Когда подругою небесной
Зовет меня влюбленный друг, —
Какою бурею телесной
Ему ответствует мой дух.Какою ревностью горячей
Душа к земле пригвождена!
Не называй меня иначе, —
Я только смертная жена.Я знаю пыльные дороги,
На милой коже тлен и тень,
И каждый пестрый и убогий,
Закату обреченный день.И все блаженные юродства
Неутоляющей любви,
Когда два духа ищут сходства
В одной судьбе, в одной крови.Благословим светло и просто
Земное, горькое вино,
Пока иным в тиши погоста
Нам причаститься не дано.
Засыпаю рано, как дети,
Просыпаюсь с первыми птицами,
И стихи пишу на рассвете,
И в тетрадь, между страницами,
Как закладку красного шёлка,
Я кладу виноградный лист.Разгорается золотом щёлка
Между ставнями. Белый батист
Занавески ветер колышет,
Словно утро в окно моё дышит
Благовоньем долин
И о новой заре лепечет.Встать. Холодной воды кувшин
Опрокинуть на сонные плечи,
Чтобы утра весёлый озноб
Залил светом ночные трещинки.
А потом так запеть, — чтобы песни потоп
Всех дроздов затопил в орешнике!
Любань, и Вишера, и Клин —
Маршрут былых дистанций…
Был счастьем перечень один
Знакомых этих станций.Казалось — жизнь моя текла
Сама по этим шпалам,
Огнем зелёным в путь звала,
Предупреждала алым! И сколько встреч, разлук и слёз,
И сколько ожиданий!
Красноречивых сколько роз
И роковых свиданий! Всё позади, всё улеглось,
В другое путь направлен,
И мчит других электровоз,
Сверхскоростью прославлен.Но вот рассвет над Бологим
Ничуть не изменился,
Как будто времени над ним
Сам бег остановился.
Памяти братаНа плиты холодные, на дорожки пустынные
Роняют листья каштаны тёмные.
На камне разрушенном, на могиле заброшенной
Прочесть так трудно слова полустёртые: «О, Господи, Господи!
Пошли ему праздник, нетленный и радостный,
С прозрачной молитвой, с цветами белыми
И с тихой румяной песнею утренней,
Пошли ему, Господи!»На камне разрушенном, на могиле заброшенной
Прочесть так трудно слова полустёртые.
Средь шума победного всемогущих и радостных
Услышать так трудно молитвы забытые.
Я не прячу прядь седую
В тусклом золоте волос.
Я о прошлом не тоскую, —
Так случилось, так пришлось.Всё светлее бескорыстье,
Всё просторней новый дом,
Всё короче, проще мысли
О напрасном, о былом.Но не убыль, не усталость
Ты несёшь в мой дом лесной,
Молодая моя старость
С соучастницей-весной! Ты несёшь ко мне в Заречье
Самый твой роскошный дар:
Соловьиный этот вечер
И черёмухи угар.Ты несёшь такую зрелость
И такую щедрость сил,
Чтобы петь без слов хотелось
И в закат лететь без крыл.
Яблоко, надкушенное Евой,
Брошенное на лужайке рая,
У корней покинутого древа
Долго пролежало, загнивая.Звери, убоявшись Божья гнева,
Страшный плод не трогали, не ели,
Не клевали птицы и не пели
Возле кущ, где соблазнилась Ева.И творец обиженный покинул
Сад цветущий молодого рая
И пески горячие раскинул
Вкруг него от края и до края.Опустился зной старозаветный
И спалил цветы, деревья, кущи,
Но оставил плод едва заметный,
Яблоко, что проклял Всемогущий.И пески тогда его накрыли…
Фаусту прикидывался пуделем,
Женщиной к пустыннику входил,
Простирал над сумасшедшим Врубелем
Острый угол демоновых крыл.Мне ж грозишь иными приворотами,
Душу испытуешь красотой,
Сторожишь в углах перед киотами
В завитке иконы золотой.Закипаешь всеми злыми ядами
В музыке, в преданиях, в стихах.
Уязвляешь голосами, взглядами,
Лунным шаром бродишь в облаках.А когда наскучит сердцу пениться,
Косу расплету ночной порой, —
Ты глядишь из зеркала смиренницей
Мною, нечестивою, самой.
Больше не будет свиданья,
Больше не будет встречи.
Жизни благоуханье
Тленьем легло на плечи.Как же твоё объятие,
Сладостное до боли,
Стало моим проклятием,
Стало моей неволей? Нет. Уходи. Святотатства
Не совершу над любовью.
Пусть — монастырское братство,
Пусть — одиночество вдовье, Пусть за глухими вратами —
Дни в монотонном уборе.
Что же мне делать с вами,
Недогоревшие зори? Скройтесь вы за облаками,
Больше вы не светите!
Озеро перед глазами,
В нем — затонувший Китеж.
Грехи — поводыри слепых,
А я — недвижная, но зрячая,
И не туманит кровь горячая
Раздумий медленных моих.Что делать тем, кто тишь на дне
Хранит, как влагу первородную,
Для грубой нивы непригодную,
Кого баюкают во снеНе руки душные любовника,
А дикая звезда Арктур,
Чей рот для поцелуя хмур
И горче ягоды терновника! Прости, что я тебе жена,
Что расплескала, нерадивая,
Усладу, не испив до дна
Что жизнь моя неторопливая
Просторна слишком для любви…
Забудь, не мучай, не зови!
В терракотовый выкрашен цвет
Пропеллер из лёгкой жести,
А креста на могиле нет,
Но цветы и венки на месте.Под пропеллером фотография —
Юный летчик, мальчик совсем,
И взамен любой эпитафии
Этот дважды простреленный шлем.Обречён на дожди и на ветер
Коленкор похоронной ленты.
Обречён увядать букетик,
На пропеллер положенный кем-то.Жизнь заботы и почести делит,
А смерть собирает в одно.
Крест простой, жестяной ли пропеллер, —
Ей, бывалой, не всё ли равно?
Вещи есть совсем обычные,
Незаметные, привычные, —
И не думаем о них,
Например, вот эта палочка,
Путевод и выручалочка,
Антигона всех слепых.Мне она сегодня спутница,
От любой беды заступница,
Шепчет: «Стой, не торопись,
Осторожно, помаленечку
Отыщи ногой ступенечку
И на ней не оступись! Я в пути твоём разведчица,
Я за каждый шаг ответчица,
Шарю, шарю впереди…
Здесь — ложбинка, здесь — обочина,
Здесь тропа дождём источена,
Ну, а здесь — смелей иди!»
Живые розы у надгробья
Как вызов мёртвой куртизанке.
Глядит любовник исподлобья
На красоты твоей останки.Всё выжато, как гроздья спелые,
Всё выпито до капли. Баста.
Молчат уста окаменелые,
Уста, целованные часто.Любовь и смерть, как две соперницы,
Здесь обнялись в последней схватке.
А людям почему-то верится,
Что всё как надо, всё в порядке.Вот только розы вянут. Душно.
Да воском кисея закапана.
И кто-то шепчет равнодушно
О недостаточности клапана.
Внучке Наташе ТолстойВот карточка. На ней мне — десять лет.
Глаза сердитые, висок подпёрт рукою.
Когда-то находили, что портрет
Похож, что я была действительно такою.Жар-птицей детство отлетело вдаль,
И было ль детство? Или только сказка
Прочитана о детстве? И жива ль
На свете девочка, вот эта сероглазка? Но есть свидетельство. И не солжёт оно.
Ему, живому, сердце доверяет:
Мне трогательно видеть и смешно,
Как внучка в точности мой облик повторяет.
Горит свеча. Ложатся карты.
Смущенных глаз не подниму.
Прижму, как мальчик древней Спарты,
Лисицу к сердцу своему.Меж чёрных пик девяткой красной,
Упавшей дерзко с высоты,
Как запоздало, как напрасно
Моей судьбе предсказан ты! На краткий миг, на миг единый
Скрестили карты два пути.
А путь наш длинный, длинный, длинный,
И жизнь торопит нас идти.Чуть запылав, остынут угли,
И стороной пройдет гроза…
Зачем же веще, как хоругви,
Четыре падают туза?
Мысли умницы,
Благоразумницы,
А тело брезгливое,
А сердце несчастливое, —
Вот она — судьба неторопливая,
Как избавиться?
Взять бы да расправиться
С красотой лукавою
С тихой павою,
Позабавить себя новою забавою!
Кланялась гулящим,
Людям пропащим —
Примите изменницу,
Развяжите пленницу,
Угостите зельем и меня смиренницу!
Крикнули: — Монашка,
С такими-то тяжко.
Проходи, не спрашивай,
Знай себе докашивай
Злую лебеду, —
С нами соберешь её в аду!
Надеть бы шапку-невидимку……Так на страницах дневника
Писала я давно когда-то:
Девичий вензель «Н» и «К»
В конце страницы желтоватой… На пожелтевшие листы
Гляжу сквозь слез невольных дымку.
Дитя, дитя! Куда же ты
Девало шапку-невидимку? На разорение твоё
Слетела птиц полночных стая,
Клюет, терзает вороньё,
По ветру сердце разметая.И лишь предсмертной муки дрожь
Ты, как и все на свете люди,
На приговор последних судей
Изнемогая, донесешь.
В кухне крыса пляшет с голоду,
В темноте гремит кастрюлями.
Не спугнуть её ни холодом,
Ни холерою, ни пулями.
Что беснуешься ты, старая?
Здесь и корки не доищешься,
Здесь давно уж злою карою,
Сновиденьем стала пища вся.
Иль со мною подружилась ты
И в промерзшем этом здании
Ждёшь спасения, как милости,
Там, где теплится дыхание?
Поздно, друг мой, догадалась я!
И верна и невиновна ты.
Только двое нас осталося —
Сторожить пустые комнаты.
Там, в двух шагах от сердца моего,
Харчевня есть — «Сиреневая ветка».
Туда прохожие заглядывают редко,
А чаще не бывает никого.Туда я прихожу для необычных встреч.
За столик мы, два призрака, садимся,
Беззвучную ведём друг с другом речь,
Не поднимая глаз, глядим — не наглядимся.Галлюцинация ли то, иль просто тени,
Видения, возникшие в дыму,
И жив ли ты, иль умер, — не пойму…
А за окном наркоз ночной сирени
Потворствует свиданью моему.
Березы озябшие, березы тонкие,
Над вами кружатся галки звонкие, Над вами стынет небо морозное,
У берега бьется река многослезная.Опять прихожу к вам дорогой прибрежной,
Дорогой вечерней, дорогою снежной.И долго стою, и уйти мне не хочется,
И знаю, что к прошлому душа не воротится, И знаю, что прошлое душой не забудется,
Последние радости в печалях заблудятся… Березки озябшие, березки слабые,
Ах, если б весну вашу встретить могла бы я!
На крыше пост. Гашу фонарь.
О, эти розовые ночи!
Я белые любила встарь, —
Страшнее эти и короче.В кольце пожаров расцвела
Их угрожающая алость.
В ней всё сгорит, сгорит дотла
Всё, что от прошлого осталось.Но ты, бессонница моя,
Без содрогания и риска
Глядишь в огонь небытия,
Подстерегающий так близко, Заворожённая глядишь,
На запад, в зарево Кронштадта,
На тени куполов и крыш…
Какая глушь! Какая тишь!
Да был ли город здесь когда-то?