Снилось мне: сквозит завеса
Меж землей и лицом небес.
Небо — влажный взор Зевеса,
И прозрачный грустит Зевес.Я прочел в склоненном взоре
Голубеющую печаль.
Вспухнет вал — и рухнет — в море;
Наших весен ему не жаль.Возгрустил пустынник неба,
Что ответный, отсветный лик
Ах, лишь омутом Эреба
Повторенный его двойник… Вечных сфер святой порядок
И весь лик золотых Идей
Яркой красочностью радуг
Льнули к ночи его бровей, —Обвивали, развевали
Ясной солнечностью печаль;
Нерожденных солнц вставали
За негаданной далью даль.Но печаль гасила краски…
И вззвенел, одичав, тимпан;
Взвыл кимвал: сатирам пляски
Повелел хохотливый Пан.Их вскружился вихорь зыбкий,
Надрывалась дуда звончей —
И божественной улыбкой
Прояснилась печаль очей.
Облаки — парусы
Влаги лазоревой —
Облаки, облаки
По небу плавают.
Отсветы долгие
Долу колышутся —
Влаги лазоревой
Облаки белые.
С небом целуется
Влага разливная…
К небу ли вскинет
Тихие взоры —
Небом любуется
Невеста небесная;
Глянет ли долу —
Небес не покинет,
В ясно-текучих
Ризах красуется,
Сидючи, дивная,
На ярах сыпучих
Белых прилук…
А по раздолу,
В станах дремучих,
Синие боры
Стали, бесшумные, -
Думы ль умильные
Думают, думные,
Думают, сильные,
Чуда ли чают —
Ветвьем качают,
Клонят клобук… Где ты? Явись очам?
Даль ты далекая,
Даль поднебесная,
Райская мать!.. Вот они, нагория
Дальние синеются,
Ясно пламенеются
Пламенники божии:
Станы златоверхие
Воинства небесного,
Града святокрестного
Главы огнезарные…
Уж я топчу верховный снег
Алмазной девственной пустыни
Под синью траурной святыни;
Ты, в знойной мгле, где дух полыни, —
Сбираешь яды горьких нег.В бесплотный облак и в эфир
Глубокий мир внизу истаял…
А ты — себя еще не чаял
И вещей пыткой не изваял
Свой окончательный кумир.Как День, ты новой мукой молод;
Как Ночь, стара моя печаль.
И я изведал горна голод,
И на меня свергался молот,
Пред тем как в отрешенный холод
Крестилась дышащая сталь.И я был раб в узлах змеи,
И в корчах звал клеймо укуса;
Но огнь последнего искуса
Заклял, и солнцем Эммауса
Озолотились дни мои.Дуга страдальной Красоты
Тебя ведет чрез преступленье.
Еще, еще преодоленье,
Еще смертельное томленье —
И вот — из бездн восходишь ты!
Ветерок дохнёт со взморья,
Из загорья;
Птица райская окликнет
Вертоград мой вестью звонкой
И душа, как стебель тонкий
Под росинкой скатной, никнет…
Никнет, с тихою хвалою,
К аналою
Той могилы, середь луга…
Луг — что ладан. Из светлицы
Милой матери-черницы
Улыбается подруга.
Сердце знает все приметы;
Все приветы
Угадает — днесь и вечно;
Внемлет ласкам колыбельным
И с биеньем запредельным
Долу бьется в лад беспечно.
Как с тобой мы неразлучны;
Как созвучны
Эти сны на чуткой лире
С той свирелью за горами;
Как меняемся дарами, —
Не поверят в пленном мире!
Не расскажешь песнью струнной:
Облак лунный
Как просвечен тайной нежной?
Как незримое светило
Алым сном озолотило
Горной розы венчик снежный?
День бледнеет утомленный,
И бледнеет робкий вечер:
Длится миг смущенной встречи,
Длится миг разлуки томной…
В озаренье светлотенном
Фиолетового неба
Сходит, ясен, отблеск лунный,
И ясней мерцает Веспер,
И всё ближе даль синеет… Гаснут краски, молкнут звуки…
Полугрустен, полусветел,
Мир почил в усталом сердце,
И почило безучастье…
С золотистой лунной лаской
Сходят робкие виденья
Милых дней… с улыбкой бледной.
Влажными глядят очами,
Легкокрылые… и меркнут.Меркнут краски, молкнут звуки…
Но, как дальний город шумный,
Всё звучит в усталом сердце,
Однозвучно-тихо ропщет
День прожитый, день далекий…
Усыпляют, будят звуки
И вливают в сердце горечь
Полусознанной разлуки —
И дрожит, и дремлет сердце…
Средь стогн прославленных, где Беатриче Дант,
Увидев: «Incipit, — воскликнул, — vita nova»? **, -
Наг, юноша-пастух, готов на жребий зова,
Стоит с пращой, себя почуявший Гигант.Лев молодой пустынь, где держит твердь Атлант,
Он мерит оком степь и мерит жертву лова…
Таким его извел — из идола чужого —
Сверхчеловечества немой иерофант! Мышц мужеских узлы, рук тяжесть необорных,
И выя по главе, и крепость ног упорных,
Весь скимна-отрока еще нестройный вид, -Всё в нем залог: и глаз мечи, что, медля, метят,
И мудрость ждущих уст — они судьбам ответят! -
Бог-дух на льва челе… О, верь праще, Давид!
_____________
* Il gigante — Гигант (итал.)
** Начинается новая жизнь (итал.)
Лунная мгла мне мила,
Не серебро и не белые платы:
Сладко глядеть в зеркала
Смутной Гекаты.Видеть весь дол я могу
В пепельном зареве томной лампады.
Мнится: на каждом лугу —
В кладезях клады… Лунную тусклость люблю:
В ней невозможное стало возможным.
Очерки все уловлю
В свете тревожном, —Но не узнаю вещей,
Словно мерцают в них тайные руды,
Словно с нетленных мощей
Подняты спуды.Снято, чем солнечный глаз
Их облачал многоцветно и слепо.
Тлеет душа, как алмаз
В сумраке склепа.Вижу, как злато горит
Грудой огня в замурованном своде;
Знаю, что ключ говорит
Горной породе… Бледный затеплив ночник,
Зеркалом черным глухого агата
Так вызывает двойник
Мира — Геката.
Средь гор глухих я встретил пастуха,
Трубившего в альпийский длинный рог.
Приятно песнь его лилась; но, зычный,
Был лишь орудьем рог, дабы в горах
Пленительное эхо пробуждать.
И всякий раз, когда пережидал
Его пастух, извлекши мало звуков,
Оно носилось меж теснин таким
Неизреченно-сладостным созвучьем,
Что мнилося: незримый духов хор,
На неземных орудьях, переводит
Наречием небес язык земли.И думал я: «О гений! Как сей рог,
Петь песнь земли ты должен, чтоб в сердцах
Будить иную песнь. Блажен, кто слышит».
И из-за гор звучал отзывный глас:
«Природа — символ, как сей рог. Она
Звучит для отзвука; и отзвук — бог.
Блажен, кто слышит песнь и слышит отзвук».
Божественная доброта
Нам светит в доле и недоле,
И тень вселенского креста
На золотом простерта поле.
Когда ж затмится сирый дол
Голгофским сумраком — сквозь слезы
Взгляни: животворящий ствол
Какие обымают розы! Кто, мирных пристаней беглец,
В широких океанах плавал,
Тот знал, отчаянный пловец,
Как душу делят Бог и дьявол:
Кому ты сам пойдешь, кому
Судьбы достанутся обломки;
Он помнит бурь кромешных тьму
И горший мрак — души потемки.Но лишь кто долгий жизни срок
Глубоко жил и вечно ново,
Поймет — не безутешный рок,
Но утешение Иова:
Как дар, что Бог назад берет,
Упрямым сердцем не утрачен,
Как новой из благих щедрот
Возврат таинственный означен.
Мытарствами теней перегражденный Нил
И неба синее горнило —
Сон зодчего гробниц, что рано дух пленил, —
Как память, сердце схоронило.Но бледным призраком из ночи гробовой
Встает, что было встарь так ярко:
Под вялым парусом, влекома бечевой,
Плывет, поскрипывая, барка.И первый из семи, в упряжке бурлака,
Еще не выступил невольник, —
А в синеве желтел, над явором мыска,
Ее воздушный треугольник.Вот, он загородил зыбей лазурный блеск;
А те, всей грудью налегая
На перевязь, прошли… О, тихий скрип и плеск!
Оплечий смуглых мощь нагая! И глыб гранитный груз, что молот отгранил!
Вы ль сны безветренного царства?
Вы марево ль теней — богов небесный Нил
Неутомный голод темный,
Горе, сердцу как избыть?
Сквозь ресницы ели дремной
Светит ласковая нить.
Сердце, где твой сон безбрежий?
Сердце, где тоска неволь?
Над озерной зыбью свежей
Дышит утренняя смоль.
Снова в твой сосуд кристальный
Животворный брызжет ключ:
Ты ль впустило в мрак страдальный,
В скит затворный гордый луч?
Или здесь — преодоленье,
И твой сильный, смольный хмель —
Утоленье, и целенье,
И достигнутая цель?..
Чу, склонился бог целебный,
Огневейный бог за мной, —
Очи мне застлал волшебной,
Златоструйной пеленой.
Нет в истомной неге мочи
Оглянуться; духа нет
Встретить пламенные очи
И постигнуть их завет…
Моим новосельем
Раздвинулся горный, над влагой лазурной, туман;
И к праздничным кельям
Склонился, разнежен смарагдным весельем, платан.И темных смоковниц
Обильное лоно зачатьями Вакх утомил;
И ладан любовниц
Певца Соломона — роз алых — мой сад задымил.И сладостных лилий
Пречистые чаши белеют у тесных оград;
Сок новых вигилий,
Хмель вечери нашей сулит на холме виноград.Гряди ж издалече,
Царица желаний! Святая жилица, твой кров
Разобран ко встрече;
Гряди!.. Издалече — чу, поступь легчайших шагов… Идет, и лелеет
В покрове незримом, как в зыбке небесной, дитя;
И близко яснеет,
В обличьи родимом, воскресной улыбкой светя.
Диотиме
Дохну ль в зазывную свирель,
Где полонен мой чарый хмель,
Как ты, моя змея,
Затворница моих ночей,
Во мгле затеплив двух очей,
Двух зрящих острия,
Виясь, ползешь ко мне на грудь ―
Из уст в уста передохнуть
Свой яд бесовств и порчь:
Четою скользких медяниц
Сплелись мы в купине зарниц,
Склубились в кольцах корч.
Не сокол бьется в злых узлах,
Не буйный конь на удилах
Зубами пенит кипь:
То змия ярого, змея,
Твои вздымают острия,
Твоя безумит зыбь…
Потускла ярь; костер потух;
В пещерах смутных ловит слух
Полночных волн прибой,
Ток звездный на земную мель, ―
И с ним поет мой чарый хмель,
Развязанный тобой.
Покорный день сходил из облаков усталых,
И, как сомкнутые покорные уста,
Была беззвучна даль, и никла немота
Зеленохвостых чащ и немощь листв увялых, И кроткою лилась истомой теплота
На нищий блеск дубов, на купы пиний малых;
И влажная земля, под тленьем кущ опалых,
Была, как Смерть и Сев, смиренна и свята… Таким явился мне, — о мертвая Равенна! -
Твой лес прославленный, — ты, в лепоте святынь,
Под златом мозаик хранительных забвенна! И был таков твой сон и скорбь твоих пустынь,
Где веет кротко Смерть, под миром Крыл лелея
Мерцающую Жизнь, как бледный огнь елея.
___________________
* Сосновый лес (итал.)
Как бледная рука, приемля рок мечей,
И жребий жертвенный, и вышней воли цепи,
Чертит: «Се аз раба», — и горних велелепий
Не зрит Венчанная, склонив печаль очей, -Так ты живописал бессмертных боль лучей,
И долу взор стремил, и средь безводной степи
Пленяли сени чар и призрачный ручей
Твой дух мятущийся, о Сандро Филипепи! И Смерть ты лобызал, и рвал цветущий Тлен!
С улыбкой страстною Весна сходила в долы:
Желаний вечность — взор, уста — истомный плен… Но снились явственней забвенные глаголы,
Оливы горние, и Свет, в ночи явлен,
И поцелуй небес, и тень Савонаролы…
_____________
Magnificat — «Величит» (лат.)
Ты запер меня в подземельный склеп,
И в окно предлагаешь вино и хлеб,
И смеешься в оконце: «Будь пьян и сыт!
Ты мной обласкан и не забыт».
И шепчешь в оконце: «Вот, ты видел меня:
Будь же весел и пой до заката дня!
Я приду на закате, чтоб всю ночь ты пел:
Мне люб твой голос — и твой удел…»
И в подземном склепе я про солнце пою.
Про тебя, мое солнце, — про любовь мою,
Твой, солнце, славлю победный лик…
И мне подпевает мой двойник.
«Где ты, темный товарищ? Кто ты, сшедший в склеп;
Петь со мной мое солнце из-за ржавых скреп?»
—«Я пою твое солнце, замурован в стене, —
Двойник твой. Презренье — имя мне».
Вл. Н. ИвановскомуНе Ding-an-sich* и не Явленье, вы,
О царство третье, легкие Аспекты,
Вы, лилии моей невинной секты,
Не догматы учительной Совы, Но лишь зениц воззревших интеллекты,
Вы, духи глаз (сказал бы Дант), — увы,
Не теоремы темной головы,
Blague** или блажь, аффекты иль дефектыМышления, и «примысл» или миф,
О спектры душ! — всё ж, сверстник мой старинный,
Вас не отверг познанья критик чинныйВ те дни, когда плясал в Париже Скиф
И прорицал, мятежным Вакхом болен,
Что нет межей, что хаос прав и волен.
_________________
* Ding-an-sich — вещь в себе (нем.)
** Blague — шутка, хвастовство, ложь (фр.)
La faillite de la scienсеВл. Н. ИвановскомуБеспечный ученик скептического Юма!
Питали злобой Гоббс и подозреньем Кант
Твой непоседный ум: но в школе всех Ведант
Твоя душа, поэт, не сделалась угрюма.Боюся: цеховой не станешь ты педант.
Что перелетная взлюбила ныне дума?
Уже наставник твой — не Юм — «суровый Дант»!
Ты с корабля наук бежишь, как мышь из трюма.В ковчеге ль Ноевом всех факультетов течь
Открылась, и в нее живая хлещет влага?
Скажи, агностик мой, предтеча всех предтеч: Куда ученая потянется ватага?
Ужели на Парнас?.. Затем что знанья — нет!
Ты бросил в знанье сеть и выловил — сонет.
Довольно жил я — в меру ли
жизни, в меру ли славы.
К. Ю. ЦезарьТы сердцу близко, Солнце вечернее,
Не славой нимба, краше полуденной,
Но тем, что коней огнегривых
К Ночи стремишь в неудержном беге.«Помедли», — молит тучка багряная,
«Помедли», — долы молят червленые,
Мир, отягчен лучистым златом,
Боготворит твой покой победный.И горы рдеют, как алтари твои;
И рдеет море влажными розами,
Сретая коней огнегривых:
Ты ж их стремишь в неудержном беге.И мещешь в мир твой пламя венцов твоих,
И мещешь в мир твой пурпур одежд твоих:
Венец венцов тебе довлеет —
Счастия легкий венец: «Довольно.
Будь жаворонок нив и пажитей — Вергилий,
Иль альбатрос Бодлер, иль соловей Верлен
Твоей ловитвою, — всё в чужеземный плен
Не заманить тебе птиц вольных без усилий,
Мой милый птицелов, — и, верно, без насилий
Не обойдешься ты, поэт, и без измен,
Хотя б ты другом был всех девяти камен,
И зла ботаником, и пастырем идиллий.
Затем, что стих чужой — что скользкий бог Протей:
Не улучить его охватом ни отвагой.
Ты держишь рыбий хвост, а он текучей влагой
Струится и бежит из немощных сетей.
С Протеем будь Протей, вторь каждой маске — маской!
Милей досужий люд своей забавить сказкой.