Две-три капельки смолы
На сосне
Суть прозрачные хвалы
Жизни, Солнцу, и Луне.
Иней в звездочках немых,
На окне
Есть звездистый стройный стих
Жизни, Солнцу, и Луне.
Сейчас на Севере горит Луна.
Сейчас на Севере бегут олени.
Равнина снежная мертва, ясна.
От тучек маленьких мелькают тени.
На небе стынущем огромный круг.
Какия радуги, Луна, ты плавишь?
Когда-б на Север мне умчаться вдруг
От черно-белаго мельканья клавиш!
Луна, через меня, струит мечту,
А Солнце, через свет, творит созданья.
Но сердцу — что виднее, чем мечтанье?
Напев Луне — наряднее сплету.
Как Солнечную встретить красоту?
Немею в ослепленьи обаянья.
Я с Солнцем знаю счастие ваянья,
С Луной горю и гасну налету.
Я видел, как ты танцевала мазурку,
Легко ты скользила в волне звуковой,
И вдруг я увидел — Снегурку — Снегурку,
Растаяла — тучкой летит пред Луной.
Не Солнце пресветлый твой лик озаряло,
Лучи серебристой Луны,
И было воздушно твое покрывало,
И бледные пели в свирельностях сны.
Под этой молодой Луной,
Которой серп горит над изумрудным Морем,
Ты у волны идешь со мной,
И что-то я шепчу, и мы тихонько спорим.
Так мне привиделось во сне.
Когда же в нас волна властительно плеснула,
Я видел ясно при Луне,
Я в Море утонул, и ты в нем потонула.
Ты—в живом заостреньи ладья,
Ты—развязанный пояс из снега,
Ты—чертог золотого ковчега,
Ты—в волнах Океана змея.
Ты—изломанный с края шатер,
Ты—кусок опрокинутой кровли,
Ты—намек на минувшия ловли,
Ты—пробег через полный простор.
* * *
Отчего нас всегда опьяняет Луна?
Оттого, что она холодна и бледна.
Слишком много сиянья нам Солнце дает,
И никто ему песни такой не споет,
Что к Луне, при Луне, между темных ветвей,
Ароматною ночью поет соловей.
Отчего между женщин нам дороги те,
Что бесстрастны в победной своей красоте?
Луна золотая, как щит золотой,
Луна золотая, как риза из злата,
В пределах Востока горит над водой,
Превыше последних мерцаний Заката.
Медвяные росы растут.
Медвянка! Приди же! — Я тут.
Цветок золотой, как Луна золотая,
Цветок золотой, как кружок золотой,
Тебе принесла я, он дышит, блистая,
Водительство… Родительство… Созвездья… Луны… Боги…
Водительство… Мучительство… Зубчатые пороги…
Едва ты в воду кинешься, помчит твою ладью,
На камни опрокинешься… И все же — я пою.
Водительство венчанное Родителя, Друида,
Есть таинство желанное, здесь рабство — не обида.
Глаза — в глаза. Гряди, гроза. Подятый меч пою.
Луна, Звезда, и Щит Златой. Берите кровь мою.
Луна осенняя над желтыми листами
Уже готовящих свой зимний сон дерев
Похожа на ночной чуть слышимый напев,
В котором прошлых дней мы прежние, мы сами.
Мы были цельными, мы стали голосами,
Расцветами цвели и стали ждущий сев.
Тоскуем о любви, к земле отяготев,
Поющую Луну мы слушаем глазами.
Когда перед тобою глубина,
Себя ты видишь странно отраженным,
Воздушным, теневым, преображенным.
В воде душа. Смотри, твоя она.
Не потому ли нас пьянит Луна,
И делает весь мир завороженным,
Когда она, по пропастям бездонным,
Нам недоступным, вся озарена.
СОНЕТ
С морского дна безмолвные упреки
Доносятся до ласковой Луны —
О том, что эти области далеки
От воздуха, от вольной вышины.
Там все живет, там звучен плеск волны,
А здесь на жизнь лишь бледные намеки,
Здесь вечный сон, пустыня тишины,
Пучины Моря мертвенно-глубоки.
Я тебя восхваляю, о, Майя живая,
Трепетом струн.
Ты свой круг завершаешь, в сияньях вступая
В тринадцать Лун.
Ты везде со мною, где любовь огневая
Мне шепчет: Ты юн.
Ожерелье сплетешь, но жемчужины, тая,
Льются в бурун.
И буря хохочет, как ведьма седая,
Как злой колдун.
Луна богата силою внушенья,
Вокруг нея всегда витает тайна.
Она нам вторит: „Жизнь есть отраженье,
„Но этот призрак дышет не случайно“.
Своим лучом, лучом бледно-зеленым,
Она ласкает, странно так волнуя,
И душу побуждает к долгим стонам
Влияньем рокового поцелуя.
Длинныя линии света
Ласковой дальней Луны.
Дымкою Море одето.
Дымка—рожденье волны.
Волны, лелея, сплетают
Светлыя пряди руна.
Хлопья плывут—и растают,
Новая встанет волна.
Луна была сгущенной чернотой,
Она являлась диском строго-черным.
А над чертой ее, огнем узорным,
Сияла алость, млея красотой.
Вокруг — венец лучисто-молодой,
С сребристым излиянием повторным,
Нежней, чем свет зари по высям горным,
Костер, зажженный огненной мечтой.
Солнце перстень золотой
Нам неведомаго Бога.
Солнце светит над Водой,
Солнце гаснет за чертой
Предвечерняго чертога.
Предвечерняя Луна
Серебристое запястье.
О, Луна, ты нам дана
Для узывчиваго сна
О, Луна, ты, взошедшая желтой и дымной над нами,
Посребрившая после свой вечно колдующий круг,
Ты рождаешь те звоны, которые слышим глазами.
Будь мне друг.
Я из верных твоих, из влюбленных, в любви бледнолицых,
Я подругу свою потерял за чертою пустынь,
Где-то там, где-то там. Ты ее на туманных границах
Не покинь.
Солнце перстень золотой
Нам неведомого Бога.
Солнце светит над Водой,
Солнце гаснет за чертой
Предвечернего чертога.
Предвечерняя Луна
Серебристое запястье.
О, Луна, ты нам дана
Для узывчивого сна
Ты — в живом заостренье ладья,
Ты — развязанный пояс из снега,
Ты — чертог золотого ковчега,
Ты — в волнах Океана змея.
Ты — изломанный с края шатер,
Ты — кусок опрокинутой кровли,
Ты — намек на минувшие ловли,
Ты — пробег через полный простор.
В затишьи предрассветного досуга,
Когда схолстилась дымка пеленой,
Я зеркало поставил под Луной,
Восполненной до завершенья круга.
Я увидал огни в смарагдах луга,
Потом моря с взбешенною волной,
Влюбленного с влюбленною женой,
И целый мир от Севера до Юга.
В затишьи предразсветнаго досуга,
Когда схолстилась дымка пеленой,
Я зеркало поставил под Луной,
Восполненной до завершенья круга.
Я увидал огни в смарагдах луга,
Потом, моря с взбешенною волной,
Влюбленнаго с влюбленною женой,
И целый мир от Севера до Юга.
Ты мне являешься Царевною жемчужин,
Вся осиянная начальною Луной,
Чей серп утонченный, взрастая, всеокружен.
О, Златоокая, зачем ты не со мной?
Опалы нежные я сердцем собираю,
Из тайных раковин зову я жемчуга,
И глянь на Море ты… Туда… В окрайность… С краю
Я влаги зачерпнул, и дождь к тебе бросаю.
Те брызги для тебя. Ты все мне дорога.
Но, множа говор волн, с лазурью Моря дружен,
Я спускаю стрелу, закатилась Луна,
Я спускаю стрелу, чаша Солнца темна,
Я спускаю стрелу, звезды дымно горят,
Задрожали, глядят, меж собой говорят.
Я не звезды стрелой поразил, поразил,
И не Солнце с Луной я стрелою пронзил.
Все в цветок мои стрелы вонзились, горят,
Я сердечный цветок поразил через взгляд.
Я стрелу за стрелою до сердца продлю,
Выходи же, душа, той, кого я люблю,
Какою музыкой исполнен небосвод.
Луны восполненной колдующая сила,
Сердцами властвуя, в них кровь заговорила,
И строго-белая торжественно плывет.
Все в мире призрачном повинно знать черед.
Течет каждение из древнего кадила.
Луна осенняя нам сердце остудила,
Без удивления мы встретим снег и лед.
Я взглянула из окна,
Вижу — белая Луна.
Слышу — сладко меж ветвей
Распевает соловей.
Сладкопевец распевал,
В Небо голос подавал.
В Небе звезды с высоты
Упадали на цветы.
Луна затерялась за гранью зубчатой, окутанных дымкою, гор,
Но желтой дугою она задержалась на зеркале спящих озер.
Их семь, Маорийских озер, многоразных по цвету и тайне воды,
В себе отразивших дугу золотую, и в ней средоточье звезды.
Вот озеро просто. Вот озеро серы. Вот озеро с льдяной водой.
И с влагою млечной. И с влагой горячей. И с влагой смолисто-густой.
Но там полноцветней, пышнее, и краше дуга золотая Луны,
Где влага влюбленья, и влага внушенья, что лучшее в жизни суть сны.
Я клялся и держать умею слово.
В чем клятва, это знаю только я.
Но до конца, в Поэме Бытия,
Я буду звуком счастья вновь и снова.
Нет, Отчего ласкающего крова
Не омрачит ни словом речь моя.
Свирепы львы, и жалится змея,
Иное мне от Солнца золотого.
СОНЕТ
Когда я посмотрел на бледную Луну,
Она шепнула мне: «Сегодня спать не надо».
И я ушел вкуша́ть ночную тишину,
Меня лелеяла воздушная прохлада.
Деревья старые заброшенного сада,
Казалось, видели во сне свою весну,
Была полна мечты их смутная громада,
Застыл недвижный дуб, ласкающий сосну.
Чтобы всегда мечте она светила,
Соткал я ткань ей из лучей Луны,
Сорвал цветок с опасной крутизны,
И он, курясь, служил ей как кадило.
Когда в Луне еще взрастала сила,
И с ней взрастал разбег морской волны,
Из пены сплел я нежность пелены,
Она ее как перевязь носила.
Когда и правая и левая рука
Чрез волшебство поют на клавишах двуцветных,
И звездною росой обрызгана тоска,
И колокольчики журчат в мечтах рассветных, —
Тогда священна ты, — ты не одна из нас,
А ты как Солнца луч в движении тумана,
И голос сердца ты, и листьев ты рассказ,
И в роще дремлющей идущая Диана.
Шелест листьев, шопот трав,
Переплеск речной волны,
Ропот ветра, гул дубрав,
Ровный бледный блеск Луны.
Словно в детстве предо мною,
Над речною глубиною,
Нимфы бледною гирляндой обнялись, переплелись.
Брызнут пеной, разомкнутся,
И опять плотней сожмутся,
Она спросила прихотливо: —
«Зачем ты любишь так Луну?»
Я отвечал: — «Она красива.
И так бывало в старину,
Что все влюбленные — влюблялись
И в ту, чьим сердцем расцвечались,
И вместе с ней еще в Луну.»
Она сказала: — «Я ревную.»
Я отвечал ей: — «Что ж, ревнуй.
Я ж занавеску расписную
Где грань земли и влаги, выплыл лик,
Всходящий, желтый, с силою внушенья,
В равнине вод зазыбилось движенье,
И свежий, тишь порвавши, плеск возник.
Он перешел в протяжный влажный клик,
Во вспевах волн все дышит окруженье,
В Луне вверху магнит воображенья,
В глубинах взрыв, что с часом будет дик.
По над прудом — прудом сад, вешний сад.
Белым кругом схвачен взгляд, все скользят.
По за лесом темный лес, шепчет лес.
Здесь воскресла песнь чудесна. Он воскрес.
Под Луной — Луною луг, свежий луг.
Все — со мною, все — за мной, в быстрый круг.
По над прудом — прудом темь, там темно,