Вечерния густыя тени,
Как исполинския ступени,
На горы синия легли,
И их вершины темно сизой
Воздушною тумана ризой
Почти мгновенно облекли.
Клубится мгла во всей долине,
Огни мелькнули в котловине,
Где притаился городок,
В саду цикады замолчали,
И я гляжу, полна печали,
На отдаленный огонек.
Вечерние густые тени,
Как исполинские ступени,
На горы синие легли,
И их вершины темно-сизой
Воздушною тумана ризой
Почти мгновенно облекли.
Клубится мгла во всей долине,
Огни мелькнули в котловине,
Где притаился городок,
В саду цикады замолчали,
И я гляжу, полна печали,
На отдаленный огонек.
В душе у каждаго больная есть струна:
Коснитеся ея рукой неосторожно—
И в тот же самый миг откликнется она,
Звуча болезненно, тоскливо и тревожно.
Картиной яркою сквозь времени туман
Воскреснут радости и горести былого,
И кровь горячая из незаживших ран
Струею алою тотчас же хлынет снова.
В душе у каждого больная есть струна:
Коснитеся ее рукой неосторожно —
И в тот же самый миг откликнется она,
Звуча болезненно, тоскливо и тревожно.
Картиной яркою сквозь времени туман
Воскреснут радости и горести былого,
И кровь горячая из незаживших ран
Струею алою тотчас же хлынет снова.
1886 г.
Есть арфа у меня: при имени заветном,
Гармонии полна,
Созвучьем в ней звучит, восторженно ответным
Мне каждая струна.
И пенье с вещих струн польется неземное,
Когда упомяну
Я имя той — для сердца дорогое —
Кого люблю одну,
Но если имя той порою с уст сорвется,
Кем я любим —
На арфе золотой струна не отзовется
Мне звуком ни одним!