Другая вариация
Чтоб сны приникли к изголовью,
Зажгите, звезды, все огни,
И ты, о, Ночь, своей любовью
Слиянье страсти осени.
Ужель природа доверяла
Любви — такую красоту?
Луна ужели озаряла
Такую верную чету?
О, пусть во мгле самозабвенья
Не видит он ее лица!
Бегите, быстрые мгновенья,
И возвращайтесь без конца!
Юноши
О, страх! О, радость! Что́ свершится,
Покуда мир окутан сном,
Пред тем как солнце загорится!
Идем! Идем!
Роскошной неги, снов лучистых
Раскрыты светлые врата,
Здесь в переливах золотистых
Сойдутся мощь и красота.
О, пусть во мгле самозабвенья
Не видит он ее лица!
Бегите, быстрые мгновенья,
И возвращайтесь без конца!
Девушки
О, страх! О, радость! Что́ свершится,
Покуда мир окутан сном,
Пред тем как солнце загорится!
Идем! Идем!
Вы, феи, ангелы святые,
Склонитесь ласково над ней!
Блюдите, звезды золотые,
Восторг немеркнущих огней!
О, пусть во мгле самозабвенья
Не видит он ее лица!
Бегите, быстрые мгновенья,
И возвращайтесь без конца!
Юноши и девушки
О, страх! О, радость! Что́ свершится,
Покуда мир окутан сном,
Пред тем как солнце загорится,
Идем! Идем!
Потому что в могиле, куда ты пой-
дешь, нет ни работы, ни размышления,
ни знания, ни мудрости.Экклезиаст.
Еле зримой улыбкою, лунно-холодной,
Вспыхнет ночью безлунной во мгле метеор,
И на остров, окутанный бездной бесплодной,
Пред победой зари он уронит свой взор.
Так и блеск нашей жизни на миг возникает
И над нашим путем, погасая, сверкает.
Человек, сохрани непреклонность души
Между бурных теней этой здешней дороги,
И волнения туч завершатся в тиши,
В блеске дивного дня, на лучистом пороге,
Ад и рай там оставят тебя без борьбы,
Будешь вольным тогда во вселенной судьбы.
Этот мир есть кормилец всего, что мы знаем,
Этот мир породил все, что чувствуем мы,
И пред смертью — от ужаса мы замираем,
Если нервы — не сталь, мы пугаемся тьмы,
Смертной тьмы, где — как сон, как мгновенная тайна —
Все, что знали мы здесь, что любили случайно.
Тайны смерти пребудут, не будет лишь нас,
Все пребудет, лишь труп наш, остывши, не дышит.
Поразительный слух, тонко созданный глаз
Не увидит, о, нет, ничего не услышит,
В этом мире, где бьются так странно сердца,
В здешнем царстве измен, перемен без конца.
Кто нам скажет рассказ этой смерти безмолвной?
Кто над тем, что грядет, приподнимет покров?
Кто представит нам тени, что скрыты, как волны,
В лабиринтной глуши многолюдных гробов?
Кто сольет нам надежду на то, что настанет,
С тем, что здесь, что вот тут, что блеснет — и обманет?
Горит закат, блистает янтарями,
Чуть дышит ветер, облачко гоня,
И светлый вечер с темными кудрями
Прильнул к немым устам бледнеющего дня.
Безмолвие и мгла, четой влюбленной,
Приходят из долины отдаленной,
Приносят дню последний свой привет.
Покорны власти их необычайной
Лазурь, земля, движенье, звук и свет;
Им отвечает мир своей глубокой тайной.
И вздохи ветра вдаль уйти спешат,
И стебли трав не шепчут, не шуршат.
И ты забылось, дремлющее зданье.
Закутавшись в сверкающую пыль,
Ты к высоте возносишь очертанья,
Вздымаешь к небесам туманный стройный шпиль.
И сонмы тучек быстро возрастают,
И вот уж звезды смотрят и блистают.
Усопшие покоятся в земле,
Но чудится, как будто слышен шепот,
Тень мысли, чувства движется во мгле,
Вкруг жизни молодой скользит загробный ропот.
Уходит он в безмолвие и тьму,
Он внятен только сердцу и уму.
И все прониклось цельной красотою,
И смерть сама, как эта ночь, нежна.
Здесь мне легко уверовать душою,
Что тьма загробная желанных тайн полна,
Что рядом с смертью, спящей без движенья,
Трепещут несказанные виденья.
Лечлэд, Глостершир.
Горит закат, блистает янтарями,
Чуть дышит ветер, облачко гоня,
И светлый вечер с темными кудрями
Прильнул к немым устам бледнеющего дня.
Безмолвие и мгла, четой влюбленной,
Приходят из долины отдаленной.
Приносят дню последний свой привет.
Покорны власти их необычайной
Лазурь, земля, движенье, звук и свет;
Им отвечает мир своей глубокой тайной.
И вздохи ветра вдаль уйти спешат,
И стебли трав не шепчут, не шуршат.
И ты забылось, дремлющее зданье.
Закутавшись в сверкающую пыль,
Ты к высоте возносишь очертанья,
Вздымаешь к небесам туманный стройный шпиль.
И сонмы тучек быстро возрастают,
И вот уж звезды смотрят и блистают.
Усопшие покоятся в земле,
Но чудится, как будто слышен шепот,
Тень мысли, чувства движется во мгле,
Вкруг жизни молодой скользит загробный ропот,
Уходит он в безмолвие и тьму,
Он внятен только сердцу и уму.
И все прониклось цельной красотою,
И смерть сама, как эта ночь, нежна.
Здесь мне легко уверовать душою,
Что тьма загробная желанных тайн полна,
Что рядом с смертью, спящей без движенья,
Трепещут несказанные виденья.
Я удержал нахлынувшия слезы,
Я твердым был, и лишь слегка вздохнул,
Свои глаза, как бы страшась угрозы,
Я от твоих в испуге отвернул,
И я не знал, что ты, меня жалея,
Глядела и любила, не робея.
Согнуть себя и бешенство души,
Что лишь своим питается мученьем,
Проклятья повторять в глухой тиши,
Томиться безпросветным заключеньем,
Да, быть в цепях, не сметь стонать в тюрьме,
От глаз чужих скрываться в душной тьме.
И ты одна, в мучительные годы,
Межь тем как на тебя я не глядел,
Во мне лучом любви взростила всходы,
И положила тягостям предел,
И я, под блеском этого мгновенья,
От горькаго возстал самозабвенья.
Твои слова, в которых мир дышал,
Упали в сердце, как роса живая
На тот цветок, что не совсем завял;
Твои уста к моим, изнемогая,
Прильнули; взор твой вспыхнул, как в огне,
И сладко убедил печаль во мне.
О, милая! Тоска и опасенье
Еще грозят так странно мне с тобой,
Еще нам нужно слово утешенья;
Превратности с томительной борьбой
Пусть к нам свои не обращают взгляды,
А то совсем не будет нам отрады.
Ты так кротка, ты так добра, мила,
И я не мог бы жить на этом свете,
Когда бы ты такою не была,
Когда б ты отказала мне в привете,
Надела б маску,—лишь в душе, на дне,
Скрывая ото всех любовь ко мне.
Я удержал нахлынувшие слезы,
Я твердым был и лишь слегка вздохнул,
Свои глаза, как бы страшась угрозы,
Я от твоих в испуге отвернул,
И я не знал, что ты, меня жалея,
Глядела и любила, не робея.
Согнуть себя и бешенство души,
Что лишь своим питается мученьем,
Проклятья повторять в глухой тиши,
Томиться беспросветным заключеньем,
Да, быть в цепях, не сметь стонать в тюрьме,
От глаз чужих скрываться в душной тьме.
И ты одна, в мучительные годы,
Меж тем как на тебя я не глядел,
Во мне лучом любви взрастила всходы
И положила тягостям предел,
И я, под блеском этого мгновенья,
От горького восстал самозабвенья.
Твои слова, в которых мир дышал,
Упали в сердце, как роса живая
На тот цветок, что не совсем завял;
Твои уста к моим, изнемогая,
Прильнули; взор твой вспыхнул, как в огне,
И сладко убедил печаль во мне.
О, милая! Тоска и опасенье
Еще грозят так странно мне с тобой,
Еще нам нужно слово утешенья;
Превратности с томительной борьбой
Пусть к нам свои не обращают взгляды,
А то совсем не будет нам отрады.
Ты так кротка, ты так добра, мила,
И я не мог бы жить на этом свете,
Когда бы ты такою не была,
Когда б ты отказала мне в привете,
Надела б маску, — лишь в душе, на дне,
Скрывая ото всех любовь ко мне.