После первых крещений в Тулоне
Через реки, болота и рвы
Их тянули поджарые кони
По Европе до нашей Москвы.
Их сорвали с лафетов в двенадцатом
И в кремлевской святой тишине
По калибрам, по странам и нациям
К опаленной сложили стене.
Знать, сюда непременно сводило
Все начала и все концы.
Я тех мест святыми не считаю,
Я от тех лесов почти отвык.
Там по мне, наверно, не скучает
Очень звонкий маленький родник.
Он пропах землей, травой и хвоей,
В жаркий полдень холоден всегда.
А опустишь руку в голубое,
Заласкает светлая вода.
Разгулялся ветер на просторе,
Белопенный катится прибой.
Вот и я живу у синя моря,
Тонущего в дымке голубой.
Ни испить его, ни поглядеться,
Словно в тихий омут на лугу.
Ничего не вспомнится из детства
На его бестравном берегу.
Постой. Еще не все меж нами!
Я горечь первых чувств моих
В стих превращу тебе на память,
Чтоб ты читала этот стих.Прочтешь. Но толку много ль в том,
Стихи не нравятся, бывает,
Ты вложишь их в тяжелый том —
Подарок чей-то, я не знаю.
А через год не вспомнишь снова
(Позабывают и не то!),
В котором томе замурован
В лесу еловом все неброско,
Приглушены его тона.
И вдруг белым-бела березка
В угрюмом ельнике одна.
Известно, смерть на людях проще.
Видал и сам я час назад,
Как начинался в дальней роще
Веселый, дружный листопад.
Седьмую ночь без перерыва
В мое окно стучит вода.
Окно сквозь полночь сиротливо,
Должно быть, светит, как звезда.Вовек не станет путеводной
Звезда ненастная моя.
Смешался с мраком дождь бесплодный,
Поля осенние поя.И лишь продрогшая рябина
Стучится кистью о стекло.
Вокруг нее размокла глина,
Рябине хочется в тепло.Но уж осенним зябким ветром
В лесу, посреди поляны,
Развесист, коряжист, груб,
Слывший за великана
Тихо старился дуб.Небо собой закрыл он
Над молодой березкой.
Словно в темнице, сыро
Было под кроной жесткой.Душной грозовой ночью
Ударил в притихший лес,
Как сталь топора отточен,
Молнии синий блеск.Короткий, сухой и меткий,
Я убежден, что Исаак Ньютон
То яблоко, которое открыло
Ему закон земного тяготенья,
Что он его,
В конечном счете, — съел.
То яблоко — дитя Земли и Солнца —
Родилось,
Выросло из завязи,
Созрело
Тропа вдоль просеки лесной
Бывает так отрадна взгляду,
В часы, когда неистов зной,
Она уводит нас в прохладу.
А есть тропинка через рожь,
По ней и час, и два идешь,
Вдыхая тонкую пыльцу.
А есть к заветному крыльцу
Совсем особая тропинка.
Мне эти тропы не вновинку.Но помню дикий склон холма,
Безмолвна неба синева,
Деревья в мареве уснули.
Сгорела вешняя трава
В высоком пламени июля.Еще совсем недавно тут
Туман клубился на рассвете,
Но высох весь глубокий пруд,
По дну пруда гуляет ветер.В степи поодаль есть родник,
Течет в траве он струйкой ясной,
Весь зной степной к нему приник
И пьет, и пьет, но все напрасно: Ключа студеная вода
За горем горе, словно злые птицы,
А за напастью — новая напасть…
Что было делать, чтобы защититься?
За что держаться, чтобы не упасть? Все неудачи, беды, невезенья
Со всех сторон валились на меня.
Когда летят тяжелые каменья,
Слаба моя сердечная броня.И я, закрывши голову руками,
Уже смирился с тем, что сокрушен.
И упаду. И самый главный камень
Уже летел, последним будет он.Вдруг голос твой средь грохота и треска
О том, что мы сюда не прилетели
С какой-нибудь таинственной звезды,
Нам доказать доподлинно успели
Ученых книг тяжелые пуды. Вопросы ставить, право, мало толку —
На все готов осмысленный ответ.
Все учтено, разложено по полкам,
И не учтен лишь главный аргумент. Откуда в сердце сладкая тревога
При виде звезд, рассыпанных в ночи?
Куда нас манит звездная дорога
И что внушают звездные лучи? Какая власть настойчиво течет к нам?
Тут и полдень безмолвен, и полночь глуха,
Густо спутаны прочные сучья.
Желтоглазые совы живут по верхам,
А внизу — муравьиные кучи.До замшелой земли достают не всегда
Золотые и тонкие спицы.
И неведомо как залетела сюда
Океанская вольная птица.И спешила спастись. Все металась, крича,
И угрюмые сосны скрипели.
И на черную воду лесного ручья
Тихо падали белые перья.Я простор тебе дам. Только ты не спеши
Мерцают созвездья в космической мгле,
Заманчиво светят и ясно,
Но люди привыкли жить на земле,
И эта привычка прекрасна.
Космос как море, но берег — Земля,
Равнины ее и откосы.
Что значит земля для людей с корабля,
Вам охотно расскажут матросы.
Я был в степи и два цветка
Там для тебя нашел.
Листва колючая жестка —
Все руки исколол.Цветы невзрачны, не беда,
В степи ведь нет других.
Скупая горькая вода
Питала корни их.Вся жизнь для них была как боль
В пустынной стороне,
И не роса на них, а соль
Мерцала при луне.Зато, когда железный зной
Наверное, дождик прийти помешал.
А я у пустого сквера
Тебя до двенадцати ночи ждал
И ждал терпеливо в первом.
Я все оправданий тебе искал:
«Вот если бы дождик не был!»
И если была какая тоска —
Тоска по чистому небу.Сегодня тебе никто не мешал.
А я у того же сквера
Опять до двенадцати ночи ждал,
Когда ты хочешь молвить слово,
Мой друг, подумай — не спеши.
Оно бывает то сурово,
То рождено теплом души.
Оно то жаворонком вьётся,
То медью траурной поёт.
Покуда слово сам не взвесишь,
Не выпускай его в полёт.
Им можно радости прибавить,
И радость людям отравить.
Я к ночи из лесу не вышел,
Проколобродив целый день.
Уж, как вода, все выше, выше
Деревья затопляла тень.Янтарь стволов и зелень хвои —
Все черным сделалось теперь.
В лесу притихло все живое.
И стал я чуток, словно зверь.А наверху, над мглою этой,
Перерастя весь лес, одна,
В луче заката, в бликах света
Горела яркая сосна.И было ей доступно, древней,
Дуют метели, дуют,
А он от тебя ушел…
И я не спеша колдую
Над детской твоей душой.Нет, я не буду спорить,
Делать тебе больней.
Горе, большое горе
Скрылось в душе твоей.В его задекабрьском царстве
Птицам петь не дано…
Но моего знахарства
Вряд ли сильней оно.Мне не унять метели,
Как растают морозные
Голубые снега,
Воды вешние, грозные
Принимает река.Воды талые, мутные
Из окрестных лугов,
И становится трудно им
В тесноте берегов.Выливаются в поймы,
Размывают стога…
А моя река поймана,
Высоки берега.Половодью быть где же тут,
Спугнув неведомую птицу,
Раздвинув заросли плечом,
Я подошел к ручью напиться
И наклонился над ручьем.Иль ты была со мною рядом,
Иль с солнцем ты была одно:
Твоим запомнившимся взглядом
Горело искристое дно.Или, за мною вслед приехав,
Ты близ меня была тогда!
Твоим запомнившимся смехом
Смеялась светлая вода.И, угадав в волне нестрогой
Итак, любовь. Она ли не воспета,
Любви ль в веках не воздано свое!
Влюбленные великие поэты
«Сильна, как смерть» твердили про нее.К тому добавить можно очень мало,
Но я сказал бы, робость прогоня:
«Когда бы жить любовь не помогала,
Когда б сильней не делала меня, Когда б любовь мне солнце с неба стерла,
Чтоб стали дни туманней и мрачней,
Хватило б силы взять ее за горло
И задушить. И не писать о ней!»
Она полна задорных соков,
Она еще из молодых,
И у нее всегда до срока
Срывают жесткие плоды.Они растут как будто наспех
И полны вязкой кислотой.
Она безропотно отдаст их
И остается сиротой.Я раз тряхнул ее, да слабо.
А ветки будто говорят:
«Оставьте яблоко хотя бы
На мне висеть до сентября.Узнайте, люди, как бывают
Мне странно знать, что есть на свете,
Как прежде, дом с твоим окном.
Что ты на этой же планете
И даже в городе одном.Мне странно знать, что тот же ясный
Восток в ночи заголубел,
Что так же тихо звезды гаснут,
Как это было при тебе.Мне странно знать, что эти руки
Тебя касались. Полно, нет!
Который год прошел с разлуки!
Седьмая ночь… Седьмой рассвет…
Давным-давно известно людям,
Что при разрыве двух людей
Сильнее тот, кто меньше любит,
Кто больше любит, тот слабей.Но я могу сказать иначе,
Пройдя сквозь ужас этих дней:
Кто больше любит, тот богаче,
Кто меньше любит, тот бедней.Средь ночи злой, средь ночи длинной,
Вдруг возникает крик в крови:
О боже, смилуйся над милой,
Пошли ей капельку любви!