Жил в лесу Соловей: он был обходителен, ласков;
Но напрасно он к певчим птицам ласкался — меж ними
Друга себе не нашел, зато ненавистников — куча!
„Лучше у птиц другой породы попробовать счастья!“ —
Так он сказал и спорхнул доверчиво с ветки к Павлину.
„Как ты прекрасен, Павлин! Я тебе удивляюсь!“ — „Я также,
Милый певец, удивляюсь тебе!“ — „Так будем друзьями!
Нам друг другу завидовать не в чем: ты восхищаешь
Взоры; я — слух!“ — Соловей и Павлин с тех пор подружились.
Кнеллер с Попом были дружнее, чем Поп с Аддисоном.
Ты негодуешь, Поэт, на Парнасскую шумную сволочь?
Слушай же: вот, что однажды певцу Соловью говорили.
„Что ты так смолкнул?“ — спросил в один приятный, весенний
Вечер Пастух Соловья. Соловей отвечал: „Как возможно
Петь мне? Лягушки так раскричались, что мне не до песней!
Разве не слышишь?“ — „Конечно! — Пастух отвечал ему, — Слышу!
Но какая причина тому? — Не твое ли молчанье?“
„Хочется мне узнать, — спросил Орел любопытный
Раз у премудрой соседки Совы, — говорят, что на свете
Есть какая-то птица Меропс, что она все летает
Вверх хвостом, а вниз головою. Правда ли это?“ —
„Эх! неправда! — Сова отвечала. — Вымысел глупый
Глупых людей! Меропс — человек! Он хотел бы подняться
К небу, но с тем, чтоб земля ни на миг не пропала из виду“.
„Можешь ли мне ты назвать столь искусного зверя, Лисица,
Коему б я подражать не умела?“ — Так говорила
Умной Лисице хвастунья Мартышка. „Нет ты назови мне, —
Ей отвечала Лисица, — столь глупого зверя, который
Вздумал бы в чем тебе подражать!..“ Стихотворцы, поймите!
Быстро на жарком Коне летел Малютка отважный.
То увидя, с досадой Бык Коню закричал: „Как не стыдно!
Я б не позволил Мальчишке собой управлять“. — „Я напротив! —
Конь отвечал на лету. — Что за слава сбросить Мальчишку!“
„Ты, Журавль, путешествовал много! Скажи мне, что видел?“ —
Так говорила Журке Лисица. И начал ей Журка
Все те лужи, все те луга описывать, где он
Лучших нашел червяков и таскал вкуснейших лягушек.
Ты в Париже бывал! Скажи ж, у кого там находят
Лучший обед и какие там пил ты лучшие вина.
В бурную ночь разяренный Северный ветер обрушил
Всю свою силу на дуб величавый. И дуб повалился.
Он лежал на земле, задавивши страшным паденьем
Множество мелких кустов. Лисица в соседнем овраге
Нору имевшая, то узрев поутру, удивилась.
„Что за дерево! — так рассуждала Лисица. — До сих пор
Мне и в мысль не входило, чтоб он такой был великий“.
Две благородные феи однажды пришли к колыбели
Принца, который впоследствии стал великим Монархом.
„Дар мой младенцу, — сказала одна, — будь орлиный всезрящий
Взор: перед ним ни одна в его обширных владеньях
Мошка не скроется“. — „Дар твой прекрасен, — сказала другая
Фея, — и милый питомец наш будет Монарх дальновидный;
Но орел не одни лишь зоркие очи для мелких
Мошек имеет; он одарен и способностью Царской
Их примечать, не преследуя. Сим дарованьем высоким
Я наделяю младенца!“ — „Хвалю твою осторожность, —
Та отвечала. — Ты права! Много великих Монархов
Были бы выше, когда бы свой проницательный разум
Меньше вниманьем к ничтожным пустым мелочам унижали“.
В небо вступивши, Алкид поклонился гордой Юноне
Прежде, чем прочим богам. Изумились Олимп и Юнона.
„Можно ль? — к нему возопили, — врагу от тебя предпочтенье?“
„Так! Врагу! — отвечал Геркулес. — Не ее ли гоненьям
Был я обязан делами, мне отворившими небо?“
Весь Олимп одобрил ответ, и Юнона смирилась.