Ветер гонит желтых листьев стаю,
Коля смотрит и сосет свой пальчик.
Я сижу над теплой чашкой чаю,
По чаинкам тоненьким гадаю —
Девочка родится или мальчик.
Не узнать — и бог с ним, не досада.
Все равно, как ни гадай, — ребенок.
И в душе я милой мысли рада,
Что, пожалуй, нынче будет надо
Загодя порыться меж пеленок.
Смех и говор. В пестрой юбке обезьянка
Корчит уж «как баба ходит по воду»,
И гудит «Тоску по родине» шарманка;
Я же к птичке в клетке «счастье» брать иду.
Но с таким стараньем клювом вынимает
Птичка серая мне голубой билет,
Что душа невольно верить ей желает:
«Не обманешь?» — «Нет!»
«Серьезно, птичка, нет?»
На нас томительно, угрюмо наплывает
В выси чудовище, окутанное мглою.
Все стихнуло. Но вот блестящей полосою
Меч огневой ее внезапно рассекает.
Ударил метко он — и грохот прокатился!
Блистает грозный меч, удары не смолкают,
И кровь холодная уж бурно вниз спадает,
А люди говорят, что это дождь пролился.
Счастье, ты вчера блеснуло мне несмело,
И поверилось, что жизнь проста, легка,
В сердце зыбком что-то пело и болело,
Радость душу мне щемила, как тоска.
А сегодня вновь мечтой себя туманю,
Книгу развернул, но не могу читать.
Как случилося, что полюбил я Аню,
Разве знаю я? Да и к чему мне знать?
Седоусый, сгорбленный, я залег под тиной
И годами греюсь — сплю на дне реки.
Поросло травой лицо, словно паутиной,
Засыпают грудь мне желтые пески.
Над водой у берега тихо спит осока,
Да лоза зеленая сетует-шумит,
Волны тихо катятся и бегут далеко, —
Вся кругом природа сном извечным спит.
Хорошо прозрачной теплой ночью мая
В травах светляков зеленый свет горит.
Хорошо на небе россыпь золотая
Звезд блестящих переливчато дрожит.
В этот час душа широко раскрывает
Крылья белые, помятые житьем,
И, взмахнувши вольно ими, улетает
В царство сказки, все овеянное сном.
Слушай, Рона, эту сказочку про «гагу»:
Мама просит, что б в кровать она легла;
«Гага» маме говорит: «Не лягу», —
Мама «гагу» «амке» отдала.
Если, Роночка, ты встанешь спозаранку
Или если спать не будешь по ночам, —
Позову я к нам большую «амку»,
Этой «амке» Роночку отдам.
Тут рос густой, суровый бор,
И леший жил; когда ж топор
В бору раздался, — леший сгинул
И, уж невиданный с тех пор.
Нам зеркальце свое покинул.
Как будто в мир иной окно,
Лежит, спокойное, оно,
Теченье жизни отражает
И все, что сгинуло давно,
В холодной глубине скрывает.
Изящный сад — такой, как у Ватто:
Белеют статуи в листве зеленой,
Вдали — прохладный грот, фонтан бессонный.
Беседка… Верно, саду лет уж сто.
Весь погружен душой в былые дни.
Смотрю мечтательно, рассеянно листаю
Поэта нового… и закрываю,
Смущенный тем, что это не Парни.
Бледный, хилый, все ж люблю я
Твой и мудрый и кипучий стих, Анакреон!
Ум он будит, кровь волнуя,
Радость бодрая в нем дышит, веет жизнью он.
Стих такой, как дар природы,
Виноградное густое, светлое вино:
Дни идут, проходят годы.
Но становится с годами все хмельней оно.
Загорелись кровью очи. Вот несется
С темной елки звук тоски и смеха,
И далеко голос отдается —
Прокатилося по лесу эху.
Испугавшись, ждешь конца кошмарной ночи.
Будто бы идет лесун столикий —
И краснеют, отливают кровью очи,
Не смолкает смех глухой и дикий.
Скоро вечер в прошедшее канет.
Блещут звезды пушистые, светит
Месяц бледный, холодный и тянет
Из реки серебристые сети.
В них русалки запутали косы, —
Рвут и путают влажные нити…
Ночь плывет над землей, сеет росы,
Тихо шепчет русалкам: «Усните».
У дороги в чистом поле
Могила стоит;
Вокруг метель крутит,
Гуляет, шумит.
На могиле одинокой
Калина растет;
Ее ветер обвивает,
Метель гнет,
И вокруг этой могилы
Поет-гудит
Про того, кто в чистом поле
Похороненный спит...
Подыми к небесам свои взоры —
И ты станешь опять, как дитя,
И затихнут больные укоры,
Пропадут, от души отлетя.
Ей не нужно ни счастья, ни ласки,
В сердце нет ни тоски, ни забот.
Ты — царевич мечтательной сказки.
Эта тучка — ковер-самолет.
Красавец юный, Триолет.К. Фофанов
На солнце загляделся я,
И солнце очи ослепило.
Затем, что сердце свет любило,
На солнце загляделся я.
Наощупь я пошел, но была
Не в стыд мне слепота моя:
На солнце загляделся я,
И солнце очи ослепило.
Бор шумел, навевал странный сон,
А в нем тихо гул раздавался, —
Это в небе лесун колыхался
На вершинах сосновых крон.
Ему месяц печальный светил,
Подымали кресты в небо ели, —
И там в синей небесной купели
Душу дикую он окрестил.
Уж синее небо темнеет.
День кончился, ночь впереди.
Блистательных звезд ожерелья
Порвались на божьей груди.
Рассыпались звезды и чутко
На землю, на край наш глядят.
Что ж видят они там, что слышат?
Зачем все дрожат и дрожат?
Сегодня было так тепло.
Что дед — и тот спустился с печи.
Сел там, где горячей пекло,
И грел в тулупе старом плечи.
Виднелся бор, синела даль.
Вкруг пахло медом и травою…
А деду даже и не жаль.
Что скоро будет он землею.
Забудется многое, Клава,
Но буду я помнить всегда.
Как в сердце шипела отрава
Любви, и тоски, и стыда.
Тебя в темно-синем платочке
И песню, что пела мне ты:
Прошли золотые денечки.
Осталися только мечты.
Мне долгое забвенье Вами
Чернее Ваших черных кос.
Пронзает душу остриями
Мне долгое забвенье Вами.
Я побледнел от томных слез
И начал триолет словами:
«Мне долгое забвенье Вами
Чернее Ваших черных кос».