Не семью печатями алмазными
В Божий рай замкнулся вечный вход,
Он не манит блеском и соблазнами,
И его не ведает народ.Это дверь в стене, давно заброшенной,
Камни, мох и больше ничего,
Возле — нищий, словно гость непрошеный,
И ключи у пояса его.Мимо едут рыцари и латники,
Трубный вой, бряцанье серебра,
И никто не взглянет на привратника,
Светлого апостола Петра.Все мечтают: «Там, у гроба Божия,
Двери рая вскроются для нас,
На горе Фаворе, у подножия,
Прозвенит обетованный час».Так проходит медленное чудище,
Завывая, трубит звонкий рог,
И апостол Петр в дырявом рубище,
Словно нищий, бледен и убог.
Полночь сошла, непроглядная темень,
Только река от луны блестит,
А за рекой неизвестное племя,
Зажигая костры, шумит.Завтра мы встретимся и узнаем,
Кому быть властителем этих мест;
Им помогает чёрный камень,
Нам — золотой нательный крест.Вновь обхожу я бугры и ямы,
Здесь будут вещи, мулы — тут.
В этой унылой стране Сидамо
Даже деревья не растут.Весело думать: если мы одолеем, —
Многих уже одолели мы, —
Снова дорога жёлтым змеем
Будет вести с холмов на холмы.Если же завтра волны Уэбы
В рёв свой возьмут мой предсмертный вздох,
Мёртвый, увижу, как в бледном небе
С огненным чёрный борется бог.
Много есть людей, что, полюбив,
Мудрые, дома себе возводят,
Возле их благословенных нив.
Дети резвые за стадом бродят.
А другим — жестокая любовь,
Горькие ответы и вопросы,
С желчью смешана, кричит их кровь,
Слух их жалят злобным звоном осы.
А иные любят, как поют,
Как поют, и дивно торжествуют,
В сказочный скрываются приют;
А иные любят, как танцуют.
Как ты любишь, девушка, ответь,
По каким тоскуешь ты истомам?
Неужель ты можешь не гореть
Тайным пламенем, тебе знакомым?
Если ты могла явиться мне
Молнией слепительной Господней,
И отныне я горю в огне,
Вставшем до небес из преисподней?
Утро девушки
Сон меня сегодня не разнежил,
Я проснулась рано поутру
И пошла, вдыхая воздух свежий,
Посмотреть ручного кенгуру.
Он срывал пучки смолистых игол,
Глупый, для чего-то их жевал,
И смешно, смешно ко мне запрыгал,
И еще смешнее закричал.
У него так неуклюжи ласки
Но и я люблю ласкать его,
Чтоб его коричневые глазки
Мигом осветило торжество.
А потом, охвачена истомой,
Я мечтать уселась на скамью;
Что ж нейдет он, дальний, незнакомый,
Тот один, которого люблю!
Мысли так отчетливо ложатся,
Словно тени листьев поутру.
Я хочу к кому-нибудь ласкаться,
Как ко мне ласкался кенгуру.
Вы сегодня не вышли из спальни,
И до вечера был я один,
Сердце билось печальней, и дальний
Падал дождь на узоры куртин.Ни стрельбы из японского лука,
Ни гаданья по книгам стихов,
Ни блок-нотов! Тяжелая скука
Захватила и смяла без слов.Только вечером двери открылись,
Там сошлись развлекавшие Вас:
Вышивали, читали, сердились,
Говорили и пели зараз.Я хотел тишины и печали,
Я мечтал вас согреть тишиной,
Но в душе моей чаши азалий
Вдруг закрылись, и сами собой.Вы взглянули… и, стула бесстрастней,
Встретил я Ваш приветливый взгляд,
Помня мудрое правило басни,
Что, чужой, не созрел виноград.
Издавна люди уважали
Одно старинное звено,
На их написано скрижали:
«Любовь и Жизнь — одно».
Но вы не люди, вы живете,
Стрелой мечты вонзаясь в твердь,
Вы слейте в радостном полете
Любовь и Смерть.
Издавна люди говорили,
Что все они рабы земли
И что они, созданья пыли,
Родились и умрут в пыли.
Но ваша светлая беспечность
Зажглась безумным пеньем лир,
Невестой вашей будет Вечность,
А храмом — мир.
Все люди верили глубоко,
Что надо жить, любить шутя
И что жена — дитя порока,
Стократ нечистое дитя.
Но вам бегущие годины
Несли иной нездешний звук,
И вы возьмете на Вершины
Своих подруг.
Зачарованный викинг, я шел по земле,
Я в душе согласил жизнь потока и скал,
Я скрывался во мгле на моем корабле,
Ничего не просил, ничего не желал.В ярком солнечном свете — надменный павлин,
В час ненастья — внезапно свирепый орел,
Я в тревоге пучин встретил остров ундин,
Я летучее счастье, блуждая, нашел.Да, я знал, оно жило и пело давно,
В дикой буре его сохранилась печать,
И смеялось оно, опускаясь на дно,
Подымаясь к лазури, смеялось опять.Изумрудным покрыло земные пути,
Зажигало лиловым морскую волну…
Я не смел подойти и не мог отойти,
И не в силах был словом порвать тишину.
Слушай веления мудрых,
Мыслей пленительный танец.
Бойся у дев златокудрых
Нежный заметить румянец.От непостижного скройся —
Страшно остаться во мраке.
Ночью весеннею бойся
Рвать заалевшие маки.Девичьи взоры неверны,
Вспомни сказанья Востока;
Пояс на каждой пантерный,
Дума у каждой жестока.Сердце пронзенное вспомни,
Пурпурный сок виноградин,
Вспомни, нет муки огромней,
Нету тоски безотрадней.Вечером смолкни и слушай,
Грезам отдавшись беспечным.
Слышишь, вечерние души
Шепчут о нежном и вечном.Ласковы быстрые миги,
Строги высокие свечи,
Мудрые, старые книги,
Знающих тихие речи.
Только усталый достоин молиться богам,
Только влюблённый — ступать по весенним лугам! На небе звезды, и тихая грусть на земле,
Тихое «пусть» прозвучало и тает во мгле.Это — покорность! Приди и склонись надо мной,
Бледная дева под траурно-черной фатой! Край мой печален, затерян в болотной глуши,
Нету прекраснее края для скорбной души.Вон порыжевшие кочки и мокрый овраг,
Я для него отрекаюсь от призрачных благ.Что я: влюблён или просто смертельно устал?
Так хорошо, что мой взор, наконец, отблистал! Тихо смотрю, как степная колышется зыбь,
Тихо внимаю, как плачет болотная выпь.
«Вы задумчивы, маркиза?
Вы больны?
— Ах, мой друг, одни капризы
От луны.Я люблю вас с новой страстью
Вновь и вновь.
— Я давно не верю в счастье
И любовь.Но вокруг нас бродят пары,
Влюблены.
— Это чары, только чары
От луны.Я хочу иль их развеять
Иль пропасть.
— Ах, Луи, как сладко верить
В вашу власть! Но какой искать награды
Я бы мог?
— Боже! Всё, чего вам надо,
Мой цветок? Если так, то всё готово,
Я нашёл.
Но должны сдержать вы слово.
— Хорошо!»И помчали духи мрака
В вышину:
Сирано де Бержераком
На луну.И рука его простёрла
Звонкий бич,
Чтоб схватить луну за горло
И избить.
Как могли мы прежде жить в покое
И не ждать ни радостей, ни бед,
Не мечтать об огнезаром бое,
О рокочущей трубе побед.
Как могли мы… Но еще не поздно.
Солнце духа наклонилось к нам.
Солнце духа благостно и грозно
Разлилось по нашим небесам.
Расцветает дух, как роза мая,
Как огонь, он разрывает тьму.
Тело, ничего не понимая,
Слепо повинуется ему.
В дикой прелести степных раздолий,
В тихом таинстве лесной глуши
Ничего нет трудного для воли
И мучительного для души.
Чувствую, что скоро осень будет,
Солнечные кончатся труды,
И от древа духа снимут люди
Золотые, зрелые плоды.
Музы, рыдать перестаньте,
Грусть вашу в песнях излейте,
Спойте мне песню о Данте
Или сыграйте на флейте.Дальше, докучные фавны,
Музыки нет в вашем кличе!
Знаете ль вы, что недавно
Бросила рай Беатриче, Странная белая роза
В тихой вечерней прохладе…
Что это? Снова угроза
Или мольба о пощаде? Жил беспокойный художник.
В мире лукавых обличий —
Грешник, развратник, безбожник,
Но он любил Беатриче.Тайные думы поэта
В сердце его прихотливом
Стали потоками света,
Стали шумящим приливом.Музы, в сонете-брильянте
Странную тайну Отметьте,
Спойте мне песню о Данте
И Габриеле Россетти.
Ушла… Завяли ветки
Сирени голубой,
И даже чижик в клетке
Заплакал надо мной.Что пользы, глупый чижик,
Что пользы нам грустить,
Она теперь в Париже,
В Берлине, может быть.Страшнее страшных пугал
Красивым честный путь,
И нам в наш тихий угол
Беглянки не вернуть.От Знаменья псаломщик
В цилиндре на боку,
Большой, костлявый, тощий,
Зайдет попить чайку.На днях его подруга
Ушла в веселый дом,
И мы теперь друг друга
Наверное поймем.Мы ничего не знаем,
Ни как, ни почему,
Весь мир необитаем,
Неясен он уму.А песню вырвет мука,
Так старая она:
— «Разлука ты, разлука,
Чужая сторона!»
Какая смертная тоска
Нам приходить и ждать напрасно.
А если я попал в Чека?
Вы знаете, что я не красный!
Нам приходить и ждать напрасно
Пожалуй силы больше нет.
Вы знаете, что я не красный,
Но и не белый, — я — поэт.
Пожалуй силы больше нет
Читать стихи, писать доклады,
Но и не белый, — я — поэт,
Мы все политике не рады.
Писать стихи, читать доклады,
Рассматривать частицу «как»,
Путь к славе медленный, но верный:
Моя трибуна — Зодиак!
Высоко над земною скверной
Путь к славе медленный, но верный.
Но жизнь людская так легка,
Высоко над земною скверной
Такая смертная тоска.
Моё прекрасное убежище —
Мир звуков, линий и цветов,
Куда не входит ветер режущий
Из недостроенных миров.Цветок сорву ли — буйным пением
Наполнил душу он, дразня,
Чаруя светлым откровением,
Что жизнь кипит и вне меня.Но также дорог мне искусственный,
Взлелеянный мечтою цвет,
Он мозг дурманит жаждой чувственной
Того, чего на свете нет.Иду в пространстве и во времени,
И вслед за мной мой сын идет
Среди трудящегося племени
Ветров, и пламеней, и вод.И я приму — о, да, не дрогну я! —
Как поцелуй иль как цветок,
С таким же удивленьем огненным
Последний гибельный толчок.
Мореплаватель Павзаний
С берегов далеких Нила
В Рим привёз и шкуры ланей,
И египетские ткани,
И большого крокодила.Это было в дни безумных
Извращений Каракаллы.
Бог веселых и бездумных
Изукрасил цепью шумных
Толп причудливые скалы.В золотом, невинном горе
Солнце в море уходило,
И в пурпуровом уборе
Император вышел в море,
Чтобы встретить крокодила.Суетились у галеры
Бородатые скитальцы.
И изящные гетеры
Поднимали в честь Венеры
Точно мраморные пальцы.И какой-то сказкой чудной,
Нарушителем гармоний,
Крокодил сверкал у судна
Чешуею изумрудной
На серебряном понтоне.
Если встретишь меня, не узнаешь!
Назовут — едва ли припомнишь!
Только раз говорил я с тобою,
Только раз целовал твои руки.Но клянусь — ты будешь моею,
Даже если ты любишь другого,
Даже если долгие годы
Не удастся тебя мне встретить! Я клянусь тебе белым храмом,
Что мы вместе видели на рассвете,
В этом храме венчал нас незримо
Серафим с пылающим взором.Я клянусь тебе теми снами,
Что я вижу теперь каждой ночью,
И моей великой тоскою
О тебе в великой пустыне, —В той пустыне, где горы вставали,
Как твои молодые груди,
И закаты в небе пылали,
Как твои кровавые губы.
Словно ветер страны счастливой,
Носятся жалобы влюблённых.
Как колосья созревшей нивы,
Клонятся головы непреклонных.
Запевает араб в пустыне —
«Душу мне вырвали из тела».
Стонет грек над пучиной синей —
«Чайкою в сердце ты мне влетела».
Красота ли им не покорна!
Теплит гречанка в ночь лампадки,
А подруга араба зёрна
Благовонные жжёт в палатке.
Зов один от края до края,
Шире, всё шире и чудесней,
Угадали ли вы, дорогая,
В этой бессвязной и бедной песне?
Дорогая с улыбкой летней,
С узкими, слабыми руками
И, как мёд двухтысячелетний,
Душными, чёрными волосами.
Её Императорскому Высочеству великой княжне Анастасии Николаевне ко дню рожденияСегодня день Анастасии,
И мы хотим, чтоб через нас
Любовь и ласка всей России
К Вам благодарно донеслась.Какая радость нам поздравить
Вас, лучший образ наших снов,
И подпись скромную поставить
Внизу приветственных стихов.Забыв о том, что накануне
Мы были в яростных боях,
Мы праздник пятого июня
В своих отпразднуем сердцах.И мы уносим к новой сече
Восторгом полные сердца,
Припоминая наши встречи
Средь царскосельского дворца.Прапорщик Н. Гумилев.
Царскосельский лазарет.
Большой Дворец
Солнце катится, кудри мои золотя,
Я срываю цветы, с ветерком говорю.
Почему же не счастлив я, словно дитя,
Почему не спокоен, подобно царю? На испытанном луке дрожит тетива,
И все шепчет и шепчет сверкающий меч.
Он, безумный, еще не забыл острова,
Голубые моря нескончаемых сеч.Для кого же теперь вы готовите смерть,
Сильный меч и далеко стреляющий лук?
Иль не знаете вы — завоевана твердь,
К нам склонилась земля, как союзник и друг; Все моря целовали мои корабли,
Мы почтили сраженьями все берега.
Неужели за гранью широкой земли
И за гранью небес вы узнали врага?