В лазури проходит толпа исполинов на битву.
Ужасен их облик, всклокоченный, каменно-белый.
Сурово поют исполины седые молитву.
Бросают по воздуху красно-пурпурные стрелы.
Порою товарищ, всплеснув мировыми руками,
бессильно шатается, дружеских ищет объятий:
порою, закрывшись от стрел дымовыми плащами,
над телом склоняются медленно гибнущих братий!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Дрожала в испуге земля от тяжелых ударов.
Метались в лазури бород снегоблещущих клоки
— и нет их. пронизанный тканью червонных пожаров,
плывет многобашенный город, туманно-далекий.
Поезд плачется. В дали родные
Телеграфная тянется сеть.
Пролетают поля росяные.
Пролетаю в поля: умереть.
Пролетаю: так пусто, так голо…
Пролетают — вон там и вон здесь,
Пролетают — за селами села,
Пролетает — за весями весь;
И кабак, и погост, и ребенок,
Засыпающий там у грудей;
Там — убогие стаи избенок,
Там — убогие стаи людей.
Мать-Россия! Тебе мои песни,
О немая, суровая мать!
Здесь и глуше мне дай и безвестней
Непутевую жизнь отрыдать.
Поезд плачется. Дали родные.
Телеграфная тянется сеть —
Там — в пространства твои ледяные —
С буреломом осенним гудеть.
Кто ходит, кто бродит за прудом в тени?..
Седые туманы вздыхают.
Цветы, вспоминая минувшие дни,
холодные слезы роняют.
О сердце больное, забудься, усни…
Над прудом туманы вздыхают.
Кто ходит, кто бродит на той стороне
за тихой, зеркальной равниной?..
Кто плачет так горько при бледной луне,
кто руки ломает с кручиной?
Нет, нет… Ветерок пробежал в полусне…
Нет… Стелится пар над трясиной…
О сердце больное, забудься, усни…
Там нет никого… Это — грезы…
Цветы, вспоминая минувшие дни,
роняют холодные слезы…
И только в свинцовых туманах они —
грядущие, темные грозы…
Боль сердечных ран,
и тоска растет.
На полях — туман
Скоро ночь сойдет.
Ты уйдешь, а я
буду вновь один…
И пройдет, грозя,
меж лесных вершин
великан седой:
закачает лес,
склон ночных небес
затенит бедой.
Страшен мрак ночной,
коли нет огня…
Посиди со мной,
не оставь меня!..
Буйный ветер спит.
Ночь летит на нас…
Сквозь туман горит
пара красных глаз —
страшен мрак ночной,
коли нет огня…
Посиди со мной,
не оставь меня!
Мне не страшно, нет…
Ты как сон… как луч…
Брызжет ровный свет
из далеких туч…
Надо спать… Всё спит…
Я во сне…
…Вон там
великан стоит
и кивает нам.
Ей, помчались! Кони бойко
Бьют копытом в звонкий лед:
Разукрашенная тройка
Закружит и унесет.Солнце, над равниной кроясь,
Зарумянится слегка.
В крупных искрах блещет пояс
Молодого ямщика.Будет вечер: опояшет
Небо яркий багрянец.
Захохочет и запляшет
Твой валдайский бубенец.Ляжет скатерть огневая
На холодные снега,
Загорится расписная
Золотистая дута.Кони встанут. Ветер стихнет.
Кто там встретит на крыльце?
Чей румянец ярче вспыхнет
На обветренном лице? Сядет в тройку. Улыбнется.
Скажет: «Здравствуй, молодец!»
И опять в полях зальется
Вольным смехом бубенец.
Рой серых сел
Маячит
В голый дол;
Порывы пыли;
Вырывы ковыли.
Сюда отдай бунтующий
Глагол —
В маячащие,
Дующие
Плачи…
Прокопы, торчины, —
Пески…
Маячат трёпы туч
На дико сизом небе…
И точно —
Скорбно скорчены —
Лески;
И точно —
Луч
На недожатом хлебе.
Шатнет листвою
Ерзнувшая
Жуть;
В пустой овраг
По сорным косогорам
Течет ручей, —
Замерзнувшая
Ртуть…
Мой шалый шаг —
В разлом
Пустых
Просторов.
Страх,
Как шарах мышей — в пустых
Парах,
Повиснувших, как сизый камень,
В небе…
Но грянет
Гром,
И станет
Пламень
В прах —
Ерошить: — мглой
Свой,
Яснокрасный
Гребень…
Я —
Словами так немощно
Нем:
Изречения мои — маски…
И —
Рассказываю
Вам всем —
— Рассказываю
Сказки, —
— Потому что —
Мне так суждено,
А почему —
Не понимаю; —
— Потому что —
Все давно ушло во тьму,
Потому что — все равно:
Не знаю, или знаю…
Потому что мне скучно — везде…
Потому что сказка — изумрудная,
Где —
Все — иное…
Потому что так хочется в брызнь
Утех;
Потому что: трудная
Жизнь
у всех —
— С одною развязкою…
Потому что, —
— Наконец, —
— Зачем
Этот ад?
Потому что —
— Один конец
Всем…
И во мне подымается смех
Над
Судьбою
Всех —
— И —
— Над
Собою!..
Посвящается О. М. СоловьевойПусть на рассвете туманно —
знаю — желанное близко…
Видишь, как тает нежданно
Образ вдали василиска?
Пусть всё тревожно и странно…
Пусть на рассвете туманно —
знаю — желанное близко.Нежен восток побледневший
Знаешь ли — ночь на исходе?
Слышишь ли — вздох о свободе —
вздох ветерка улетевший —
весть о грядущем восходе? Спит кипарис онемевший.
Знаешь ли — ночь на исходе? Белые к сердцу цветы я
вновь прижимаю невольно.Эти мечты золотые,
эти улыбки святые
в сердце вонзаются больно… Белые к сердцу цветы я
вновь прижимаю невольно.
(Леониду Ледяному)Вы — завсегдатай съездов, секций,
Авторитет дубовых лбов,
Афишами публичных лекций
Кричите с уличных столбов.
Не публицист и не философ,
А просто Harlequin Jaloux,
Вы — погрузили ряд вопросов
В казуистическую мглу, —
Вы томы утонченных мистик,
Нашедши подходящий тон,
Сжимаете в газетный листик,
В пятисотстрочный фельетон.
Корней Чуковский вас попрытче,
Ю. Айхенвальд пред вами тих;
Вы и не Нитче и не Фритче,
А нечто среднее из них.
Года вытягивая в строки
Крикливых мыслей канитель,
Вы — пестроногий, пестробокий
Бубенчатый Полишинель.
Веселый, искрометный лед.
Но сердце — ледянистый слиток.
Пусть вьюга белоцвет метет, —
Взревет; и развернет свой свиток.
Срывается: кипит сугроб,
Пурговым кружевом клокочет,
Пургой окуривает лоб,
Завьется в ночь и прохохочет.
Двойник мой гонится за мной;
Он на заборе промелькает,
Скользнет вдоль хладной мостовой
И, удлинившись, вдруг истает.
Душа, остановись — замри!
Слепите, снеговые хлопья!
Вонзайте в небо, фонари,
Лучей наточенные копья!
Отцветших, отгоревших дней
Осталась песня недопета.
Пляшите, уличных огней
На скользких плитах иглы света!
Пока над мёртвыми людьми
Один ты не уснул, дотоле
Цепями ржавыми греми
Из башни каменной о воле.Да покрывается чело, -
Твое чело, кровавым потом.
Глаза сквозь мутное стекло —
Глаза — воздетые к высотам.Нальется в окна бирюза,
Воздушное нальется злато.
День — жемчуг матовый — слеза —
Течет с восхода до заката.То серый сеется там дождь,
То — небо голубеет степью.
Но здесь ты, заключенный вождь,
Греми заржавленною цепью.Пусть утро, вечер, день и ночь —
Сойдут — лучи в окно протянут:
Сойдут — глядят: несутся прочь.
Прильнут к окну — и в вечность канут.
Мне снились: и море, и горы…
Мне снились… Далекие хоры
Созвездий
Кружились
В волне мировой… Порой метеоры
Из высей катились,
Беззвучно
Развеявши пурпурный хвост надо мной.Проснулся — и те же: и горы,
И море… И долгие, долгие взоры
Бросаю вокруг.Всё то же… Докучно
Внимаю,
Как плачется бездна: Старинная бездна лазури;
И — огненный, солнечный
Круг.Мои многолетние боли —
Доколе?.. Чрез жизни, миры, мирозданья
За мной пробегаете вы? В надмирных твореньях, —
В паденьях —
Течет бытие… Но — о Боже! —Сознанье
Всё строже, всё то же —Всё то же
Сознанье
Мое.
Солнца контур старинный,
золотой, огневой,
апельсинный и винный
над червонной рекой.От воздушного пьянства
онемела земля.
Золотые пространства,
золотые поля.Озаренный лучом, я
спускаюсь в овраг.
Чернопыльные комья
замедляют мой шаг.От всего золотого
к ручейку убегу —
холод ветра ночного
на зеленом лугу.Солнца контур старинный,
золотой, огневой,
апельсинный и винный
убежал на покой.Убежал в неизвестность.
Над полями легла,
заливая окрестность,
бледносиняя мгла.Жизнь в безвременье мчится
пересохшим ключом:
все земное нам снится
утомительным сном.
Из царских дверей выхожу.
Молитва в лазурных очах.
По красным ступеням схожу
со светочем в голых руках.
Я знаю безумии напор.
Больной, истеричный мой вид,
тоскующий взор,
смертельная бледность ланит.
Безумные грезы свои
лелеете с дикой любовью,
взглянув на одежды мои,
залитые кровью.
Поете: «Гряди же, гряди».
Я грустно вздыхаю,
бескровные руки мои
на всех возлагаю.
Ну, мальчики, с Богом,
несите зажженные свечи!..
Пусть рогом
народ созывают для встречи.
Ну что ж — на закате холодного дня
целуйте мои онемевшие руки.
Ведите меня
на крестные муки.
Лесная дебрь… Там, на опушке
Свирепый вепрь залег в кусты;
Там курьерогие избушки
Глядят в болотистые мглы;
Там по ночам нагие бабы,
Схватясь руками за бока,
Трясясь, как животами жабы, —
Со свистом чешут трепака;
Там с вытоптанной, пнистой плеши,
Надев треух, сев на пенек,
Быкоголовый, пегий леший
Развел трескучий огонек…
Клочится дым… На поле строгом
Виляет пыль седым винтом;
И бродит ветер по дорогам;
И глухо колобродит гром;
И — древний, роковой возничий, —
Седой, всклокоченный Андрон, —
Гремя телегой, порет дичи,
Летучей молнией взогнен.
Пылит и плачется: расплачется пурга.
Заря багровая восходит на снега.
Ты отошла: ни слова я… Но мгла
Легла суровая, свинцовая — легла.
Ни слова я… И снова я один
Бреду, судьба моя, сквозь ряд твоих годин.
Судьба железная задавит дни мои.
Судьба железная: верни ее — верни!
Лихие шепоты во мгле с лихих нолей.
Сухие шелесты слетают с тополей.
Ни слова я… Иду в пустые дни.
Мы в дни погребены: мы искони одни.
Мы искони одни: над нами замкнут круг.
Мой одинокий, мой далекий друг, —
Далек, далек и одинок твой путь:
Нам никогда друг друга не вернуть.
Клонится колос родимый.
Боже, — внемли и подъемли
С пажитей, с пашни
Клубы воздушного дыма, —
Дымные золота земли!
Дома покой опостылил.
Дом покидаю я отчий…
Облаков башни
В выси высокие вылил, —
Вылил из золота Зодчий.
Юность моя золотая,
Годы, разбитые втуне!..
К ниве озимой
Ласково льнут, пролетая,
Легкие, легкие луни.
Лик мой, что в высь опрокинул,
Светочем, Боже, исполни!
Светоч родимый —
В просветы светлые хлынул
Хладными хлябями молний.
Буду я градом исколот.
Вихрь меня пылью замылит
В неба лазурного холод —
Город из золота вылит.
Заснувший дом. Один, во мгле
Прошел с зажженною лучиною.
На бледном, мертвенном челе
Глухая скорбь легла морщиною.Поджег бумаги. Огонек
Заползал синей, жгучей пчелкою.
Он запер двери на замок,
Объятый тьмой студеной, колкою.Команда в полночь пролетит
Над мостовой сырой и тряскою; —
И факел странно зачадит
Над золотой, сверкнувшей каскою.Вот затянуло серп луны.
Хрустальные стрекочут градины.
Из белоструйной седины
Глядят чернеющие впадины.Седины бьются на челе.
Проходит улицей пустынною…
На каланче в туманной мгле
Взвивается звезда рубинная.
Пожаром закат златомирный пылает,
лучистой воздушностью мир пронизав,
над нивою мирной кресты зажигает
и дальние абрисы глав.
Порывом свободным воздушные ткани
в пространствах лазурных влачася, шумят,
обвив нас холодным атласом лобзаний,
с востока на запад летят.
Горячее солнце — кольцо золотое —
твой контур, вонзившийся в тучу, погас.
Горячее солнце — кольцо золотое —
ушло в неизвестность от нас.
Летим к горизонту: там занавес красный
сквозит беззакатностью вечного дня.
Скорей к горизонту! Там занавес красный
весь соткан из грез и огня.
Как пережить и как оплакать мне
Бесценных дней бесценную потерю?
Но всходит ветр в воздушной вышине.
Я знаю всё. Я промолчу. Я верю.
Душа: в душе — в душе весной весна…
Весной весна, — и чем весну измерю?
Чем отзовусь, когда придет она?
Я промолчу — не отзовусь… Не верю.
Не оскорбляй моих последних лет.
Прейдя, в веках обиду я измерю.
Я промолчу. Я не скажу — нет, нет.
Суров мой суд. Как мне сказать: «Не верю»?
Текут века в воздушной вышине.
Весы твоих судеб вознес, — и верю.
Как пережить и как оплакать мне
Бесценных дней бесценную потерю?