Очи впавшие, рот запешийся,
Бледность смертная, тишь могильная!
Впали очи, утомившись на обман глядеть,
Рот запекся — не сказавши все, что мог сказать!
Бледность — чтобы лечге было людям покраснеть,
Тишь могилы — чтоб живому слову не мешать!..
Женские очи
Смотрят вкруг нас;
Час поздней ночи,
Радостный час!
Дню — все заботы!
Ночи — восторг!
Пей! Что за счеты!
Пей! Что за торг!
В чаше — веселье,
В песне — размах,
Мир нам не келья,
Кто тут монах?
Женская ласка
К утру сильней,
Ярче окраска
Губ и очей!
Женские очи
Смотрят вкруг нас;
Час поздней ночи,
Радостный час...
Кто, кто сказал, что только лишь в очах
Лик женский блещет силой выраженья?
Нет, нет! Задумчивость густого отененья
Роскошных кос на мраморных плечах,
Улыбка томная и блеск зубов жемчужных,
И стройные черты красивого лица —
Важнее глаз, как будто и не нужных,
Сулят особы мир блаженства без конца
И говорят: — «Наш мир чудесен, необятен,
Избытком радостей неведомо глубок...»
Не так ли иногда шумит вдали поток,
Очам незрим, но слышен и понятен?
Тучи декабрьские! Око за око
Я, как и вы, только с виду тосклив,
В мысли и в сердце я весел глубоко,
Тайну веселья познав, но сокрыв.
Тайна простая: «тем лучше, чем хуже!»
Гляньте на солнце! Чуть только взойдет, —
Тотчас склоняется, мерзнет на стуже
И, испугавшись, под землю идет.
Спрячется! Лезут отвсюду туманы!..
Холодно, боязно, скучно, темно...
Царствуют вьюги, бушуют бураны...
Солнце — причина, виновно оно!
Чуть отогреет, сейчас исчезает...
Там бы и греть ему, где холодней!
То же и в людях: где жизнь нагнетает,
Падает духом и смотрит грустней.
Мысль, это — солнце! Кто мыслью слабеет,
С зимнего солнца образчик берет:
Ждет, чтобы глянуть, когда потеплеет —
Ждет, чтоб другие согрели... Прождет!
Слабеет свет моих очей,
Я сам не свой и я ничей;
Отвергнут строем бытия,
Не знаю сам: живу ли я?
Певец! Один лишь ты, певец,
Ты, Бога светлый послане́ц,
Слепцу, когда начнешь ты петь,
Даешь опять на мир глядеть...
Как все — живу, как все — смотрю
И вижу море и зарю
И чудным именем твоим
Живу, как все, и равен им.
Заслышав песнь, я воскресал...
Жизнь, жизнь, ты — радостный хорал!
Прозрел я и признать готов,
Что люди — этот мир слепцов —
Не знают, видеть не хотят,
Как жизни радостен наряд;
Как мне — ослепнуть надо им,
Чтоб в счастье видеть им не дым;
Тогда тебя они поймут,
Певец... Когда ты подле, тут
И не ушел, — мне не видать, —
Запой скорей, запой опять!
И я повсюду за тобой
Влачиться буду, прах земной
Тревожить и благодарить,
И славословить, и молить
Тебя... Но только пой мне, пой!
Взгляни: ты видишь — я слепой!
Я думу тяжкую прочел в твоих очах.
Развей тяжелый сон... Забудь теперь о горе...
Смотри, как весело в полуденных лучах
Пред нами блещет это море!
Какою ласкою исполнено живой
Соседних волн прикосновенье;
Все волны катятся к черте береговой,
Хоть тоже встретились, быть может, на мгновенье...
Нам берег этот чужд. Чужда немая даль
И зелень, и цветы. Так что же? Нет и нужды!
Мне близкой сделалась очей твоих печаль,
Хотя недавно мы друг другу были чужды.
Мне кажется, что я, когда — не знаю сам,
Уже сидел с тобой в тени роскошной где-то!
Вздымались снежных гор вершины к небесам,
И море было там прекраснее, чем это.
Ты помнишь ли тот край? Он, может быть, во сне
Явился мне тогда... Наверно я не знаю,
Но, глядя на тебя, небес, знакомых мне
Сиянье тихое невольно вспоминаю.
14 мая 1896 года
(На коронацию Николая ИИ)
В старину на Руси было много Кремлей...
Все сводили кровавые счеты!
Все заснули они... С потскневших очей
Не согнать богатырской дремоты.
Спят на кручах Днепра, спят на Угре-реке,
Во Владимире спят и в Ростове,
Спят на Волге, при устье, и ближе к Оке,
В Новегороде, Суздале, Пскове.
И бывает порой, в свете майских ночей,
В несмеркающих красках заката,
Нарушается мрак их померкших очей
Светлым обликом младшего брата.
Он из всех их один только жив и здоров,
Он один не согнул своей выи:
Горделиво взирает с московских холмов
В даль и в ширь необятной России.
В ночь одну, — ходят сказы об этих ночах,
Их народная память слагает, —
Вдруг заблещет он весь в огневых поясах
И в подвижных лучах засверкает!
Полным-полон тогда он несчетных гостей:
К коренному рабочему люду
Много важных бояр и купцов, и князей
Поспешает тогда отовсюду...
Днем — пальба и трезвон сорока сороков
Златоглавых церквей и соборов;
А под вечер, взамен медяных языков,
Звуки музыки, пение хоров...
Оттого грохот пушек, церковный трезвон,
Оттого ликованья и клики,
Что, по древним заветам, опять освящен
Юный лик Государя-Владыки!
Оттого этот гул, этот блеск огневой,
Что не может быть в людях сомнений:
Перед царственной мыслью Короны живой
Преклонились толпы привидений!
Когда, призвав воспоминанья,
Я на прошедшее гляжу
И сердца чуткое вниманье
Неосторожно разбужу;
Когда оно забьется снова
Златою памятью былого, —
Тогда ласкаю я в тиши
Одну мечту моей души.
Мне вечер чудится осенний,
Прозрачность дальняя небес,
Поля и холмы в отдаленье
И сад, запущенный, как лес.
Мне грезится, что воздух чистый
Свежеет с окончаньем дня,
И что опять твой взор лучистый
Приветно смотрит на меня...
Мой друг! Теперь, во дни сомнений,
Когда я страшно одинок,
Зачем опять, как добрый гений,
Ты не придешь в мой уголок?
Ужели прошлое сокрылось,
Как осень бывшая тогда,
И сердце любящее билось,
Чтоб так не биться никогда?
Приди! Я жду в ночи безгласной.
С очей тревожный сон сгони
И грезы первые верни
Свиданьем радости прекрасной!
Как эти грезы далеки...
Они омыты предо мною
Печальной юности ценою
И днями полными тоски.
Приди... но если этой жизни
Твоей прервался тихий свет
И если, как в твоей отчизне,
Тебя на свете больше нет!
О, все равно! Я жду явленья!
Явись мне в облаке мечты;
Я не боюся привиденья,
Когда тот призрак будешь ты.
От сна усталости и праха
Я в то мгновение проснусь
И в очи милые, клянусь,
Взгляну внимательно, без страха!
Молчит томительно глубоко-спящий мир.
Лунатик страждущий, тяжелым сном обята,
По тьме полуночной проносится Геката;
За нею в полчищах — и ящер, и вампир,
И сфинкс таинственный с лицом жены открытым,
И боги мрачных снов на тучах черных крыл,
И в пурпурном плаще, как пламенем облитом,
Богиня смерти Кер, владычица могил.
Вдруг искра яркая с плеча ее скатилась,
Зажгла росу цветка, упав в ночную тьму...
Шла лесом девушка к свиданью... Наклонилась —
И принесла цветок любимцу своему...
И были счастливы они, не замечая,
Откуда блеск цветка. Огонь любви горел,
С дыханьем радости слилось дыханье мая,
И ночь была тиха, и соловей гремел...
Несутся в полчищах полуночной Гекаты
Толпы детей любви... Как много тех детей!
Младенцы чистые толпятся, сном обяты,
В немом сообществе преступных матерей...
Цветки досрочные! Ошибки назначенья!
Они познали жизнь лишь в смерти трепеща!
Геката любит их, умерших до рожденья,
И щедро золотит их пламенем плаща...
А пылкий юноша, того не замечая,
Глядит на яркий блеск полуночных лучей
И ловит миг любви в живом дыханьи мая,
И, видя милый взгляд чарующих очей,
И чуя, как горят расцветшие ланиты,
Не думает о том, как быстролетны сны,
Как будут очи те безвременно закрыты,
Как будут мертвенно ланиты те бледны!
Когда на корабле, за погасаньем дня,
Наступит тишина глубокой полуночи,
Из мрака темных вод взирают на меня
С упорной строгостью задумчивые очи.
Я знаю этот взор; в нем виден горький смех,
Надежды робкое в нем скрыто трепетанье.
Из глаз, любимых мной, те очи лучше всех, —
Так много света в них и чистого страданья.
Но страшен их укор; он мне знаком давно,
Он совесть сонную медлительно тревожит.
Исчезни, строгий взор! Смотри, кругом темно
И даже твой огонь мне видеть не поможет!
Я долго силился вглядеться в эту тьму,
Но видел только мрак, я видел только тучи,
И душу заключил в железную тюрьму,
Устав в искании созвучий...
Зачем в груди моей опять горит мечта?
Зачем пришла ты вновь, царица песнопений?
Среди порочных дум и жалких заблуждений,
Твоя нетленная померкнет красота.
Ищи других миров, в иной и лучше дали,
Где верят, может быть, в высокую любовь,
Где к небу не зовет нестынущая кровь
На мертвом лезвии позолоченной стали.
Нам надоело все. В ужасной наготе,
Лежим мы за вином классической пирушки,
А гимны жалкие увядшей красоте
Валяются меж нас, как детские игрушки.
Нет, не гляди сюда! Ищи других детей;
Ты здесь не соберешь своей законной дани,
А руки дерзкие непризванных гостей
Сомкнут твоих одежд нетронутые ткани!
Холм, острый холм! Быстролетный песок,
Что ты стоишь под крестом одинок?
Подле холмы из таких же песков,
Только не видно над ними крестов!
А кипарисы твои — чернобыль!
Тени Бог дал — будяков насадил!
Ох! Для чего-то ты, холм, вырастал?..
Место в себе человеку ты дал...
Был, как другие холмы, ты холмом,
Стал ты могилою — стал алтарем!
И, понятны душе, но незримы очам,
Думы вьются с тебя и плывут к небесам...
Ты с открытым лицом смело в небо глядишь,
И как будто бы так из себя говоришь:
Не велик, кто велик, а велик, кто умрет!
В малом теле своем вечный сон он несет.
Для болевших умов, для страдавших душой
Приготовлен давно необятный покой...
Кто бы ни были вы, и куда бы ни шли,
Всех вас примет в себя грудь молчащей земли!
Чем печали сильней, чем страданья острей,
Тем покой необятный вам будет милей!..
Вы, кого от решений злой воли не мог
Ни закон отвратить, ни помиловать Бог;
Тьмы ненужных, больных, неудачных людей,
Тьмы натруженных сил, распаленных страстей;
Легионы обманутых всех величин,
Жертвы признанных прав, жертвы скрытых причин,
Жертвы зла и добра и несбывшихся снов...
Всем вам вечный покой от рожденья готов!..
Никому не дано так, как людям, страдать,
Оттого никому так глубоко не спать!
Оттого-то и холм, бывший только холмом,
Став могилой — становится вдруг алтарем!..
И, понятны душе, но незримы очам,
Вьются думы с него и плывут к небесам...
Поднявши якоря, мы с утренним рассветом
Стоянку бросили и к выходу легли.
С востока, в небесах, горевших первым светом,
Чернели темные окраины земли.
Лучей невидимых сиянье разгоралось,
Верхушки облаков прозрачных золотя,
И утро раннее нам тихо улыбалось,
Как безмятежное и сонное дитя.
По виду облаков
Мы в море ждать могли хорошую погоду,
И вышли, между тем, на полную свободу
По створу верному прибрежных маяков.
Отрадно после дней томительных разлуки
Вернуться к пристани от жизни кочевой;
Отрадно пожиать приятельские руки
И встретить взор очей приветно огневой...
Отрадно... но всегда подобное мгновенье
На чувстве радости есть темное пятно;
Во всем нежданное заметно измененье,
Ничто от времени судьбой не спасено...
Равно холодное и к радости, и к горю,
Ты, время, не щадишь и самой красоты!
Но к вечно юному сверкающему морю
В своем течении не холодно и ты!
Который раз уже, алкающий и жадный,
Я в море, выхожу, с надеждою в груди!
Который, морк, раз ты ветер свой отрадный
Мне шлешь и радостно играешь впереди!
Года жестокие бессильны над тобою;
Не тихнет пыл твоих бунтующих седин;
Все той же блещешь ты глубокой синевою,
Разгладив гневный след нахмуренных морщин,
И с ветром меряясь безумною отвагой,
Лишь с небом делишься и красками, и влагой!
Я помню детские далекие лета...
Нас к морю с ранних дней впервые приучали.
Им отроческих лет свобода отнята,
И в нем мы прожили весенние печали.
Как неприязненно к несчастливой судьбе,
С душою, полною оставленных кумиров,
С волною финскою учились мы борьбе,
Внимая опыту бывалых командиров.
Вы помните ль те дни, товарищи? Увы!
Уж юность первая от нас теперь далеко,
Как воды гордые красавицы Невы
От волн изменчивых китайского Востока.
Пути различные нас в жизни повели,
И редко что-нибудь мы слышим друг о друге...
Иные бросили скитанья для земли,
Для ласковых очей отысканной подруги.
Иные, может быть, в далекой стороне,
С мечом, карающим тупое самовластье,
Стоят упорные в убийственном огне,
Душою твердою испытывая счастье.
Отсюда вижу вас. Кипит нежданный бой,
Гремя орудия среди мольбы и стона;
Смерть носится кругом, для избранных судьбой,
И всадник на коне, пронзающий дракона...
Куда подвижная не кинет нас судьба!
Каких земных морей еще мы не видали!
Привычкой долгою нас волны привязали
К себе, как женщина влюбленного раба.
Скучна нам берега тревожная свобода,
Нет к морю прошлого потушенной вражды,
И ласково манит знакомая природа
На лоно светлое играющей воды.
Закрылись берега... Пустынное пространство!
Спит вечность темная во мгле твоих очей...
Как я люблю твое червонное убранство,
При первом золоте проснувшихся лучей!
Есть связь незримая в безбрежности туманной
С душой, усталою в волненьях суеты;
Все верится, что есть земли обетованной
За гранью дальних вод волшебные черты.
Все верится, что вновь крылатые надежды
Родятся для души лишь временно больной,
Как легких облаков красивые одежды
Рождаются теплом над глубью водяной.