Мы — два грозой зажженные ствола,
Два пламени полуночного бора;
Мы — два в ночи летящих метеора,
Одной судьбы двужалая стрела!
Мы — два коня, чьи держит удила
Одна рука, — язвит их шпора;
Два ока мы единственного взора,
Мечты одной два трепетных крыла.
Мы — двух теней скорбящая чета
Над мрамором божественного гроба,
Где древняя почиет Красота.
Единых тайн двугласные уста,
Себе самим мы — Сфинкс единой оба.
Мы — две руки единого креста.
Сумеречно слепнут
Луг, и лес, и нива;
Облачные дива
Лунной силой крепнут.Крепнут силой лунной
Неба паутины,
И затоны — тины
Полны светорунной.Накренились горы
К голубым расколам.
Мгла владеет долом,
В небе реют взоры.Крыльев лебединых
Взмахом Греза реет
Там, где вечереет
На летучих льдинах; Лебедью садится
У краев уклонных;
В черноту бездонных
Кладезей глядится, -В глубь, где ночь пустила
Синею излукой
Парус крутолукий
Бледного светила.
Людских судеб коловорот
В мой берег бьет неутомимо:
Тоскует каждый, и зовет,
И — алчущий — проходит мимо.И снова к отмели родной,
О старой памятуя встрече,
Спешит — увы, уже иной!
А тот, кто был, пропал далече… Возврат — утрата!.. Но грустней
Недвижность доли роковая,
Как накипь пены снеговая,
Всё та ж — у черных тех камней.В круговращеньях обыдённых,
Ты скажешь, что прошла насквозь
Чрез участь этих пригвожденных
Страданья мировая ось.
Ты царским поездом назвал
Заката огненное диво.
Еще костер не отпылал
И розы жалят: сердце живо.
Еще в венце моем горю.
Ты ж, Феба список снежноликий,
Куда летишь, с такой музыкой,
С такими кликами?.. Смотрю
На легкий поезд твой — с испугом
Восторга! Лирник-чародей,
Ты повернул к родимым вьюгам
Гиперборейских лебедей!
Они влекут тебя в лазури,
Звончатым отданы браздам,
Чрез мрак — туда, где молкнут бури,
К недвижным ледяным звездам.
В румяна ль, мушки и дендизм,
В поддевку ль нашего покроя,
Певец и сверстник Антиноя,
Ты рядишь свой анахронизм, -Старообрядческих кафизм
Чтецом стоя пред аналоем
Иль Дафнисам кадя и Хлоям,
Ты всё — живой анахронизм.В тебе люблю, сквозь грани призм,
Александрийца и француза
Времен классических, чья муза —
Двухвековой анахронизм.За твой единый галлицизм
Я дам своих славизмов десять;
И моде всей не перевесить
Твой родовой анахронизм.
Жизнь — истома и метанье,
Жизнь — витанье
Тени бедной
Над плитой забытых рун;
В глубине ночных лагун
Отблеск бледный,
Трепетанье
Бликов белых,
Струйных лун;
Жизнь — полночное роптанье,
Жизнь — шептанье
Онемелых, чутких струн… Погребенного восстанье
Кто содеет
Ясным зовом?
Кто владеет
Властным словом?
Где я? Где я?
По себе я
Возалкал! Я — на дне своих зеркал.
Я — пред ликом чародея
Ряд встающих двойников,
Бег предлунных облаков.
Taedium phaenomeniКто познал тоску земных явлений,
Тот познал явлений красоту.
В буйном вихре вожделений,
Жизнь хватая на лету,
Слепы мы на красоту явлений.Кто познал явлений красоту,
Тот познал мечту гиперборея:
Тишину и полноту
В сердце сладостно лелея,
Он зовет лазурь и пустоту.Вспоминая долгие эоны,
Долгих нег блаженство и полон, —
Улыбаясь, слышит звоны
Теплых и прозрачных лон, —
И нисходит на живые лона.
Солнце, сияя, теплом излучается:
Счастливо сердце, когда расточается.
Счастлив, кто так даровит
Щедрой любовью, что светлому чается,
Будто со всем он живым обручается.
Счастлив, кто жив и живит.Счастье не то, что годиной случается
И с мимолетной годиной кончается:
Счастья не жди, не лови.
Дух, как на царство, на счастье венчается,
В счастье, как в солнце, навек облачается:
Счастье — победа любви.
Осень… Чуть солнце над лесом привстанет —
Киноварь вспыхнет, зардеет багрец.
По ветру гарью сладимой потянет…
Светлый проглянет из облак борец:
Озимь живая, хмурая ель,
Стлань парчевая — бурая прель… Солнце в недолгом боренье стомится —
Кто-то туманы прядет да прядет,
Бором маячит, болотом дымится,
Логом струится, лугом бредет,
По перелесьям пугает коня,
Темным безвестьем мает, стеня…
Тебе, о тень Случевского, привет!
В кругу тобой излюбленных поэтов
Я был тебе неведомый поэт,
Как звездочка средь сумеречных светов, Когда твой дерзкий гений закликал
На новые ступени дерзновенья
И в крепкий стих враждующие звенья
Причудливых сцеплений замыкал.В те дни, скиталец одинокий,
Я за тобой следил издалека…
Как дорог был бы мне твой выбор быстроокий
И похвала твоя сладка!
Льются звуки, печалью глубокой.
Бесконечной тоскою полны:
То рассыплются трелью высокой,
То замрут тихим всплеском волны.Звуки, звуки! О чем вы рыдаете,
Что в вас жгучую будит печаль?
Или в счастье вы веру теряете,
Иль минувшего страстно вам жаль? Ваша речь, для ума непонятная,
Льется в сердце горячей струей.
Счастье, счастье мое невозвратное,
Где ты скрылось падучей звездой?
Ал. Н. Чеботаревской
Рощи холмов, багрецом испещренные,
Синие, хмурые горы вдали…
В желтой глуши на шипы изощренные
Дикие вьются хмели.
Луч кочевой серебром загорается…
Словно в гробу, остывая, Земля
Пышною скорбью солнц убирается…
Стройно дрожат тополя.
Ветра порывы… Безмолвия звонкие…
Катится белым забвеньем река…
Ты повилики закинула тонкие
В чуткие сны тростника.
Гроздье, зрея, зеленеет;
А у корня лист лозы
Сквозь багряный жар синеет
Хмелем крови и грозы.Брызнул первый пурпур дикий,
Словно в зелени живой
Бог кивнул мне, смуглоликий,
Змеекудрой головой.Взор обжег и разум вынул,
Ночью света ослепил
И с души-рабыни скинул
Всё, чем мир ее купил.И, в обличьи безусловном
Обнажая бытие,
Слил с отторгнутым и кровным
Сердце смертное мое.
Да, сей пожар мы поджигали,
И совесть правду говорит,
Хотя предчувствия не лгали,
Что сердце наше в нем сгорит.Гори ж, истлей на самосозданном,
О сердце-Феникс, очаге
И суд свой узнавай в нежданном,
Тобою вызванном слуге.Кто развязал Эолов мех,
Бурь не кори, не фарисействуй.
Поет Трагедия: «Всё грех,
Что действие», Жизнь: «Все за всех»,
А воля действенная: «Действуй!»
Душа, вчера недужная,
На солнце — солнце новое —
Раскрыла очи синие
И видит, оробелая,
Сквозь гроздие лиловое,
Что в небе вьет глициния:
Сверкает даль жемчужная,
Летает чайка белая.И путь сребра чеканного
Висит над гладью струйного;
И вестью обновления
Колокола доносятся:
С хвалою аллилуйного
В прибрежные селения
Из плена светотканного
Не души ль милых просятся?
Серебряно-матовым вырезом горы
Об-он-пол обстали озеро мрачное…
В заповедное, родное, прозрачное
Уходят взоры! На берег, обвеянный смутою хмурой,
Плюют буруны бешеной пеною…
Долго ли ведаться сердцу с изменою
Подо мглой понурой? Над лугом поблеклым деревья клонимы
Бесснежною вьюгой — зябкие, голые…
Там, в ясных зазубринах, — пурги веселые,
Глубокие зимы!
Песню спеть — не хитрая наука,
Если в сердце песня запоёт.
Божий мир весь полон света, звука;
Человек угрюмо прочь идёт.А когда б, как на лужайке дети,
Он вмешался в общий хор без слов,
И его в свои поймало б сети
Солнышко, весёлый рыболов.В полном сердце песня бы запела,
Как растёт весною мурава,
И душа, что, вдовствуя, немела,
Золотые родила б слова.
Своеначальный, жадный ум, —
Как пламень, русский ум опасен
Так он неудержим, так ясен,
Так весел он — и так угрюм.
Подобный стрелке неуклонной,
Он видит полюс в зыбь и муть,
Он в жизнь от грезы отвлеченной
Пугливой воле кажет путь.
Как чрез туманы взор орлиный
Обслеживает прах долины,
Он здраво мыслит о земле,
В мистической купаясь мгле.
Отчетливость больницы
В сентябрьской тишине.
Чахоточные лица
Горят на полотне.
Сиделка сердобольно
Склонилась, хлопоча;
И верится невольно
В небесного врача.
Он, в белом балахоне,
Пошепчется с сестрой, —
На чистом небосклоне
Исчезнет за горой.
Всё медленно остынет
До первых снежных пург, —
Как жар недужный вынет
Из бредных лоз хирург.
Над смертью вечно торжествует,
В ком память вечная живет.
Любовь зовет, любовь предчует;
Кто не забыл, — не отдает.Скиталец, в даль — над зримой далью
Взор ясновидящий вперя,
Идет, утешенный печалью…
За ним — заря, пред ним — заря… Кольцо и посох — две святыни —
Несет он верною рукой.
Лелеет пальма средь пустыни
Ночлега легкого покой.