Давно, в эпоху мрачного язычества,
Огонь горел исправно, без помех, -
А ныне, в век сплошного электричества,
Шабашник — самый главный человек.
Нам внушают про проводку,
А нам слышится — про водку;
Нам толкуют про тройник,
А мы слышим: "на троих".
Клиент, тряхни своим загашником
И что нас трое — не забудь, -
Даешь отъявленным шабашникам
Чинить электро-что-нибудь!
У нас теперь и опыт есть, и знание,
За нами невозможно усмотреть, -
Нарочно можем сделать замыкание,
Чтоб без работы долго не сидеть.
И мы — необходимая инстанция,
Нужны, как выключателя щелчок, -
Вам кажется: шалит электростанция -
А это мы поставили "жучок"!
"Шабашэлектро" наш нарубит дров еще,
С ним вместе — дружный смежный "Шабашгаз".
Шабашник — унизительное прозвище,
Но что-то не обходятся без нас!
Дорога сломала степь напополам,
И неясно — где конец пути.
По дороге мы идём по разным сторонам
И не можем её перейти.Сколько зим этот путь продлится?
Кто-то должен рискнуть, решиться!
Надо нам поговорить — перекрёсток недалёк.
Перейди, если мне невдомёк.Дорога, дорога поперёк земли —
Поперёк судьбы глубокий след.
Многие уже себе попутчиков нашли
Ненадолго, а спутников — нет.Промелькнёт, как беда, ухмылка,
Разведёт навсегда развилка…
Где же нужные слова, кто же первый их найдёт?
Я опять прозевал переход.Река! Избавленье послано двоим,
Стоит только руку протянуть…
Но опять, опять на разных палубах стоим,
Подскажите же нам что-нибудь! Волжский ветер, хмельной и вязкий,
Шепчет в уши одной подсказкой:
«Время мало, торопись и не жди конца пути».
Кто же первый рискнёт перейти?
Хотя до Малого и МХАТ-ра
Дойти и ближе, и скорей,
Но зритель рвётся в наш театр
Сквозь строй штыков и патрулей.Пройдя в метро сквозь тьму народа,
Желая отдохнуть душой,
Он непосредственно у входа
Услышит голос трезвый мой.Несправедливы нам упрёки,
Что мы всё рушим напролом, —
Картиной «Тюрьмы и решётки»
Мы дань Таганке отдаём.В фойе — большое оживленье:
Куплеты, песни… Зритель — наш!
Ну, а агентов Управленья
Патруль отправит в бельэтаж.Спектакль принят, зритель пронят
И пантомимой, и стрельбой.
Теперь опять не будет брони
И пропусков, само собой.И может быть, в минуты эти
За наш успех и верный ход
Нектара выпьют на банкете
Вахтангов, Брехт и Мейерхольд.И мы — хоть нам не много платят —
От них ни в чём не отстаём:
Пусть на амброзию не хватит,
Но на нектар уж мы найдём.
Здесь лапы у елей дрожат на весу,
Здесь птицы щебечут тревожно —
Живёшь в заколдованном диком лесу,
Откуда уйти невозможно.Пусть черёмухи сохнут бельём на ветру,
Пусть дождём опадают сирени —
Всё равно я отсюда тебя заберу
Во дворец, где играют свирели! Твой мир колдунами на тысячи лет
Укрыт от меня и от света,
И думаешь ты, что прекраснее нет,
Чем лес заколдованный этот.Пусть на листьях не будет росы поутру,
Пусть луна с небом пасмурным в ссоре —
Всё равно я отсюда тебя заберу
В светлый терем с балконом на море! В какой день недели, в котором часу
Ты выйдешь ко мне осторожно,
Когда я тебя на руках унесу
Туда, где найти невозможно? Украду, если кража тебе по душе, —
Зря ли я столько сил разбазарил.
Соглашайся хотя бы на рай в шалаше,
Если терем с дворцом кто-то занял!
Бывало, Пушкина читал всю ночь до зорь я
Про дуб зелёный и про цепь златую там.
И вот сейчас я нахожусь у Лукоморья,
Командированный по пушкинским местам.Мёд и пиво предпочёл зелью приворотному,
Хоть у Пушкина прочёл: «Не попало в рот ему…»Правда, пиво, как назло,
Горьковато стало,
Всё ж неможно, чтоб текло
Прям куда попало! Работал я на ГЭСах, ТЭЦах и каналах,
Я видел всякое, но тут я онемел:
Зелёный дуб, как есть, был весь в инициалах,
А Коля Волков здесь особо преуспел.И в поэтических горячих моих жилах,
Разгорячённых после чайной донельзя,
Я начал бешено копаться в старожилах,
Но, видно, выпала мне горькая стезя.Лежали банки на невидимой дорожке,
А изб на ножках — здесь не видели таких.
Попались две худые мартовские кошки,
Просил попеть, но результатов никаких.
Вот некролог, словно отговорка,
Объяснил смертельный мой исход.
Просто: он помор, она поморка —
Это то же, что огонь и лёд… И тогда все поймут, кого потеряли,
И осудят её — это точно, —
Скажут: «Как он любил! А она…» — и так дале.
Вот причина: «Муму» и пощёчина.Будет так — суда и караваны
Проревут про траурную весть,
И запьют от горя капитаны,
И суровей станет Север весь.И тогда все поймут, кого потеряли,
Все осудят её — это точно, —
Скажут: «Как он любил! А она…» — и так дале.
А причина: «Муму» и пощёчина.И матросы, крепко сжав штурвалы
И судьбу жестоко матеря,
Перестанут уповать на тралы:
Разве тут до сельди — нет меня! И тогда все поймут, кого потеряли,
Все осудят её — это точно, —
Скажут: «Как он любил! А она…» — и так дале.
Вот причина: «Муму» и пощёчина.
Как призывный набат, прозвучали в ночи тяжело шаги —
Значит скоро и нам уходить и прощаться без слов.
По нехоженым тропам протопали лошади, лошади,
Неизвестно к какому концу унося седоков.Наше время иное, лихое, но счастье, как встарь, ищи!
И в погоню летим мы за ним, убегающим, вслед.
Только вот в этой скачке теряем мы лучших товарищей,
На скаку не заметив, что рядом товарищей нет.И ещё будем долго огни принимать за пожары мы,
Будет долго зловещим казаться нам скрип сапогов,
О войне будут детские игры с названьями старыми,
И людей будем долго делить на своих и врагов.А когда отгрохочет, когда отгорит и отплачется,
И когда наши кони устанут под нами скакать,
И когда наши девушки сменят шинели на платьица, —
Не забыть бы тогда, не простить бы и не потерять!..
Пародии делает он под тебя,
О будущем бредя, о прошлом скорбя,
Журит по-хорошему, вроде, любя,
С улыбкой поёт непременно,
А кажется будто поёт — под себя —
И делает одновременно.Про росы, про плёсы, про медкупоросы,
Там — осыпи, осы, мороз и торосы,
И сосны, и СОСы, и соски, и косы,
Усы, эскимосы и злостные боссы.А в Подольске — раздолье:
Ив Монтан он — и только!
Есть ведь и горькая доля,
А есть горькая долька.Тогда его зритель подольский
Возлюбит зимою и летом,
А вот полуостров наш Кольский
Весьма потеряет на этом.Настолько он весь романтичный,
Что нечего и пародировать,
Но он мне в душе симпатичен,
[Я б смог] его перефразировать.Нет свободной минуты и, кстати,
Спать не может {он} не от кошмаров,
Потому что он {всё} время тратит
На подсчёты моих гонораров.
Неужели мы заперты в замкнутый круг?
Неужели спасет только чудо?
У меня в этот день все валилось из рук
И не к счастию билась посуда.
Ну пожалуйста, не уезжай
Насовсем, — постарайся вернуться!
Осторожно: не резко бокалы сближай, -
Разобьются!
Рассвело! Стало ясно: уйдешь по росе, -
Вижу я, что не можешь иначе,
Что всегда лишь в конце длинных рельс и шоссе
Гнезда вьют эти птицы удачи.
Ну пожалуйста, не уезжай
Насовсем, — постарайся вернуться!
Осторожно: не резко бокалы сближай, -
Разобьются!
Не сожгу кораблей, не гореть и мостам, -
Мне бы только набраться терпенья!
Но… хотелось бы мне, чтобы здесь, а не там
Обитало твое вдохновенье.
Ты, пожалуйста, не уезжай
Насовсем, — постарайся вернуться!
Осторожно: не резко бокалы сближай, -
Разобьются!
Ты уехала на короткий срок,
Снова свидеться нам — не дай бог,
А меня — в товарный, и на восток,
И на прииски в Бодайбо.Не заплачешь ты и не станешь ждать,
Навещать не станешь родных,
Ну, а мне — плевать:
я здесь добывать
Буду золото для страны.Всё закончилось: смолкнул стук колёс,
Шпалы кончились, рельсов нет…
Эх бы взвыть сейчас! — жалко, нету слёз:
Слёзы кончились на семь лет.Ты не жди меня — ладно, бог с тобой,
А что туго мне — ты не грусти.
Только помни: не дай бог тебе со мной
Снова встретиться на пути! Срок закончится — я уж вытерплю.
И на волю выйду, как пить!
Но, пока я в зоне на нарах сплю,
Я постараюсь всё позабыть.Здесь леса кругом гнутся по ветру,
Синева кругом — как не выть!
Позади — семь тысяч километров,
Впереди — семь лет синевы…
Мао Цзедун — большой шалун:
Он до сих пор не прочь кого-нибудь потискать.
Заметив слабину, меняет враз жену,
И вот недавно докатился до артистки.Он маху дал, он похудал:
У ней открылся темперамент слишком бурный.
Не баба — зверь, она теперь
Вершит делами «революции культурной».А ну-ка, встань, Цин Цзянь, а ну, талмуд достань!
Уже трепещут мужнины враги!
Уже видать концы — жена Лю Шаоцы
Сломала две свои собачие ноги.А кто не чтит цитат, тот — ренегат и гад,
Тому на заднице наклеим дацзыбао!
Кто с Мао вступит в спор, тому дадут отпор
Его супруга вместе с другом Линем Бяо.А кто не верит нам, тот — негодяй и хам.
А кто не верит нам, тот — прихвостень и плакса.
Марксизм для нас — азы, ведь Маркс не плыл в Янцзы,
Китаец Мао раздолбал еврея Маркса!
Запретили все цари всем царевичам
Строго-настрого ходить по Гуревичам,
К Рабиновичам не сметь, тоже — к Шифманам, -
Правда, Шифманы нужны лишь для рифмы нам.
В основном же речь идет за Гуревичей:
Царский род ну так и прет к ихней девичьей -
Там три дочки — три сестры, три красавицы -
За царевичей цари опасаются.
И Гуревичи всю жизнь озабочены:
Хоть живьем в гробы ложись из-за доченек!
Не устали бы про них песню петь бы мы,
Но назвали всех троих дочек ведьмами.
И сожгли всех трех цари их, умеючи,
И рыдали до зари все царевичи.
Не успел растаять дым костров еще,
А царевичи пошли к Рабиновичам.
Там три дочки — три сестры, три красавицы -
И опять, опять цари опасаются.
Ну, а Шифманы смекнули — и Жмеринку
Вмиг покинули, — махнули в Америку.
Жизнь оборвёт мою водитель-ротозей.
Мой труп из морга не востребует никто.
Возьмут мой череп в краеведческий музей,
Скелет пойдёт на домино или лото.Ну всё! Решил — попью чайку да и помру,
Невмоготу свою никчёмность превозмочь.
Нет! Лучше пусть всё будет поутру,
А то — лежи, пока не хватятся, всю ночь.В музее будут объегоривать народ,
Хотя народу это, в общем, всё равно.
Мне глаз указкою проткнёт экскурсовод
И скажет: «Вот недостающее звено».Иль в виде фишек принесут меня на сквер,
Перетряхнут, перевернут наоборот,
И, сделав «рыбу», может быть, пенсионер
Меня впервые добрым словом помянёт.Я шёл по жизни как обычный пешеход,
Я, чтоб успеть, всегда вставал в такую рань…
Кто говорит, что уважал меня, — тот врёт.
Одна… себя не уважающая пьянь.
Зря ты, Ванечка, бредёшь
Вдоль оврага.
На пути — каменья сплошь,
Резвы ножки обобьёшь,
Бедолага! Тело в эдакой ходьбе
Ты измучил,
А и, кажется, себе
Сам наскучил.Стал на беглого похож
Аль на странничка.
Может, сядешь, отдохнёшь,
Ваня-Ванечка?!
Ваня! Что, Ванюша, путь трудней?
Хворь напала?
Вьётся тропка меж корней,
До конца пройти по ней —
Жизни мало.Славно, коль судьбу узнал
Распрекрасну,
Ну, а вдруг коней загнал
Понапрасну?! Али вольное житьё
Слаще пряничка?
Ах ты, горюшко моё,
Ваня-Ванечка!
Ваня! Ходят слухи, будто сник
Да бедуешь,
Кудри сбросил — как без них?
Сыт ли ты или привык —
Голодуешь! Хорошо ли бобылём
Да без крова?
Это, Ваня, не путём —
Непутёво! Горемычный мой, дошёл
Ты до краюшка!
Тополь твой уже отцвёл,
Ваня-Ванюшка!
Ваня!
Один музыкант объяснил мне пространно,
Что будто гитара свой век отжила:
Заменят гитару электроорганы,
Электророяль и электропила…
Гитара опять
Не хочет молчать —
Поёт ночами лунными,
Как в юность мою,
Своими семью
Серебряными струнами!..
Я слышал вчера: кто-то пел на бульваре —
Был голос уверен, был голос красив.
Но кажется мне: надоело гитаре
Звенеть под его залихватский мотив.
И всё же опять
Не может молчать —
Поёт ночами лунными,
Как в юность мою,
Своими семью
Серебряными струнами!..
Электророяль мне, конечно, не пара —
Другие появятся с песней другой.
Но кажется мне: не уйдём мы с гитарой
В заслуженный и нежеланный покой.
Гитара опять
Не хочет молчать —
Поёт ночами лунными,
Как в юность мою,
Своими семью
Серебряными струнами!..
Всё начинается со МХАТа
И размещается окрест.
Был быстр и короток когда-то
Ваш самый первый переезд.Ах, эти годы кочевые!
И вы попали с первых лет:
В цвет ваши «Вечные живые»,
«Два цвета» тоже — в самый цвет.Как загуляли вы, ребята, —
Шагнули в ногу, как один, —
Из Камергерского, от МХАТа,
Сначала в «Яр», потом — в «Пекин».Ты в это вникнуть попытайся,
Театр однажды посетив:
«Пекин» вблизи, но по-китайски
Никто — во это коллектив.Ещё не ночь, ещё не вечер!
Прогалы есть в твоих рядах:
Иных уж нет, а те далече,
А мы — так прямо в двух шагах.Сейчас «Таганка» отмечает
Десятилетний юбилей.
Хотя таких и не бывает —
Ну, так сказать, десятилей… Наш «Современник»! Человече!
Театр, Галя, Лёлик, все!
Ещё не ночь, ещё не вечер,
Ещё мы в яркой полосе.
Нынче все срока закончены,
А у лагерных ворот,
Что крест-накрест заколочены, —
Надпись: «Все ушли на фронт».
За грехи за наши нас простят,
Ведь у нас такой народ:
Если Родина в опасности,
Значит всем идти на фронт.
Там год за три, если Бог хранит,
Как и в лагере — зачёт.
Нынче мы на равных с ВОХРами —
Нынче все ушли на фронт.
У начальника Берёзкина —
Ох и гонор, ох и понт!
И душа — крест-накрест досками,
Но и он пошёл на фронт.
Лучше было — сразу в тыл его:
Только с нами был он смел.
Высшей мерой «наградил» его
Трибунал за самострел.
Ну, а мы — всё оправдали мы,
Наградили нас потом:
Кто живые, тех — медалями,
А кто мёртвые — крестом.
И другие заключённые
Пусть читают у ворот
Нашу память застеклённую —
Надпись: «Все ушли на фронт»…
Наши предки — люди тёмные и грубые, —
Кулаками друг на дружку помахав,
Вдруг увидели: громадное и круглое
Пролетело, всем загадку загадав.
А в спорах, догадках, дебатах
Вменяют тарелкам в вину
Утечку энергии в Штатах
И горькую нашу слюну.
Ой, вон блюдце пролетело над Флоренцией! —
И святая инквизиция под страх
Очень бойко продавала индульгенции,
Очень шибко жгла учёных на кострах.
А в спорах, догадках, дебатах
Вменяют тарелкам в вину
Утечку энергии в Штатах
И горькую нашу слюну.
Нашу жизнь не назовешь ты скучной, серенькой —
Тем не менее не радует сейчас:
Ктой-то видел пару блюдец над Америкой,
Ктой-то видел две тарелки и у нас.
И в спорах, догадках, дебатах
Вменяют тарелкам в вину
Утечку энергии в Штатах
И горькую нашу слюну.
«Эй, кто там крикнул «ай-ай-ай?» — «Ну я! Я, Кролик Белый». —
«Опять спешишь?» — «Прости, Додо, так много важных дел!
У нас в Стране Чудес попробуй что-то не доделай…
Вот и ношусь я взад-вперёд как заяц угорелый —
За два кило пути я на два метра похудел.Зачем, зачем, сограждане, зачем я Кролик — белый?
Когда бы был я серым — я б не бегал, а сидел.
Все ждут меня, всем нужен я — и всем визиты делай,
А я <не>
Установить бы кроликам какой-нибудь предел!» —«Но почему дрожите вы и почему вы белый?» —>
«Да потому что — ай-ай-ай! — таков уж мой удел.
Ах, как опаздываю я — почти что на день целый!
Бегу, бегу…» — «Но говорят, он в детстве не был белый,
Но опоздать боялся — и от страха поседел». —
«Да, я опоздать боялся, я от страха поседел».
I.Спасите, спасите! О ужас, о ужас —
Я больше не вынырну, если нырну.
Немного проплаваю, чуть поднатужась,
Но силы покинут — и я утону.Вы мне по секрету ответить смогли бы:
Я рыбная мышь или мышная рыба? Я тихо лежала в уютной норе —
Читала, мечтала и ела пюре.И вдруг — это море около,
Как будто кот наплакал!
Я в нём как мышь промокла,
Продрогла как собака.II.Спасите, спасите! Хочу я, как прежде,
В нору, на диван из сухих камышей.
Здесь плавают девочки в верхней одежде,
Которые очень не любят мышей.И так от лодыжек дрожу до ладошек —
А мне говорят про терьеров и кошек! А вдруг кошкелот на меня нападёт,
Решив по ошибке, что я мышелот?! Ну вот — я зубами зацокала
От холода и от страха.
Я здесь как мышь промокла,
Продрогла как собака.