Судьба, подобная железному узлу,
Материя и плоть — являются обычной
Для духа нашего решеткою темничной.
Плененная душа томится, как в тюрьме.
Но только что заря затеплится во тьме,
И с неба дивный глас провозгласит прощенье,
Как плоть, которая обременяет нас,
Материя и скорбь и горечь искупленья —
В божественную песнь сольются в тот же час —
Во мраке новой свет блеснет зарей священной,
Прочтутся письмена загадки вековой,
И станет каждый прут решетки роковой —
Струною лиры вдохновенной.
В искусстве — слава и свобода!
Чело великого народа
Оно украсило венцом,
Сияя дивно над вселенной,
Как блеск созвездий неизменный
Пред Вседержителем Творцом.
Искусство — гимн души чудесный;
Его гармонией небесной
Полны долины и леса.
Оно — язык любви могучий,
Где в хоре сладостных созвучий
Слились природы голоса.
Искусство — гений обновитель!
Оно — великий победитель,
Вносящий свет и красоту
И отражающий природу.
Рабам дает оно свободу,
Свободным — счастья высоту.
1885 г.
Покуда песен столь желанных,
Столь юных и благоуханных
Не растоптала чернь — вдали
От оскорбившего их света,
Они вокруг чела поэта
И зеленели, и цвели.
Теперь же с дерева родного
Ненастьем сорваны сурово,
В пыли дорог загрязнены —
Цветы кружатся, и рассеян
Их рой желтеющий, развеян
По воле ветра и волны.
Как лист осенний пожелтевший,
У ног я вижу облетевший,
Гонимый ветром лепесток,
И чернь, глумясь над побежденным,
Над деревом листов лишенным,
Ногами топчет мой венок.
В искусстве—слава и свобода!
Чело великаго народа
Оно украсило венцом,
Сияя дивно над вселенной,
Как блеск созвездий неизменный
Пред Вседержителем Творцом.
Искусство—гимн души чудесный;
Его гармонией небесной
Полны долины и леса.
Оно—язык любви могучий,
Где в хоре сладостных созвучий
Слились природы голоса.
Искусство—гений обновитель!
Оно—великий победитель,
Вносящий свет и красоту
И отражающий природу.
Рабам дает оно свободу,
Свободным—счастья высоту.
Когда поэт, гонимый миром гений,
Парить на крыльях вдохновений
В безбрежности великой устает —
Он замедляет свой полет,
Меж горнею страной и сумраком могилы
Подняться к небесам он не имеет силы
И, временно спускаяся с высот,
Он ищет отдыха в земной доступной страсти:
Подобно гордому полярному орлу,
Когда в метель ненастную и мглу
В изнеможеньи тот спускается на снасти,
На груду старую канатов у руля
Затертого меж льдами корабля.
Мы встретились с тобой, но слово утешенья
немело на устах перед твоей тоской,
стоял ты предо мной, как жертва осужденья,
с улыбкой горькою, печальной и больной.
Сжимая руку мне, молчал ты, но в молчанье
сказалось столько мук и тайного страданья.
Твой взгляд горел тогда каким-то блеском горя,
была то молния из грозных облаков,
что озаряет лишь одну поверхность моря,
скрывая глубь его от смелых моряков.
Quand l´иmрие а роrté l'outragе au sanctuaиrе…
Когда осквернена святыня дерзновенно —
Испуганный народ спешит покинуть храм,
И только верный жрец богини неизменно
Еще восторженней склоняя там колена,
Приносит ей мольбы и курит фимиам.
Свобода Франции, и ты лежишь во прахе,
Но с верой прежнею, в благоговейном страхе
Спешат жрецы твои к разбитым алтарям…
1894 г.
Надейся, о дитя! Все завтра, завтра снова
И завтра и всегда. Верь в Божью благодать!
Надейся, и когда заря зардеть готова,
Благословенья мы с молитвой будем ждать.
За грех, о, ангел мой, нам суждены страданья.
Быть может, за святой молитвы лишний час,
Господь, благословив и слезы покаянья
И грезы чистоты, — благословит и нас.
Меж тем, как сыплются над городом гранаты
И рушатся во прах твердыни и палаты,
О, Мудрость дивная, воздвигни свой шатер
Среди враждующих и сеющих раздор;
Поведай, спутница божественного Данта,
Какими пушками, достойными гиганта,
Им нужно запастись, и чем их зарядить,
Чтоб мысли вековой твердыню сокрушить?