дрова и шасть, —
всяких во́ров гаже.
2.
Всё равно, что обокрасть
самого себя же!
3.
Нету дров — беда тебе ж;
скрал дрова — не сетуй.
Если ты не пьешь, не ешь,
4.
значит ввоза нету.
Если ж нечем будет везть,
ввек не станет лучше.
5.
И того, что нынче есть,
завтра не получишь.
6.
Чтоб могла нам наша власть
дать еду и прочее,
у себя ни щепки красть
не должны рабочие.
Успокоенные Тени,
Те, что любящими были,
Бродят жалобной толпой
Там, где волны полны лени,
Там, над урной мертвой пыли,
Там, над Летой гробовой.
Успокоенные Тучи,
Те, что днем, в дыханьи бури,
Были мраком и огнем, —
Там, вдали, где лес дремучий,
Спят в безжизненной лазури
В слабом отблеске ночном.
Успокоенные Думы,
Те, что прежде были страстью,
Возмущеньем и борьбой, —
Стали кротки и угрюмы,
Не стремятся больше к счастью,
Полны мертвой тишиной.
Они расстались без печали,
Забыты были счастья дни;
Но неутешно тосковали
И снова встретились они.
Над ними плакал призрак юный
Уже увядшей красоты;
И эти жалобные струны
Будили старые мечты.
Но были новые свиданья
Так безмятежно холодны;
Их не согрел огонь желанья,
Ни говор плачущей струны.
Меж ними тайны не лежали,
Всё было пусто и мертво;
Они в скитаньи угасали
И хоронили божество.10 июля 1900
Давно ль под волшебные звуки
Носились по зале мы с ней?
Теплы были нежные руки,
Теплы были звезды очей.
Вчера пели песнь погребенья,
Без крыши гробница была;
Закрывши глаза, без движенья,
Она под парчою спала.
Я спал... над постелью моею
Стояла луна мертвецом.
Под чудные звуки мы с нею
Носились по зале вдвоем.
Честь ли вам, поэты-братья,
В напускном своём задоре
Извергать из уст проклятья
На певцов тоски и горя? Чем мы вам не угодили,
Поперёк дороги стали?
Иль неискренни мы были
В песнях горя и печали? Иль братались мы позорно
С ложью тёмною людскою?
Нет! Всю жизнь вели упорно
Мы борьбу с царящей тьмою. Наше сердце полно было
К человечеству любовью,
Но от мук оно изныло,
Изошло от боли кровью. Честны были в нас стремленья,
Чисты были мы душою, —
Так за что ж кидать каменья
В нас, измученных борьбою?!
Утро было как утро. Нам было довольно приятно.
Чашки черного кофе были лилово-черны,
Скатерть ярко бела, и на скатерти рюмки и пятна.Утро было как утро. Конечно, мы были пьяны.
Англичане с соседнего столика что-то мычали —
Что-то о испытаньях великой союзной страны.Кто-то сел за рояль и запел, и кого-то качали…
Утро было как утро — розы дождливой весны
Плыли в широком окне, ледяном океане печали.
Были сонныя растенья,
Липко-сладкая дрема,
Полусвет и полутьма.
Полуявь и привиденья.
Ожиданье пробужденья,
В безднах праха терема,
Смерть, и рядом жизнь сама.
Были странныя растенья.
Пышный папоротник-цвет,
После долгих смутных лет,
Вновь узнал восторг цветенья.
И людския заблужденья,
Весь дневной нарочный бред,
Я забыл и был поэт.
Вдруг исчезло средостенье
Между тайною и мной.
Я земной и неземной.
Пело в сердце тяготенье,
И шептали мне растенья
«В прах глубокий дверь открой.
Заступ в руки. Глянь и рой».
Были сонные растенья,
Липко-сладкая дрема́,
Полусвет и полутьма.
Полуявь и привиденья.
Ожиданье пробужденья,
В безднах праха терема,
Смерть, и рядом жизнь сама.
Были странные растенья.
Пышный папоротник-цвет,
После долгих смутных лет,
Вновь узнал восторг цветенья.
И людские заблужденья,
Весь дневной нарочный бред,
Я забыл и был поэт.
Вдруг исчезло средостенье
Между тайною и мной.
Я земной и неземной.
Пело в сердце тяготенье,
И шептали мне растенья
«В прах глубокий дверь открой.
Заступ в руки. Глянь и рой».
Я плакал без горя; ты вдаль загляделась…
Мы были одни с тишиной;
Зеленой рекою мы медленно плыли;
Мы счастливы были…
Мы молоды были с тобой…
Я горько смеялся; ты рвала ромашку —
Летали кругом лепестки.
Над сердцем разбитые клятвы кружились…
Мы молча простились
Неясным движеньем руки…
Усмешки сквозь горе и слезы сквозь счастье
Проходят своим чередом.
Так дождь благодатный бывает весною,
Так солнце порою
Смеется осенним лучом.
Посвящается Анютке из Геленджика
Нынче дети хоронили
Мертвого цыпленка.
Саван шили, ямку рыли,
Распевали тонко.
На могилке кипарисы
Посадили, полили...
И, стащив у мамы рису,
Коливо готовили
Были встречи, были дроги,
Все играли дружно.
Только каркал ворон строгий:
«Очень это нужно!..
Неприятно даже слушать,
Как пищите тонко...
Я не прочь бы просто скушать
Дохлого цыпленка».
Уж гасли в комнатах огни…
Благоухали розы…
Мы сели на скамью в тени
Развесистой березы.Мы были молоды с тобой!
Так счастливы мы были
Нас окружавшею весной;
Так горячо любили! Двурогий месяц наводил
На нас свое сиянье:
Я ничего не говорил,
Боясь прервать молчанье; Безмолвно синих глаз твоих
Ты опускала взоры:
Красноречивей слов иных
Немые разговоры.Чего не смел поверить я,
Что в сердце ты таила,
Все это песня соловья
За нас договорила.
Мне лошадь встретилась в кустах.
И вздрогнул я. А было поздно.
В любой воде таился страх,
В любом сарае сенокосном…
Зачем она в такой глуши
Явилась мне в такую пору?
Мы были две живых души,
Но неспособных к разговору.
Мы были разных два лица,
Хотя имели по два глаза.
Мы жутко так, не до конца,
Переглянулись по два раза.
И я спешил — признаюсь вам —
С одною мыслью к домочадцам:
Что лучше разным существам
В местах тревожных —
не встречаться!
Так прекрасны слова ваши были,
— Я помню тот вечер и длинные тени —
Что за слова нас цветы полюбили:
Один из них пал на ваши колени.
Вы говорили, как годы плодами
Тихо созреют, канут в безбрежном,
Колокол рока ударит над нами,
И старому сердцу покажется нежным.
Был голос — обятье, — а сердце билось
Так бестревожно и так спокойно,
Что если б тогда перед нами открылась
Дорога в могилу, мне не было б больно.
Языческие времена Днепра,
Обряд жрецов Перуну и Яриле,
Воспламенив, поэта покорили,
Как и Ивана Грозного пора.
Их воскрешал нажим его пера:
Являемы для взоров наших были
Высокопоэтические были,
Где бились души чище серебра…
А как природу пела эта лира!
А как смертельно жалила сатира!
Как добродушный юмор величав!
Гордясь своею родиной, Россией,
Дыша императрицею Марией,
Он пел любовь, взаимности не ждав.
В картине были воздух и пространство,
А в легких клокотала пустота.
Он отдал все — любовь и постоянство —
Куску одушевленного холста.
Другой шел в бой, не кланяясь шрапнели,
Брал города, одетые в бетон,
И гордые полотнища знамен,
Пред ним склонясь, покорно шелестели.
Они погибли оба на рассвете:
Один в своей постели, а другой
На поле битвы умер, как герой.
И к их могилам подходили дети,
И бились одинаково сердца
Над прахом живописца и бойца.
Подойду, подойду,
Во Царь-город подойду,
Вышибу, вышибу,
Копьем стену вышибу,
Вынесу, вынесу,
Золот венец вынесу,
Подарю, подарю
Лютую свекровушку,
Чтоб оне, чтоб оне
Добры были, ласковы.
Выкачу, выкачу,
Злата бочку выкачу,
Подарю, подарю
Лютаго я свекора,
Чтоб оне, чтоб оне
Добры были, ласковы.
Выведу, выведу,
Добра коня выведу,
Подарю, подарю
Лютаго я деверя,
Чтоб оне, чтоб оне,
Добры были, ласковы.
Вынесу, вынесу,
Лисью шубу вынесу,
Подарю, подарю
Лютую золовушку,
Чтоб оне, чтоб оне
Добры были, ласковы.
Самарская губерния, Ставропольский уезд.
Балакирев, № 2 («хороводная»).
Каждый стих повторяется.
Мы оттуда, и туда, все туда,
От снегов до летней пыли, от цветов до льда.
Мы там были, вот мы здесь, вечно здесь,
Степь как плугами мы взрыли, взяли округ весь.
Мы здесь были, что то там, что вон там?
Глянем в чары, нам пожары светят по ночам.
Мы оттуда, и туда, все туда,
Наши — долы, наши — реки, села, города.
Ты помнишь ли, как счастливы мы были,
Мой милый друг, в веселый майский день?
Как в синем небе тихо тучки плыли,
На нас бросая трепетную тень?
Как луч пестрел волшебными цветами,
Как в нас любовь волшебная цвела?
Как из цветов ты нежными руками
Венок роскошный для меня сплела?
И как в дали, и ясной, и лучистой,
Мне чудный голос песни напевал,
И песни те я сплел в венок душистый,
И им тебя, мой милый друг, венчал?…
Ты послушай, братишка,
Легенду одну.
Про Великий десант,
Про Большую войну.
Было двести друзей
У отца твоего.
А из них не осталось
Почти никого.Были — ночь штормовая
И двести ребят.
Были — рёв дальнобойных
И разрывы гранат.
Были лютые ветры
И крики во мгле,
Двадцать два километра
По Малой земле.Двадцать два километра
В тылу у врага,
Только волны кровавые
Бьют в берега.
Только смерть и металл,
Только кровь и песок,
Только потом просоленный
Хлеба кусок.Сотня вымпелов с ходу
Врывается в порт.
Парни в чёрную воду
Шагают за борт.
Только залпов раскаты,
Да крики «ура!»,
Да хрипят на закате
Мои катера.
Был май. На подстриженной Стрелке
Уже продавали фиалки.
Детишки играли в горелки,
И нежились горизонталки.И шины колясок хрустели,
Прижатый тревожили гравий.
Был май, и на майской пастэли
Всё было в Островской оправе.Белёсо ночела столица
За Невками и за Невою.
И были обвеяны лица
Сиренью в тот май неживою… Болотной, чахоточной, белой
Обвеяны были сиренью.
Дышали уста Изабеллой –
Чуть терпкой, чуть тленною ленью… Была обрёченность и гибель
В глазах, в Островах, в белой жути.
И в каждой-то каменной глыбе
Был сказ о последней минуте.Угаслыми были горелки
И зяблыми горизонталки
В тот май полумёртвый на Стрелке,
Где мёртвыми стали фиалки…
Сквозь туман едва заметный
Тихо блещет Кострома,
Словно Китеж, град заветный, —
Храмы, башни, терема.
Кострома — воспоминанья,
Исторические сны,
Легендарные сказанья,
Голос русской старины,
Уголок седого быта,
Новых фабрик и купцов,
Где так много было скрыто
Чистых сил и вещих снов.
В золотых венцах соборов,
Кострома, светла, бела,
В дни согласий и раздоров
Былью русскою жила.
Но от этой были славной
Сохранила что она?
Как в Путивле Ярославна,
Ждет ли верная жена?
В лесу потерял я ружье,
Кусты разрывая плечами;
Глаза мне ночное зверье
Слепило своими свечами.Лесник меня прячет в избе,
Сижу я за кружкою чая,
И кажется мне, что к себе
Попал я, по лесу блуждая.Открыла мне память моя
Таинственный мир соответствий:
И кружка, и стол, и скамья
Такие же точно, как в детстве.Такие же двери у нас
И стены такие же были.
А он продолжает рассказ,
Свои стародавние были.Цигарку свернет и в окно
Моими посмотрит глазами.
— Пускай их свистят. Все равно.
У нас тут балуют ночами.
Вы были для меня, прелестное созданье,
Что для скульпто́ра мрамора кусок,
Но сломан мой резец в усиленном старанье,
А глыбы каменной он одолеть не мог!
Любить Вас tout dе mеmе? Вот странная затея!
Когда же кто любил негодный матерьял?
О светлом Божестве, любовью пламенея,
О светлом Божестве над вами я мечтал.
Теперь утешу Вас! Пигмалионы редки,
Но есть каменотес в примете у меня:
Из мрамора скамью он сделает в беседке
И будет отдыхать от трудового дня.
Март 1893
«Кто там стучится в дверь? —
Воскликнул Сатана. — Мне недосуг теперь!»
— «Се я, певец ночей, шахматно-пегий гений,
Бибрис! Меня занес к вам в полночь ветр осенний,
Погреться дайте мне, слезит дождь в уши мне!»
— «Что врешь ты за сумбур? Кто ты? Тебя не знают!»
— «Ага! Здесь, видно, так, как и на той стране, —
Покойник говорит, — меня не понимают!»
1810
В хрустальный шар заключены мы были,
и мимо звезд летели мы с тобой,
стремительно, безмолвно мы скользили
из блеска в блеск блаженно-голубой.
И не было ни прошлого, ни цели,
нас вечности восторг соединил,
по небесам, обнявшись, мы летели,
ослеплены улыбками светил.
Но чей-то вздох разбил наш шар хрустальный,
остановил наш огненный порыв,
и поцелуй прервал наш безначальный,
и в пленный мир нас бросил, разлучив.
И на земле мы многое забыли:
лишь изредка воспомнится во сне
и трепет наш, и трепет звездной пыли,
и чудный гул, дрожавший в вышине.
Хоть мы грустим и радуемся розно,
твое лицо, средь всех прекрасных лиц,
могу узнать по этой пыли звёздной,
оставшейся на кончиках ресниц…