Десять лет и год твоя подруга
Не слыхала, как поет гроза.
Десять лет и год святого юга
Не видали грешные глаза.
Не смущаюсь я речью обидною,
Никого ни в чем не виню.
Ты кончину, мне дай не постыдную
За постыдную жизнь мою.
Не кралось полуденным бродом,
Не числилось в списке планет,
Но прочно своим неприходом
Куда-то запрятало свет.
Не с тобой мне есть угощенье,
Не тебя мне просить прощенья,
Не тебе я в ноги валюсь,
Не тебя по ночам я боюсь…
Я играю в ту самую игру,
От которой я и умру.
Но лучшего ты мне придумать не мог,
Но зачем же такой переполох?
Слышишь, ветер поет блаженный
То, что Лермонтов не допел.
А за стенкою альт колдует —
Это с нами великий Бах.
Безымянная здесь могила
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Чтобы область вся получила
Имя «мученика сего».
Не в таинственную беседку
Поведет этот пламенный мост:
Одного в золоченую клетку,
А другую на красный помост.
Быть страшно тобою хвалимой…
Все мои подсчитала грехи.
И в последнюю речь подсудимой
Ты мои превратила стихи.
Лучше б я по самые плечи
Вбила в землю проклятое тело,
Если б знала, чему навстречу,
Обгоняя солнце, летела.
Уходи опять в ночные чащи,
Там поет бродяга-соловей,
Слаще меда, земляники слаще,
Даже слаще ревности моей.
Путь мой предсказан одною из карт,
Тою, которой не буду…
Из королев на Марию Стюарт,
(Гамлетову Гертруду).
Простишь ли мне эти ноябрьские дни?
В каналах приневских дрожат огни.
Трагической осени скудны убранства.
Напрягаю голос и слух,
Говорю я как с духом дух,
Я зову тебя — не дозовусь,
А со мной только мрак и Русь…
А там, где сочиняют сны,
Обоим — разных не хватило,
Мы видели одни, но сила
Была в нем, как приход весны.
Что-то неладно со мною опять…
Сердце колотится сиро.
Кровь мою солнцу пора показать,
Старому лекарю мира!
Чистый ветер ели колышет,
Чистый снег заметает поля.
Больше вражьего шага не слышит,
Отдыхает моя земля.
Улыбнулся, вставши на пороге,
Умерло мерцание свечи.
Сквозь него я вижу пыль дороги
И косые лунные лучи.
О своем я уже не заплачу,
Но не видеть бы мне на земле
Золотое клеймо неудачи
На еще безмятежном челе.
Может быть, потом ненавидел
И жалел, что тогда не убил.
Ты один меня не обидел,
Не обидевши — погубил.
Вы так вели по бездорожью,
Как в мрак падучая звезда.
Вы были горечью и ложью,
А утешеньем — никогда.
Не то чтобы тебя ищу,
Мне долю не принять такую,
Но в этот кадр тебя вмещу,
В тот пейзаж тебя врисую.
И осталось из всего земного
Только хлеб насущный твой,
Человека ласковое слово,
Чистый голос полевой.
И скупо оно и богато,
То сердце… Богатство таи!
Чего ж ты молчишь виновато?
Глаза б не глядели мои!
И это станет для людей
Как времена Веспасиана,
А было это — только рана
И муки облачко над ней.