Найдено стихов - 13.
Все стихи показаны на одной странице.
Прокручивайте страницу вниз, чтобы посмотреть все стихи.
Как растают морозные
Голубые снега,
Воды вешние, грозные
Принимает река.Воды талые, мутные
Из окрестных лугов,
И становится трудно им
В тесноте берегов.Выливаются в поймы,
Размывают стога…
А моя река поймана,
Высоки берега.Половодью быть где же тут,
Как же паводку быть?
Только льдины со скрежетом
Вдруг встают на дыбы.И, сшибаясь, сломаются,
И звереет волна, -
Не звереть и не маяться
В эти дни не вольна!
Скучным я стал, молчаливым,
Умерли все слова.Ивы, надречные ивы,
Чуть не до горла трава,
Листьев предутренний ропот,
Сгинуло все без следа.
Где мои прежние тропы,
Где ключевая вода? Раньше, как тонкою спицей,
Солнцем пронизана глубь.
Лишь бы охота склониться,
Вот она, влага, — пригубь!
Травы цвели у истоков,
Ландыши зрели, и что ж —
Губы изрежь об осоку,
Капли воды не найдешь.Только ведь так не бывает,
Чтоб навсегда без следа
Сгинула вдруг ключевая,
Силы подземной вода.Где-нибудь новой дорогой
Выбьется к солнцу волна,
Смутную, злую тревогу
В сердце рождает она.Встану на хлестком ветру я.
Выйду в поля по весне.
Бродят подспудные струи,
Трудные струи во мне.
Безмолвна неба синева,
Деревья в мареве уснули.
Сгорела вешняя трава
В высоком пламени июля.Еще совсем недавно тут
Туман клубился на рассвете,
Но высох весь глубокий пруд,
По дну пруда гуляет ветер.В степи поодаль есть родник,
Течет в траве он струйкой ясной,
Весь зной степной к нему приник
И пьет, и пьет, но все напрасно: Ключа студеная вода
Бежит, как и весной бежала.
Неужто он сильней пруда:
Пруд был велик, а этот жалок? Но подожди судить. Кто знает?
Он только с виду мал и тих.
Те воды, что его питают,
Ты видел их? Ты мерил их?
Я тех мест святыми не считаю,
Я от тех лесов почти отвык.
Там по мне, наверно, не скучает
Очень звонкий маленький родник.
Он пропах землей, травой и хвоей,
В жаркий полдень холоден всегда.
А опустишь руку в голубое,
Заласкает светлая вода.
У его задумчивого пенья
Я большой учился чистоте,
Первым, самым робким вдохновеньям,
Первой, самой маленькой мечте.
Я тех мест святыми не считаю,
Только я не так еще отвык,
Только пусть пока не высыхает
Очень звонкий маленький родник.
Пусть вдали от низенького дома
Я, мужая, сделаюсь седым.
Я еще приду к нему, живому,
И еще напьюсь его воды!
Ты текла как вода,
Омывая то камни, то травы,
Мелководьем блеща,
На текучие струи
Себя
Бесконечно дробя.
В наслажденье струиться
Ручьи неподсудны и правы,
За желанье дробиться
Никто не осудит тебя.И круша, и крутя,
И блестя ледяной паутиной
На траве (если утренник лег),
Украшала ты землю, легка,
Но встает на пути
(Хорошо, хорошо — не плотина!),
Но лежит на пути
Западней
Глубина бочага.Как ты копишься в нем!
Как становится больше и больше
Глубины, темноты,
Под которой не видно уж дна.
Толща светлой воды.
За ее углубленную толщу
Вся беспечность твоя,
Вся текучесть твоя отдана.Но за то — отражать
Наклоненные ивы
И звезды.
Но за то — содержать
Родники ледяные на дне.
И туманом поить
Лучезарный предутренний воздух.
И русалочьи тайны
В полуночной хранить глубине.
У глаз у твоих чистоты родниковой,
Над ними, где бьется огонь золотой,
Забудусь я, как над водой ручейковой,
Задумаюсь, как над глубокой водой.Тебе я кажусь мешковатым влюбленным,
Что молча вздыхает, влюбленность храня.
Зачем я хожу к омутам отдаленным,
Ни разу еще не спросили меня.Зачем я походкой почти торопливой
Сквозь мусор предместий шагаю туда,
Где красное небо и черные ивы
Полощет и моет речная вода? Сетей не бросаю, лозы не ломаю,
Не порчу цветов на прибрежном лугу,
Кувшинок не рву и стрекоз не сбиваю:
Сижу и молчу на крутом берегу.Один на один с глубиною тревожной,
С речным лепетаньем один на один.
«Чего он приходит — понять невозможно,
Мужчина, доживший почти до седин?»«Ах, все они, знаете ль, тронуты ветром,
Догадки особые здесь не нужны…»
Но стоит! Но стоит пройти километры,
Чтоб кануть в спокойную власть глубины! По мусорным ямам, по травам спаленным,
Где дремлют кузнечики, тонко звеня…
Зачем я хожу к омутам отдаленным,
Ни разу еще не спросили меня.О, глубь, о, глаза чистоты родниковой!
Над ними, где бьется огонь золотой,
Забудусь я, как над водой ручейковой,
Задумаюсь, как над глубокой водой.
Уже подростками мы знаем,
По книгам истины уча:
Лишь безответная, глухая
Любовь крепка и горяча.Из тех же книжек нам известно —
Она по-своему живет:
Гудит, как пламя в печке тесной,
И, как вода в трубе, ревет.Меж тем и жизнь внушает строго:
Нужны труба, ограда, печь,
И что без этого не могут
Огонь — гореть, а воды — течь, И что, едва на волю выйдя,
Слабеют чувства и мечты…
Но я огонь свободным видел,
В нем было больше красоты! Клубя нагретый рыжий воздух,
Он рвался так в холодный мрак,
Что перепутывались звезды
С живыми искрами костра.Я видел также не мятежной,
А золотой воды разлив,
Она спала, весь лес прибрежный,
Весь мир в себе отобразив.Ценя все вольное на свете,
Я любовался ею вновь
И встретил женщину, и встретил
Ее ответную любовь.И вот она вольна меж нами,
Не стеснена, какая есть!
И к звездам рвется, словно пламя,
И мир отобразила весь!
Проходила весна по завьюженным селам,
По земле ручейки вперегонки текли,
Мы пускали по ним, голубым и веселым,
Из отборной сосновой коры корабли.Ветерок паруса кумачовые трогал,
Были мачты что надо: прочны и прямы,
Мы же были детьми, и большую дорогу
Кораблю расчищали лопаточкой мы.От двора, от угла, от певучей капели,
Из ручья в ручеек, в полноводный овраг,
Как сквозь арку, под корень развесистой ели
Проплывал, накреняясь, красавец «Варяг».Было все: и заветрины и водопады,
Превышавшие мачту своей высотой.
Но корабль не пугали такие преграды,
И его уносило весенней водой.А вода-то весной не течет, а смеется,
Ей предел не положен, и куре ей не дан.
Каждый малый ручей до реки доберется,
Где тяжелые льдины плывут в океан.И мне снилось тогда — что ж поделаешь: дети!
Мой корабль по волнам в океане летит.
Я тогда научился тому, что на свете
Предстоят человеку большие пути.
У тех высот, где чист и вечен
Высокогорный прочный лед,
Она, обычная из речек,
Начало робкое берет.Архар идет к ней в час рассвета,
Неся пудовые рога,
И нестерпимо ярким цветом
Цветут альпийские луга.На камень с камня ниже, ниже,
И вот река уже мутна,
И вот уже утесы лижет
Ее стесненная волна.Потом трава, полынь степная,
И скрыты в белых облаках
Вершины, где родилась злая
И многотрудная река.И наступает место встречи,
Где в воды мутные свои
Она веселой бойкой речки
Вплетает чистые струи.Ах, речка, речка, может, тоже
Она знакома с высотой,
Но все ж неопытней, моложе
И потому светлее той.Бродя в горах, величья полных,
Узнал я много рек, и вот
Я замечал, как в мутных волнах
Вдруг струйка светлая течет.И долго мчатся эти воды,
Все не мешаясь меж собой,
Как ты сквозь дни мои и годы
Идешь струею голубой.
У вод, забурливших в апреле и мае,
Четыре особых дороги я знаю.
Одни
Не успеют разлиться ручьями,
Как солнышко пьет их
Косыми лучами.
Им в небе носиться по белому свету,
И светлой росою качаться на ветках,
И ливнями литься, и сыпаться градом,
И вспыхивать пышными дугами радуг.
И если они проливаются к сроку,
В них радости вдоволь, и силы, и проку.
Лужайки и тракты, леса и поля,
Нигде ни пылинки — сверкает земля!
А часть воды земля сама
Берет в глухие закрома.
И под травою, где темно,
Те воды бродят, как вино.
Они — глухая кровь земли,
Они шумят в цветенье лип.
Их путь земной и прост и тих,
И мед от них, и хлеб от них,
И сосен строгие наряды,
И солнце в гроздьях винограда.А третьи — не мед, и не лес, и не зерна:
Бурливые реки, лесные озера.
Они океанских прибоев удары,
Болотные кочки и шум Ниагары.
Пути их не робки, они величавы,
Днепровская ГЭС и Цимлянская слава.
Из медного крана тугая струя
И в сказочной дымке морские края.
По ним Магеллановы шли корабли.
Они — голубые дороги земли.
Итак:
Над землею проносятся тучи,
И дождь омывает вишневые сучья,
И шлет океан за лавиной лавину,
И хлеб колосится, и пенятся вина.
Живут караси по тенистым прудам,
Высокие токи несут провода.
И к звездам струятся полярные льды…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Но есть и четвертая жизнь у воды.
Бывает, что воды уходят туда,
Где нету ни света, ни солнца, ни льда.
Где глина плотнее, а камни упорней,
Куда не доходят древесные корни.
И пусть над землею крутая зима,
Там только прохлада и вечная тьма.
Им мало простору и много работы:
Дворцы сталактитов, подземные гроты…
И путь их неведомый скупо прорезан
И в солях вольфрама, и в рудах железа.
И вот иногда эти темные воды,
Тоскуя по солнцу, идут на свободу!
Веселая струйка, расколотый камень,
И пьют эту воду горстями, руками.
В барханных равнинах, почти что рыдая,
Губами, как к чуду, к воде припадают.
Она в пузырьки одевает траву,
Ее ключевой, родниковой зовут.
То жилою льдистою в грунте застынет,
То вспыхнет оазисом в древней пустыне.
Вода ключевая, зеленое лето,
Вселенская лирика!
Песня планеты!
Колодец вырыт был давно.
Все камнем выложено дно,
А по бокам, пахуч и груб,
Сработан плотниками сруб.
Он сажен на семь в глубину
И уже видится ко дну.
А там, у дна, вода видна,
Как смоль, густа, как смоль, черна.
Но опускаю я бадью,
И слышен всплеск едва-едва,
И ключевую воду пьют
Со мной и солнце и трава.
Вода нисколько не густа,
Она, как стеклышко, чиста,
Она нисколько не черна
Ни здесь, в бадье, ни там, у дна.Я думал, как мне быть с душой
С моей, не так уж и большой:
Закрыть ли душу на замок,
Чтоб я потом разумно мог
За каплей каплю влагу брать
Из темных кладезных глубин
И скупо влагу отдавать
Чуть-чуть стихам, чуть-чуть любви!
И чтоб меня такой секрет
Сберег на сотню долгих лет.
Колодец вырыт был давно,
Все камнем выложено дно,
Но сруб осыпался и сгнил
И дно подернул вязкий ил.
Крапива выросла вокруг,
И самый вход заткал паук.
Сломав жилище паука,
Трухлявый сруб задев слегка,
Я опустил бадью туда,
Где тускло брезжила вода.
И зачерпнул — и был не рад:
Какой-то тлен, какой-то смрад.У старожила я спросил:
— Зачем такой колодец сгнил?
— А как не сгнить ему, сынок,
Хоть он и к месту, и глубок,
Да из него который год
Уже не черпает народ.
Он доброй влагою налит,
Но жив, пока народ поит.-
И понял я, что верен он,
Великий жизненный закон:
Кто доброй влагою налит,
Тот жив, пока народ поит.
И если светел твой родник,
Пусть он не так уж и велик,
Ты у истоков родника
Не вешай от людей замка.
Душевной влаги не таи,
Но глубже черпай и пои!
И, сберегая жизни дни,
Ты от себя не прогони
Ни вдохновенья, ни любви,
Но глубже черпай и живи!
Растопит солнце грязный лед,
В асфальте мокром отразится.
Асфальт — трава не прорастет,
Стиха в душе не зародится.
Свои у города права,
Он в их охране непреложен,
Весна бывает, где земля,
Весна бывает, где трава,
Весны у камня быть не может.
Я встал сегодня раньше всех,
Ушел из недр квартиры тесной.
Ручей. Должно быть, тает снег.
А где он тает — неизвестно.
В каком-нибудь дворе глухом,
Куда его зимой свозили
И где покрылся он потом
Коростой мусора и пыли.
И вот вдоль тротуара мчится
Ручей, его вода грязна,
Он — знак для жителей столицы,
Что где-то в эти дни весна.
Он сам ее еще не видел,
Он здесь рожден и здесь живет,
Он за углом, на площадь выйдя,
В трубу колодца упадет.
Но и минутной жизнью даже
Он прогремел, как трубный клич,
Напомнив мне о самом важном —
Что я земляк, а не москвич.
Меня проспекты вдаль уводят,
Как увела его труба.
Да, у меня с ручьем сегодня
Во многом сходная судьба.
По тем проспектам прямиком
В мои поля рвануться мне бы.
Живу под низким потолком,
Рожденный жить под звездным небом.
Но и упав в трубу колодца,
Во мрак подземных кирпичей,
Не может быть, что не пробьется
На волю вольную ручей.
И, нужный травам, нужный людям,
Под вешним небом средь полей,
Он чище и светлее будет,
Не может быть, что не светлей!
Он станет частью полноводной
Реки, раздвинувшей кусты,
И не асфальт уже бесплодный —
Луга зальет водой холодной,
Где вскоре вырастут цветы.
А в переулок тот, где душно,
Где он родился и пропал,
Вдруг принесут торговки дружно
Весенний радостный товар.
Цветы! На них роса дрожала,
Они росли в лесах глухих.
И это нужно горожанам,
Конечно, больше, чем стихи!
Я их как собирал?
Колокольчик чтоб был к колокольчику,
Василек к васильку
И ромашка к ромашке была.
Мне казалось, что будет красивей букет,
Если только одни васильки,
Или только одни колокольчики,
Или только ромашки одни
Соберутся головка к головке.
Можно стебли подрезать и в воду поставить в стакан.
Постепенно я понял,
Что разных цветов сочетанье
(Ярко-желтого с белым,
Василькового с белым и желтым,
Голубого с лиловым,
Лилового с чуть розоватым)
Может сделаться праздником летних полуденных красок,
Может сделаться радостью. Надо немного условий:
Просто капельку вкуса
Или, может быть, капельку зренья —
И букет обеспечен. Хватает в июне цветов!
Так я их собирал. Но
(Во всем виновата незрелость)
Я наивно считал,
Что простые, невзрачные травы
(Это кажется нам, будто травы бывают невзрачны)
Недостойны приблизиться
К чистым, отборным и ясным,
Собираемым мною в букет, удостоенным чести цветам.
Обходил я пырей,
Обходил я глухую крапиву,
«Лисий хвост» обходил, и овсюг, и осот полевой,
И пушицу,
И колючий,
Полыхающий пламенем ярым,
Безобразный, бездарный татарник.
Им, конечно, хотелось. А я говорил с укоризной:
«Ну, куда вы?
Вот ты, щавеля лопоухого стебель,
Полюбуйсь на себя, ну куда ты годишься?
Разве сор подметать?
Ну, допустим, тебя я сорву…»
И затем,
Чтоб совсем уж растение это унизить,
Я сорвал
И приставил метельчатый стебель к букету,
Чтобы вместе со мной все цветы на лугу посмеялись
Сочетанью ужасному розовой «раковой шейки»
И нелепой метелки.
Но…
Не смеялся никто.
Даже больше того (что цветы!), я и сам не смеялся.
Я увидел, как ожил, как вдруг засветился букет,
Как ему не хватало
Некрасивого, в сущности, длинного, грубого стебля.
Я крапиву сорвал,
Я приставил к букету крапиву!
И — о чудо! — зеленая, мощная сочность крапивы
Озарила цветы.
А ее грубоватая сила
Оттенила всю нежность соседки ее незабудки,
Показала всю слабость малиновой тихой гвоздички,
Подчеркнула всю тонкость, всю розовость «раковой шейки».
Стебли ржи я срывал, чтоб торчали они из букета!
И татарник срывал, чтоб симметрию к черту разрушить!
И былинник срывал, чтобы мощи косматой добавить!
И поставил в кувшин,
И водой окатил из колодца,
Чтобы влага дрожала, как после дождя проливного,
Так впервые я создал
Настоящий,
Правдивый букет.