Фавн краснолицый! По возрасту ты не старик!
С жидкой бородкой, в костюме помятом…
Точно: свидетельства есть по антикам, хоть ты не антик,
Сходства меж пьяным Силеном и мертвым Сократом…
Правда и то, что заметил тебя Мефистофель!
Может, в тебя воплотится — нашел бы занятность? —
Но Мефистофель — вполне джентльмен! Тонкий профиль!
И до смешного, мой друг, уважает опрятность…
Вешают убийцу в городе на площади,
И толпа отвсюду смотрит необятная!
Мефистофель тут же; он в толпе шатается;
Вдруг в него запала мысль совсем приятная.
Обернулся мигом. Стал самим преступником;
На себя веревку помогал набрасывать;
Вздернули, повесили! Мефистофель тешится,
Начал выкрутасы в воздухе выплясывать.
А преступник скрытно в людях пробирается,
Злодеянье новое в нем тихонько зреет,
Как бы это чище, лучше сделать, думает,
Как удрать непойманным, — это он сумеет.
Мефистофель радостно, истинно доволен,
Что два дела сделал он людям из приязни:
Человека скверного отпустил на волю,
А толпе дал зрелище всенародной казни.
Спят они в храме под плитами,
Эти безмолвные грешники!
Гробы их прочно поделаны:
Все то дубы да орешники...
Сам Мефистофель там сторожем
Ходит под древними стягами...
Чистит он, день-деньской возится
С урнами и саркофагами.
Ночью, как храм обезлюдеет,
С тряпкой и щеткой обходит!
Пламя змеится и брызжет
Там, где рукой он проводит!
Жжет это пламя покойников...
Но есть такие могилы,
Где Мефистофелю-сторожу
Вызвать огонь не под силу!
В них идиоты опущены,
Нищие духом отчитаны:
Точно водой, глупой кротостью
Эти могилы пропитаны.
Гаснет в воде этой пламя!
Не откачать и не вылить...
И Мефистофель не может
Нищенства духом осилить!
«Милости просим, — гнусит Мефистофель, — войдем!
Дым, пар и копоть; любуйся, какое движенье!
Пятнами света сияют где локоть, где грудь,
Кто-то акафист поет! Да и мне слышно пенье...
Тут проявляется, в темных фигурках своих,
Крайнее слово всей вашей крещеной культуры!
Сто́ит, мошной побренчав, к преступленью позвать:
Все, все исполнят милейшие эти фигуры...
Слушай, мой друг, но прошу — не серчай, сделай милость!
За двадцать три с лишком века до этих людей,
Вслед за Платоном, отлично писал Аристотель;
За девятнадцать — погиб Иисус Назарей...
Ну, и скажи мне, кто лучше: вот эти иль те,
Что, безымянные, даже и Бога не знают,
В дебрях, в степях неизведанных стран народясь,
Знать о себе не дают и тайком умирают.
Ну, да и я, — заключил Мефистофель, — живу
Только лишь тем, что злой сон видит мир наяву,
Вашей культуре спасибо!..» Он руку мне сжал
И доброй ночи преискренно мне пожелал.
Есть в продаже на рынках на тесьмах, на пружинках
Картонажные полишинели.
Чуть за нитку потянут — вдруг огромными станут!
Уменьшились, опять подлиннели…
Вот берет Мефистофель человеческий профиль,
Относимый к хорошим, к почтенным,
И в общественном мненьи создает измененье
По причинам, совсем сокровенным.
Так, вот этот! Считают, что другого не знают,
Кто бы так был умен и так честен,
Все в нем складно — не худо, одним словом, что чудо!
Добр и кроток, красив и прелестен!
А сегодня открыли, всех и вся убедили,
Что во всем он и всюду ничтожен!
Что живет слишком робко, да и глуп он как пробка,
Злом и завистью весь растревожен!
А вот этот? Сегодня, как у гроба господня
Бесноватый, сухой, прокаженный,
И поруган, и болен, и терпеть приневолен,
Весь ужасной болезнью прожженный!
Завтра — детище света! Муж большого совета,
Где и равный ему не найдется…
Возвеличился профиль! Дернул нить Мефистофель
И кривлянью фигурки смеется…
Я кометой горю, я звездою лечу,
И куда посмотрю, и когда захочу,
Я мгновенно везде проступаю!
Означаюсь струей в планетарных парах,
Содроганием звезд на старинных осях —
И внушаемый страх — замечаю!..
Я упасть — не могу, умереть — не могу!
Я не лгу лишь тогда, когда истинно лгу, —
И я мир возлюбил той любовью,
Что купила его всем своим существом,
Чувством, мыслью, мечтой, всею явью и сном,
А не только распятьем и кровью.
Надо мной ли венец не по праву горит?
У меня ль на устах не по праву царит
Беспощадная, злая улыбка?!.
Да, в концерте творенья, что уши дерет
И тогда только верно поет, когда врет, —
Я, конечно, первейшая скрипка…
Я велик и силен, я бесстрашен и зол;
Мне печали веков разожгли ореол,
И он выше, все выше пылает!
Он так ярко горит, что и солнечный свет,
И сиянье блуждающих звезд и комет —
Будто пятна в огне освещает!
Будет день, я своею улыбкой сожгу
Всех систем пузыри, всех миров пустельгу,
Все, чему так приятно живется…
Да скажите же: разве не видите вы,
Как у всех на глазах из своей головы
Мефистофелем мир создается?!
Не с бородкой козла, не на тощих ногах,
В епанче и с пером при чуть видных рогах
Я брожу и себя проявляю:
В мелочь, в звук, в ощущенье, в вопрос и в ответ,
И во всякое «да», и во всякое «нет»,
Невесом, я себя воплощаю!
Добродетелью лгу, преступленьем молюсь!
По фигурам мазурки политикой вьюсь,
Убиваю, когда поцелую!
Хороню, сторожу, отнимаю, даю —
Раздробляю великую душу мою
И могу утверждать — торжествую!..
В запахе изысканном,
С свойствами дурмана,
В волнах Jockеy Club'а
И Иlang Иlang'а,
На блестящем рауте
Знати светлолобой
Мефистофель движется
Сам своей особой!
И глядит с любовию
На одежды разные,
Как блестят на женщинах
Крестики алмазные!
Общество сидело,
Тараторило,
Издевалось, лгало,
Пустословило!..
Чудилось: то были
Змеи пестрые!
В каждом рту чернели
Жала острые!
И в роскошной зале
Угощаючись,
В креслах, по диванам
Извиваючись,
Из глубоких щелей,
Из земли сырой
С сладостным шипеньем
Собрался их рой...
Чуть кто выйдет в двери, —
Как кинжалами,
Вслед за ним стремятся,
Блещут жалами!
Занимались долго
С умилением,
Часто чуть не плача,
Поношением...
А когда донельзя
Иззлословились,
Задушить друг дружку
Приготовились!
А когда хозяйка, —
Очень крупный змей, —
Позвала на ужин
Дорогих гостей, —
Веселы все были,
Будто собрались
Вешать человека
Головою вниз!..
В запахе изысканном,
С свойствами дурмана,
В волнах Jockеy Club'а
И Иlang Иlang'а
Мефистофель движется,
Упиваясь фразами,
И не меркнут крестики —
Все блестят алмазами!
Есть за гранью мирозданья
Заколоченные зданья,
Неизведанные склады, —
Где положены громады
Всяких планов и моделей,
Неисполненных проектов,
Смет, балансов и проспектов,
Не добравшихся до целей!
Там же тлеют ворохами
С перебитыми венцами
Закатившиеся звезды...
Там, в потемках свивши гнезды,
Силы темные роятся,
Свадьбы празднуют, плодятся...
В том хаосе галерея
Вьется, как в утробе змея,
Между гнили и развалин!
Щель большая! Из прогалин
Боковых, бессчетных щелей, —
От проектов и моделей
Веет сырость разложенья
В этот выкидыш творенья!
Там, друзьям своим в потеху,
Ради шутки, ради смеху,
Мефистофель склад устроил:
Со́брал все свои костюмы,
Порожденья темной думы,
Собрал их и упокоил!
Под своими нумерами,
Все они висят радами,
Будто содранные шкуры
С демонической натуры!
Видны тут скелеты смерти,
Астароты и вампиры,
Самотракские кабиры,
Сатана и просто черти,
Дьявол в сотнях экземпляров,
Духи мора и пожаров,
Облик кардинала Реца
И Елена — la Bеlеzza!
И в часы отдохновенья
Мефистофель залетает
В свой музей и вдохновенья
От костюмов ожидает.
Курит он свою сигару,
Ногти чистит и шлифует!
Носит фрачную он пару
И с мундиром чередует;
Сшиты каждый по идее,
Очень ло́вки при движеньи...
Находясь в употребленьи,
Не имеются в музее!