Кому достанется она
Нерукотворная Мария?
Она для неги рождена:
Глаза, как небо, голубые,
И мягкость розовых ланит,
И все — готовое для счастья —
К ней соблазнительно манит
Живую жажду сладострастья!
Блажен, кто первый обоймет
Ее красы на ложе ночи,
Ее прижмет, еще прижмет,
И задрожав, закроет очи!
Счастлив, кому судьбою дан
Неиссякаемый стакан:
Он бога ни о чем не просит,
Не поклоняется молве,
И думы тягостной не носит
В своей нетрезвой голове.С утра до вечера ему
Не скучно — даже одному:
Не занятый газетной скукой
Сидя с вином, не знает он,
Как царь, политик близорукой,
Или осмеян, иль смешон.Пускай святой триумвират
Европу судит невпопад,
Пускай в Испании воюют
За гордой вольности права —
Виновных дел не критикуют
Его невинные слова.Вином и весел и счастлив,
Он — для одних восторгов жив.
И меж его и царской долей
Не много разницы найдем:
Царь почивает на престоле,
А он — забывшись — под столом.
В делах вина и просвещенья,
В делах Амура, мой Орест,
Прощай! Защите провиденья
Я поручаю твой отъезд.
В России, ради Аполлона,
Поэта-друга вспомяни:
Туда с тобою два поклона
Я посылаю — вот они:
Один Москве перводержавной —
Она поэзии мила;
В ней слава Руси благонравной
И прозябала и цвела;
Другой поклон иного рода —
Куда?.. Ты можешь угадать,
Кому работала полгода
Моей Камены благодать;
Кем, незлопамятный, доселе
Я восхищаюсь и горжусь;
О ком три раза на неделе
Святому образу молюсь;
Чья победительная сила,
Давно, и в яве и во сне,
Меня мертвила и живила
И воцарилася во мне!
Ты помнишь, друг, ее певали
Мои элегии: она
Мила, как ангел, но едва ли
Так непритворна и скромна.
Ее чело, ее ланиты,
Ее власы, ее уста
И очи — словно у Хариты,
Все хорошо, все красота…
Ей поклонись, скажи два слова
И мне в усладу напиши,
Как поживает, как здорова
Сия звезда моей души?
Счастлив, кому дала природа
Непоэтическую грудь,
Кто совершает как-нибудь
Труды земного перехода;
Мирским довольствуется он!
Слегка печаль его печалит,
Полувлюблен — когда влюблен,
Он вечно рад — и бога хвалит!
Ты, друг, иначе сотворен:
Через долину испытанья
Твоя дорога; с юных дней
Душе не дремлющей твоей
Знакомы жгучие желанья;
Ты любишь сильно. Знаю я,
Тобою избранная дева,
Мила, как радостная Ева
При первом блеске бытия;
Еще в ней ясны выраженья
Великой мысли божества,
Взор полон свежестью творенья,
В устах гармония жива!
И что ж? О друг, какое чувство
Во мне кипит и бесит кровь,
Когда возьмется за любовь
Мое священное искусство?
Мне странно: что я ни начну
На этой области Парнаса —
Всегда летучего Пегаса
С дороги в сторону сверну;
Играю, вольничаю, тешусь,
И вдруг направо перевешусь
И знаменитую жену
Стихом за…. ущипну!
И здесь готовил я сравненье
На зло красавице моей —
Да нет: твое воображенье
Не терпит шалостей.- бог с ней!
Постигнут холодом измены
И я, как ты, кой-милый друг,
Люблю глаза моей Елены,
Люблю мой пагубный недуг.
Мы оба пламенны доныне,
В нас верны мысли и мечты:
Так на лазоревой пучине,
Под океаном темноты,
Пловца порою путеводит
Звезда пустынная; она
Вдали чуть-чуть ему видна
А он очей с нее не сводит.
От учения уставши,
Наконец пришел к себе,
И все книги побросавши,
Растянулся на софе.
Прочитать хотел Рамбаха,
Чтоб немного отдохнуть,
Но игранье Зегельбаха
Приказало мне заснуть.Я заснул, но мне приснился,
Други, пречудесный сон:
Предо мной будто явился
Наш приятель Петерсон.«Долго ль, — он сказал, — лениться,
Нежиться по пустякам.
Вечер славный! и пройтиться
Непременно должно нам!» — Делать нечего! согласен,
Но куда же мы пойдем?
«Левенштернов сад прекрасен!
Там мы, может быть, найдем»…— Понимаю! — мы пустились,
Но, о ужас! Что ж потом
Вместо сада нам явилось:
Боже! сумасшедших дом! В Юрьеве дом сумасшедших?
Вот и надпись! Ну, прочтем:
«Пристань для умов отцветших».
Не налево ли кругом?
Чтоб каким-нибудь случаем
В пристань нас не занесло!»
— Нет, зайдем; авось, узнаем
Из знакомых кой-кого! Мы вошли в огромну залу
О шести больших дверях;
Надпись каждой объявляла
О живущих там гостях.
Первый тут отдел поэтам,
А второй — профессорам!
Остановимся на этом;
Прежде к ним пойдем… а там, Если станет нам охоты,
И других мы посетим:
От своей давясь перхоты,
И чахоткой одержим,
Вот Паррот многоученый
С бюстом Невтона сидит,
То целует, то взбешенный,
С гневом на него глядит.«Все равно, — он восклицает, -
Что Паррот и что Невтон.
Славен он, — все уверяют,
Но кому ж он одолжен?
Быть великим я позволил,
Чрез меня он и велик:
Он мою прочесть изволил
«Theoretische Physik».Вот наш Эверс: пред картиной
Гнев его являет вид;
С толстою сидит дубиной
И кому-то в ней грозит.
Я взглянул: с брегов Балтийских
Рюрик с братьями спешит
Скипетр взять князей российских
Над славянами княжить.
Эверс крикнул:
«То докажет пусть дубина,
Что везде я так нашел».
И давай тузить геройски
И картину, и князей,
К берегам чтоб Черноморским
Князь шел с братьею своей…