Смутило солнечный уют,
Зашелестело. И проворно
Прозрачно-блещущие зерна
С листвы и хвои вниз текут.
Льют перламутровой слезою
И, серебрясь в тени, как ртуть,
Спешат, торопятся сверкнуть
Под розоватой бирюзою.
В квартире пахнет яблоком осенним
И рыжиком, и медом, и сосной.
Холодный день заглядывает в сени
И гонится за речкой ледяной.
Недавний друг, уехавший знакомый,
Мерещится по вечерам, в тени…
Она идет с медлительной истомой,
Такая же прозрачная, как дни.
Ты стареешь Рублевской иконой,
Край серебряных яблонь и снега,
Край старушек и низких балконов,
Теплых домиков и почтальонов,
Разезжающих в тряских телегах.
Там, в просторе уездного дома –
Никого. Только бабушка бродит.
Так же выстланы сени соломой,
Тот же липовый запах знакомый,
Не звенят соловьиной весной
Серебристые грустные зимы,
Но опять над опушкой лесной
Льется воздух березовым дымом.
Снег ли марта повеял теплом
И дыханьем листвы скороспелой…
Я смеюсь горячо и светло
Над сосной, по-декабрьскому белой.
В очках рябинового цвета,
Огромный оперенный ком,
Среди запутавшихся веток
Шипел, болтал над сосняком.
И сосны, в рыжем небе вздыбив
Верхушек черные горбы,
Дрожали, покрывались зыбью
От непонятной ворожбы.
А через два года тридцать мне!
И путь мой такой же, как у всех,
Что шли, как я, со мной наравне
В декабрьских сугробах, в майской росе.
Военное солнце встает из тьмы, –
Жизнь стонет над белой смертью рек.
Я вспомнил, как умирали мы
И как начинался двадцатый век.
Дом, как флакон, – хоть пробкой запечатай, –
Сухим цветочным запахом налит.
В браслетах желтых шершень полосатый,
Кружась, по светлой комнате звенит, –
И плавают лучистые квадраты.
Над кафельною печкой, поперек
Просторной этой комнаты протянут
Тугой струною бронзовый шнурок:
На нем грибы коричневые вянут, –
Вечер пал на плечи смуглых пашен
Тишиной березовой весны.
Стала жизнь невозвратимо нашей,
И хотелось жить до седины.
Ветер пел, тревожился осинник
И на луг просеялась роса.
Сник закат за медленные сини,
За глухие смутные леса.
Раскурился, прошелся по лужам и кладкам
Дров, разлегся в ветвях над крыльцом,
На репьях и дворе, где замерзшая кадка
В солнце кажется нам леденцом.
Первый снег и мороз. День светлее и чище,
Чем вчера. Неожиданно, вдруг
Он синицей в открытую форточку свищет
И качает серебряный сук.
Сквозь ставни, в щели – елкой,
Сиренью и малиной –
Несчитанный, без толку
Льет запах за гардины.
В ночной и смутной спальне,
Когда замолкнул ливень,
Углы и умывальник
Темней и молчаливей.
Светлей, теплей студеная река.
Село зарю встречает петухами.
Стеклянный огонек росистого цветка
В моих глазах горит, не потухая.
Его держала женская рука
Над этой посветлевшею рекою.
Стеклянный огонек росистого цветка
Еще цветет ушедшей теплотою.
Подуло с чердака,
Пересчитало ветки;
Над домиком соседки
Свалило облака.
Углом загнуло скатерть,
Ударилось в стекло;
Рудбекии снесло
На брошенное платье.
Отстали крякуши. Глядят в тростниках
На озеро, – шире пустыни, –
На утренний ветер в стеклянных кустах,
На синие льдинки в крутых берегах,
На белое утро, на иней.
Лететь бы!.. От стаи не сыщешь следа, –
Его не оставили птицы…
Как будто бы утром пришли навсегда
Холодное небо, нагая вода
И зимняя песня синицы…