На пашни, солнцем залитые,
На луговой цветочный мед
Слетают песни золотые,
Как будто небо их поет.Куда-куда те песни за день
Не уведут тропой земной!
Еще одна не смолкла сзади,
А уж другая надо мной.Иди на край земли и лета —
Над головой всегда зенит,
Всегда в зените песня эта,
Над всей землей она звенит!
Мерцают созвездья в космической мгле,
Заманчиво светят и ясно,
Но люди привыкли жить на земле,
И эта привычка прекрасна.
Космос как море, но берег — Земля,
Равнины ее и откосы.
Что значит земля для людей с корабля,
Вам охотно расскажут матросы.
О море мечтают в тавернах они,
Как узники, ищут свободы.
Но все же на море проходят лишь дни,
А берегу отданы годы.
Я тоже хотел бы на борт корабля,
Созвездия дальние манят.
Но пусть меня ждет дорогая земля,
Она никогда не обманет.
Отплескались ласковые взоры
Через пряжу золотых волос.
Ах, какие синие озера
Переплыть мне в жизни привелось! Уголком улыбки гнев на милость
Переменит к вечеру она…
Золотое солнышко светилось,
Золотая плавала луна.А когда земные ураганы
Утихали всюду на земле,
Синие огромные туманы
Чуть мерцали в теплой полумгле.Много лет не виделся я с нею,
А сегодня встретилась она.
Если сердце от любви пустеет,
То из глаз уходит глубина.Вся она и та же, да не та же.
Я кричу, я задаю вопрос:
— Где озера? Синие?!
Сквозь пряжу
Золотистых спутанных волос? Отплескались ласковые взоры,
Белым снегом землю замело.
Были, были синие озера,
А осталось синее стекло.
Бездонна глубь небес над нами.
Постой пред нею, подожди…
Над августовскими хлебами
Сверкают звездные дожди.Не зная правильной орбиты,
Вразброд, поодиночке, зря
Летят из тьмы метеориты
И круто падают, горя.Куски тяжелого металла,
Откуда их приносит к нам?
Какая сила разметала
Их по космическим углам? На островок земли туманный,
Где мирно пашутся поля,
Не так ли бездна океана
Выносит щепки корабля? А вдруг уже была планета
Земле-красавице под стать,
Где и закаты, и рассветы,
И трав душистых благодать? И те же войны и солдаты.
И те же коршуны во мгле,
И, наконец, разбужен атом,
Как он разбужен на земле? Им надо б все обдумать трезво,
А не играть со смертью зря.
Летят из тьмы куски железа
И круто падают, горя.То нам примером быть могло бы,
Чтобы, подхваченный волной,
Как голубой стеклянный глобус,
Не раскололся шар земной.Погаснет солнце на рассвете,
И нет просвета впереди…
А на какой-нибудь планете
Начнутся звездные дожди.
Дорога влажною была,
Когда зима сюда пришла,
И легкий след моей любимой,
И даже рубчики калош
С земли морозной не сотрешь,
Застыло все, и все хранимо.Потом нагрянули ветра
Из ледовитых дальних стран,
С цепи сорвавшийся буран
В ворота рвался до утра.
Его и след давно простыл,
Но, как надгробные курганы,
Сугробы в сажень высоты
Хранят величие бурана.Ушли ветра, а вслед за ними
На землю пал спокойный иней,
Леса, деревни и мосты,
По речке низкие кусты,
Стога поодаль от реки,
Из труб лиловые дымки,
И все, что ни было вокруг,
Под зимним солнцем стало вдруг
Спокойным, чистым и простым
Узором редкой красоты.Прошло немало трудных лет,
Пришло ко мне иное счастье,
Но цел под снегом легкий след
Ее, прошедшей по ненастью.
Возвращаюсь туда,
Где троллейбусы ходят
И люди,
Запылиться боясь,
На себя надевают чехлы.
Скоро ванну приму.
Скоро стану подвержен простуде.
Мне горячую землю
Заменят асфальт и полы.Вот иду я Москвой
В полинявшей от солнца рубахе,
Загорелый, худой
И, конечно, усталый чуть-чуть.
А в глазах еще степь,
Еще крыльев ленивые взмахи,
Двести верст горизонта
И ветер, толкающий в грудь.Захожу я в метро,
И с соседкой сосед зашептался:
Острый запах полыни,
Наверно, донесся до них.
Этот ветер вчера
У меня в волосах заплутался
И до самой Москвы
В волосах притаился моих.Да, вчера ведь еще
Я пылился на знойной дороге,
А потом самолет
Над страной обгонял облака…
И обнимет жена,
И руками всплеснет на пороге:
— Ну-ка, сбрасывай все
Да детишек не трогай пока! Среди хрупких вещей
Я сначала такой неуклюжий,
Отряхнуться боюсь,
Видно, только сейчас подмели…
На московский паркет
Упадают шерстинки верблюжьи,
И пшеничная ость,
И комочки целинной земли.
Задернув шторы, чтоб не пробудиться,
Чтобы хранились тишь да полумгла,
В рассветный час, когда так сладко спится,
В своей квартире девушка спала.Но из вселенной, золотом слепящей,
Рассветный луч сквозь занавес проник,
И оттого над девушкою спящей
Горел во тьме слегка овальный блик.Земля крутилась. Утро шло по плавням,
Шли поезда по утренней стране.
Земля крутилась: медленно и плавно
Спускался луч по крашеной стене.Бровей крутых, как крылья сильной птицы,
Луч золотым коснулся острием,
Он тихо тронул длинные ресницы,
До теплых губ дотронулся ее.И, спящей, ей тревожно как-то стало,
Как будто бы куда-то кто-то звал.
Не знаю, что во сне она видала,
Когда рассвет ее поцеловал.То жизнь звала: проснись, беги навстречу
Лугам, цветам, в лесную полумглу!
То жизнь звала: проснись, рассвет не вечен,
И этот луч уж вон он, на полу! Беги, росинки в волосы вплетая,
И над туманным озером в лесу,
Красивая, зарею облитая,
Затми собой вселенскую красу!
«Журавли улетели, журавли улетели!
От холодных ветров потемнела земля.
Лишь оставила стая средь бурь и метелей
Одного с перебитым крылом журавля».Ресторанная песенка. Много ли надо,
Чтоб мужчина сверкнул полупьяной слезой?
Я в певце узнаю одногодка солдата,
Опаленного прошлой войной.Нет, я с ним не знаком и не знаю подробно,
О каких журавлях он тоскует сейчас.
Но, должно быть, тоска и остра и огромна,
Если он выжимает слезу и у нас.«Журавли улетели, журавли улетели!
От холодных ветров потемнела земля.
Лишь оставила стая средь бурь и метелей
Одного с перебитым крылом журавля».Ну какой там журавль? И какая там стая?
И куда от него улетела она?
Есть квартира, поди,
Дочь, поди, подрастает,
Помидоры солит хлопотунья жена.И какое крыло у него перебито?
И какое у нас перебито крыло?
Но задумались мы. И вино не допито.
Сладковатой печалью нам душу свело.«Журавли улетели, журавли улетели!!!
От холодных ветров потемнела земля.
Лишь оставила стая средь бурь и метелей
Одного с перебитым крылом журавля».Ресторанная песенка. Пошлый мотивчик.
Ну еще, ну давай, добивай, береди!
Вон и в дальнем углу разговоры затихли,
Душит рюмку майор со Звездой на груди.Побледнела и женщина, губы кусая,
С повтореньем припева больней и больней…
Иль у каждого есть улетевшая стая?
Или каждый отстал от своих журавлей? Допоет и вернется в ночную квартиру.
Разойдутся и люди. Погаснут огни.
Непогода шумит. В небе пусто и сыро.
Неужели и впрямь улетели они?
Я вне закона, ястреб гордый,
Вверху кружу.
На ваши поднятые морды
Я вниз гляжу. Я вне закона, ястреб сизый,
Вверху парю.
Вам, на меня глядящим снизу,
Я говорю: — Меня поставив вне закона,
Вы не учли:
Сильнее вашего закона
Закон Земли. Закон Земли, закон Природы,
Закон Весов.
Орлу и щуке пойте оды,
Прославьте сов! Хвалите рысь и росомаху,
Хорей, волков…
А вы нас всех, единым махом, —
В состав врагов, Несущих смерть, забывших жалость,
Творящих зло…
Но разве легкое досталось
Нам ремесло? Зачем бы льву скакать в погоне,
И грызть, и бить?
Траву и листья есть спокойней,
Чем лань ловить. Стальные когти хищной птицы
И нос крючком,
Чтоб манной кашкой мне кормиться
И молочком? Чтобы клевать зерно с панели,
Как голубям?
Иль для иной какой-то цели,
Не ясной вам? Так что же, бейте, где придется,
Вы нас, ловцов,
Все против вас же обернется
В конце концов! Для рыб, для птиц любой породы,
Для всех зверей
Не ваш закон —
Закон Природы,
Увы, мудрей! Так говорю вам, ястреб-птица,
Вверху кружа.
И кровь растерзанной синицы
Во мне свежа.
Верно, было мне около году,
Я тогда несмышленышем был,
Под небесные синие своды
Принесла меня мать из избы.И того опасаясь, возможно,
Чтобы сразу споткнуться не мог,
Посадила меня осторожно
И сказала: «Поползай, сынок!»Та минута была золотая —
Окружила мальца синева,
А еще окружила густая,
Разгустая трава-мурава.Первый путь до цветка от подола,
Что сравнится по трудности с ним?
Он пролег по земле, не по полу,
Не под крышей — под небом самим.Все опасности белого света
Начинались на этом лугу.
Мне подсунула камень планета
На втором от рожденья шагу.И упал, и заплакал, наверно,
И барахтался в теплой пыли…
Сколько, сколько с шагов этих первых
Поисхожено мною земли! Мне достались в хозяйские руки
Ночи звездные, в росах утра.
Не трава, а косматые буки
Окружали меня у костра.На тянь-шаньских глухих перевалах
Я в снегу отпечатал следы.
Заполярные реки, бывало,
Мне давали студеной воды.Молодые ржаные колосья
Обдавали пыльцою меня,
И тревожила поздняя осень,
Листопадом тихонько звеня.Пусть расскажут речные затоны,
И луга, и леса, и сады:
Я листа без причины не тронул
И цветка не сорвал без нужды.Это в детстве, но все-таки было:
И трава, и горячий песок,
Мать на землю меня опустила
И сказала: «Поползай, сынок!»Тот совет не пошел бы на пользу,
Все равно бы узнал впереди —
По планете не следует ползать,
Лучше падай, но все же иди! Так иду от весны до весны я,
Над лугами грохочет гроза,
И смотрю я в озера земные
Все равно что любимой в глаза.
Глухая ночь сгущает краски,
И поневоле страшно нам.
В такую полночь без опаски
Подходят волки к деревням.Зачем-то совести не спится,
Кому-то хочется помочь.
И болен мозг. И дух томится.
И бесконечно длится ночь.Захлопав шумными крылами,
Петух проснувшийся орет.
Полночный час идет над нами,
Звезда полночная плывет.По всем дворам пропели певни,
Но не разбужена земля.
И снова тихо над деревней,
Темны окрестные поля.Повремени, собравши силы.
Земля вращается в ночи.
Опять глашатай краснокрылый,
Крылом ударив, закричит.И снова все ему ответят
Из-за лесов… Из-за реки…
Но это все еще не третьи,
Еще не третьи петухи.Еще раздолье всем сомненьям,
Еще не просто быть собой.
Еще в печах к сухим поленьям
Не поднесен огонь живой, Чтоб трубы дружно задымились,
Чтобы дымы тянулись ввысь,
Чтоб жар пылал, чтоб щи варились,
Чтоб хлебы добрые пеклись.Еще зари в помине нету,
Еще и звезды не бледней
И утра светлого приметы
Неуловимы для людей.Но скоро станет мрак белесым,
Проступят дальние стога
И солнце, выйдя из-за леса,
Зажжет февральские снега.Но выйдет солнце непременно,
В селе,
Вокруг,
Из-за реки,
По всей предутренней вселенной
Горланят третьи петухи.
Человек пешком идет по земле,
Вот сейчас он правую ногу
Переставит еще на полметра вперед.
А потом — еще на полметра вперед
Переставит левую ногу.
Метр — расстояние.
Километр — расстояние.
Шар земной — расстояние.
Человек пешком по земле идет,
Палкой стучит о дорогу.Человек на коне — врывается ветер в грудь.
На гриве — ладонь.
Но не грива стиснута — воля.
Земля струится.
Земля стремится.
Про землю теперь забудь,
Только грива коня, только ветер в грудь.
Только скорость — чего же боле?! Человек — за рулем, между ним и землей — бетон.
В моторе — сто двадцать дьяволов, шины круглы и
крепки.
Шуршанье встречного воздуха переходит в протяжный
стон.
Воля — в комке. Прямизна — в руке.
В точку смотрят глаза из-под кожаной кепки.
Видят глаза — стрелка дальше ста.
Видят глаза — поворота знак.
И летящий бетон, без конца и без края летящий.
Он летит сквозь глаза и сквозь мозг, который устал.
Хорошо, если б мир мелькать перестал.
Но мелькают деревни,
Леса мельтешат,
Виадуки,
Мосты,
Человек,
Забор,
Корова,
Барак
Все чаще мелькают, все чаще, все чаще, все чаще.Человек — пилот. Человек, так сказать, — крылат.
Десять тысяч теперь над землей
(Над рекой, над сосной, над поляной лесной) — высота.
Ничего не мелькает. Земля почти неподвижна.
Земля округла, земля туманна, земля пуста.
Нет земли — пустота!
Десять тысяч теперь над землей высота:
Ни тебе петуха,
Ни тебе на работу гудка,
Ни пенья,
Ни смеха,
Ни птичьего свиста не слышно.А человек между тем идет пешком по земле.
Вот сейчас еще на полметра вперед
Переставит он правую ногу.
Он глядит, как травинка дождинку пьет.
Он глядит, как пчела цветоножку гнет.
Он глядит, как домой муравей ползет.
Он глядит, как кузнец подкову кует.
Он глядит, как машина пшеницу жнет.
Как ручей течет.
Как бревно над ручьем лежит.
Жавороночья песня над ним дрожит.
Человеку тепло. Он снимает кепку.
Он куда-то идет по зеленой и доброй земле.
Вот сейчас еще на полметра вперед
Переставит он левую ногу…
Метр — расстояние,
Километр — расстояние,
Шар земной — расстояние!
Человек пешком по земле идет,
Палкой стучит о дорогу.
Жить на земле, душой стремиться в небо —
Вот человека редкостный удел.Лежу в траве среди лесной поляны,
Березы поднимаются высоко,
И кажется, что все они немножко
Там, наверху, друг к дружке наклонились
И надо мной смыкаются шатром.Но чист и синь просвет
Между берез зеленых,
Едва-едва листами шелестящих.
Я вижу там то медленную птицу,
То белые, как сахар, облака.
Сверкает белизна под летним солнцем,
И рядом с белизной — еще синее,
Заманчивее, слаще глубина.Жить на земле, тянуться в беспредельность
Вот человека радостный удел.Лежу в траве
(Иль на песке в пустыне,
Иль на скале, на каменном утесе,
Или на гальке, там, где берег моря),
Раскинув руки, вверх гляжу, на звезды.
Мгновенья в жизни выше не бывает,
Мгновенья в жизни чище не бывает.
Ни труд, ни бой, ни женская любовь
Не принесут такого же восторга.
О глубина вселенского покоя,
Когда ты весь растаял в звездном небе,
И сам, как небо, потерял границы,
И все плывет и кружится тихонько.
Не то ты вверх летишь, раскинув руки,
Не то протяжно падаешь.
И сладко,
И нет конца полету (иль паденью),
И нет конца ни жизни, ни тебе.Жить на земле, душой стремиться в небо.Зачем стремиться? Брось свои березы,
Лети себе в заманчивую синь.
Купи скорей билет. С аэродрома
Тебя сейчас поднимут в небо крылья.
Вот синь твоя. Вот звезды. Наслаждайся.
Вон облако. Его с земли ты видел.
Оно горело, искрилось, сверкало.
Оно, как лебедь, плавало по небу.
Мы сквозь него спокойно пролетаем.
Туман, вода. А в общем — неприятность:
Всегда сильней качает в облаках.Гляжу я вниз, в окошечко, на землю.
Лесок — как мох.
Река в лесу — как нитка.
Среди поляны точка —
Человечек!
Быть может, он лежит, раскинув руки,
И смотрит вверх.
И кажется красивой
Ему сейчас заманчивая синь.— Хочу туда. Хочу скорей на землю!
— Постой. Сейчас поднимемся повыше.
На десять тысяч. Там еще ты не был.
— Пусти!
— Ты сам мечтал. Ты жаждал: Ты хотел!.. Жить на земле. Душой стремиться в небо.
Вот человека сладостный удел.
1Яблоня в нашем саду росла,
Очень крепкой она была.
Самой сладкой она слыла,
Самым белым цветом цвела.
Сучья тяжко к земле склонив,
Зрели яблоки белый налив.
Зубы врежешь — в гортани мед,
Теплым соком гортань зальет.Вот покраснела в лесу листва,
Вот забурела в лугах трава,
Вот затрещали в печах дрова,
Я не перечу — зима права.Онемела земля во льду,
Все мертво под луной в саду.
Снег подлунный и тот как лед:
Голубое сиянье льет.
С каждым часом зима сильней,
И до нежных живых корней
Уж добрался лютой мороз.
Спят деревья — не видно слез.
Все случилось в глубоком сне,
Не помог и глубокий снег.
Но расплата близка всегда —
В марте месяце с гор вода.Забурлили ручьи-ключи,
Заиграли в ручьях лучи,
Раскрошились литые льды.
Теплый дождик омыл сады.Так ударил расплаты час,
Но не все на земле он спас.
Что же, яблони, где ваш цвет?
Почему же и листьев нет?
Вы стоите черны-черны
Посреди молодой травы,
От дыханья самой весны
Не проснулись, деревья, вы.2Не сплетаются ветками,
Рос не пьют поутру,
Но, корявые, редкие,
Лишь гремят на ветру.
Подгнивают и падают,
На дрова их возьмут.
Больше солнца не надо им
И весна ни к чему.
Но выходят из семени
Клен, береза, трава.
У зеленого племени
Не отнимешь права.Глубоки эти корни.
Начинается труд.
И побеги упорно
Пробивают кору.
Только выжить до срока,
Только на ноги встать,
Будет к солнцу дорога —
Ни согнуть, ни сломать.
Будут сильные листья,
Наливные плоды:
Только встать,
Только выстоять, только быть молодым!
У вод, забурливших в апреле и мае,
Четыре особых дороги я знаю.
Одни
Не успеют разлиться ручьями,
Как солнышко пьет их
Косыми лучами.
Им в небе носиться по белому свету,
И светлой росою качаться на ветках,
И ливнями литься, и сыпаться градом,
И вспыхивать пышными дугами радуг.
И если они проливаются к сроку,
В них радости вдоволь, и силы, и проку.
Лужайки и тракты, леса и поля,
Нигде ни пылинки — сверкает земля!
А часть воды земля сама
Берет в глухие закрома.
И под травою, где темно,
Те воды бродят, как вино.
Они — глухая кровь земли,
Они шумят в цветенье лип.
Их путь земной и прост и тих,
И мед от них, и хлеб от них,
И сосен строгие наряды,
И солнце в гроздьях винограда.А третьи — не мед, и не лес, и не зерна:
Бурливые реки, лесные озера.
Они океанских прибоев удары,
Болотные кочки и шум Ниагары.
Пути их не робки, они величавы,
Днепровская ГЭС и Цимлянская слава.
Из медного крана тугая струя
И в сказочной дымке морские края.
По ним Магеллановы шли корабли.
Они — голубые дороги земли.
Итак:
Над землею проносятся тучи,
И дождь омывает вишневые сучья,
И шлет океан за лавиной лавину,
И хлеб колосится, и пенятся вина.
Живут караси по тенистым прудам,
Высокие токи несут провода.
И к звездам струятся полярные льды…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Но есть и четвертая жизнь у воды.
Бывает, что воды уходят туда,
Где нету ни света, ни солнца, ни льда.
Где глина плотнее, а камни упорней,
Куда не доходят древесные корни.
И пусть над землею крутая зима,
Там только прохлада и вечная тьма.
Им мало простору и много работы:
Дворцы сталактитов, подземные гроты…
И путь их неведомый скупо прорезан
И в солях вольфрама, и в рудах железа.
И вот иногда эти темные воды,
Тоскуя по солнцу, идут на свободу!
Веселая струйка, расколотый камень,
И пьют эту воду горстями, руками.
В барханных равнинах, почти что рыдая,
Губами, как к чуду, к воде припадают.
Она в пузырьки одевает траву,
Ее ключевой, родниковой зовут.
То жилою льдистою в грунте застынет,
То вспыхнет оазисом в древней пустыне.
Вода ключевая, зеленое лето,
Вселенская лирика!
Песня планеты!
От меня убегают звери,
Вот какое ношу я горе.
Всякий зверь, лишь меня завидит,
В ужасе,
Не разбирая дороги,
Бросается в сторону и убегает прочь.Я иду без ружья, а они не верят.Вчера я стоял на краю поляны
И смотрел, как солнце с сумраком спорит:
Над цветами — медовый полдень,
Под цветами — сырая ночь.
На поляну бесшумно, легко, упруго,
Не ожидавшая столь интересной встречи,
С клочьями линючей шерсти на шее
Выбежала озабоченная лиса.
Мы посмотрели в глаза друг другу.
Я старался смотреть как можно добрее
(По-моему, я даже ей улыбнулся),
Но было видно, как наполняются ужасом
Ее звериные выразительные глаза.Но ведь я не хотел ее обидеть.
Напротив.
Мне было бы так приятно,
Если бы она подошла и о ногу мою потерлась
(О ногу мою не терлась лиса ни разу).
Я пригладил бы ее линючую рыжую шерсть.
Но она рванулась, земли под собой не видя,
Как будто я чума, холера, проказа,
Семиглавое, кровожадное чудовище,
Готовое наброситься, разорвать и съесть.Сегодня я нагнулся поднять еловую шишку,
Вдруг, из хвороста, из прохладной тени,
Выскочил заяц. Он подпрыгнул, замер
И пустился, как от выстрела, наутек.
Но ведь я не хотел обидеть зайчишку.
Он мог бы запрыгнуть ко мне на колени,
Верхней губой смешно шевеля и ушами,
Подобрал бы с ладони корочку хлебца,
В доброте человека разуверившийся зверек.Белки,
Завидев меня, в еловых прячутся лапах.
Ежи,
Завидев меня, стараются убежать в крапиву.
Олени,
Кусты разрывая грудью,
От меня уносятся вплавь и вскачь.
Завидев меня
Или только услышав запах,
Все живое разбегается торопливо,
Как будто я самый последний беспощадный
Звериный палач.
Я иду по лесам, раздвигая зеленые ветви,
Я иду по лугам, раздвигая зеленые травы,
Я иду по земле, раздвигая прозрачный воздух,
Я такой же, как дерево, как облако, как вода…
Но в ужасе от меня убегают звери,
В ужасе от меня разбегаются звери.
Вот какое горе. Вот какая беда!
Спросили про цветок любимый у меня.
Вы что, смеетесь?
Будто бы возможно
Из тысячи любимейших предметов
Назвать наилюбимейший предмет.
И вообще,
Задумывались вы
Над сущностью цветка?
Что за идея,
Какому (языком собранья говоря,
Писательского нашего собранья),
Скажите мне, какому содержанью
Придал художник форму василька?
Для нас, людей, — любовь,
А для травы иль дерева — цветенье.
То, что для нас
Томление в присутствии любимой.
Волненье от ее улыбки, взгляда
(Ожог на сердце от ее улыбки!),
Бессонница, свиданье, поцелуи,
Тоска, желанье, грусть и ликованье,
То, что для нас почти что крылья птицы,
То, что для нас перерастает в слово
И в музыку,
То у травы — цветок!
Толпа однообразна, как трава (или листва).
И жизнь, как луг весенний, — однотонна.
И вдруг
То тут, то там на ровном этом фоне
Любовь.
Цветы,
Ромашки, незабудки,
Кроваво-полыхающие маки.
Любовь — и та, что вовсе откровенна,
И та, что в тихом сумраке таится
(Допустим, ландыш).
И ночной фиалки
Таинственное пряное цветенье,
И крепкое до головокруженья
Роскошество магнолии в цвету.
Да, жизнь цветет, как луг,
Она уже красива.
Она ярка.
Она благоухает.
Она цветет… бывает пустоцветом
(О, иногда бывает пустоцветом!),
А иногда цветами материнства,
Но все равно цветет, цветет, цветет!
У трав иных цветенье каждый месяц.
У кактуса — единожды в столетье.
Чудовище. Колючка! Квазимодо!
Как ждет, наверно, он своей поры,
Сладчайшего великого мгновенья,
Когда внутри раскрытого цветка
(Пылинка жизни упадет на пестик)
Завяжется пылинка новой жизни.
Цветы — любовь. А как любить любовь?
Да, как любить?
Но если непременно,
Но если с повседневной точки зренья
Вы все-таки меня спросить хотите,
Какой цветок я больше всех люблю, —
Пожалуй, назову я одуванчик.
А как же ландыш? Василек во ржи?
Черемухи душистое соцветье?
Кувшинка? Георгины? Белых лилий
Надводно-надзеркальное дрожанье?
И розы, наконец?
Постойте. Погодите.
Не рвите сердце. Я люблю, конечно,
Кувшинку, ландыш, синенький подснежник,
И клеверную розовую шапку,
И розовую «раковую шейку»,
И розу, и купальницу. Конечно…
Но чем-то
Мне одуванчик ближе всех цветов.
За то, во-первых, что вполне подобен солнцу.
Как будто солнце четко отразилось
В бесчисленных осколочках зеркальных,
Разбросанных по ласковой траве
(Как только солнце скроется за лесом,
Хоть бы один остался одуванчик
Раскрытым и цветущим — никогда!).
Но это к слову. Вовсе не за это
Люблю я скромный маленький цветок,
За то его люблю, что вечно жмется к людям,
Что он растет у самого порога,
У старенькой завалинки, у прясла
И самый первый тянется к ручонкам
Смеющегося радостно ребенка,
Впервые увидавшего цветок.
За то, что сам я сорок лет назад,
Когда пришла пора увидеть землю,
Когда пришла пора увидеть солнце,
Увидел не тюльпаны, не нарциссы,
Не ангельские глазки незабудок,
Не маков сатанинское горенье,
А одуванчик,
Полный жизни, солнца,
И горечи, и меда, и тепла,
И доброты к крестьянскому мальчишке.
Срывал я солнце голыми руками.
Легко сдувал пушистые головки.
И опускались легкие пушинки
На землю,
Чтобы снова расцвести.
Мой старый, добрый друг,
Наивный одуванчик…