Вон на кладбище белеют кресты.
Месяц взирает на них с высоты.Там дремлют кости вельможного рода,
Рядом с гетманом лежит воевода.«Скучно, панове, все спать на погосте,
Седлаем коней, едемте в гости! Вишь, серебром как дорога устлана.
Едем на свадьбу до пана гетмана!»[Вот пошатнулись кресты и упали,
По полю мертвые вдаль поскакали.]Там, над Двиною, напротив парома
Светятся окна вельможного дома.Слышны в нем скрыпки, цимбалы да флейты,
«Ну же, маршалок, докладывал, гей ты!»В страхе маршалок из рук бросил блюдо:
«Пане вельможный, случилося чудо! От, далибуг же! До панскои мости
Прямо с кладбища приехали гости!»«Брешешь ты, бестья, зараз изувечу!»
Меня, во мраке и в пыли
Досель влачившего оковы,
Любови крылья вознесли
В отчизну пламени и слова.
И просветлел мой темный взор,
И стал мне виден мир незримый,
И слышит ухо с этих пор,
Что для других неуловимо.И с горней выси я сошел,
Проникнут весь ее лучами,
И на волнующийся дол
Тщетно, художник, ты мнишь, что творений своих ты
создатель!
Вечно носились они над землею, незримые оку.
Нет, то не Фидий воздвиг олимпийского славного Зевса!
Фидий ли выдумал это чело, эту львиную гриву,
Ласковый, царственный взор из-под мрака бровей
громоносных?
Нет, то не Гете великого Фауста создал, который,
В древнегерманской одежде, но в правде глубокой,
вселенской,
Без отдыха пирует с дружиной удалой
Иван Васильич Грозный под матушкой-Москвой.
Ковшами золотыми столов блистает ряд,
Разгульные за ними опричники сидят.
С вечерни льются вины на царские ковры,
Поют ему с полночи лихие гусляры,
Поют потехи брани, дела былых времен,
Князь Курбский от царского гнева бежал,
С ним Васька Шибанов, стремянный.
Дороден был князь. Конь измученный пал —
Как быть среди ночи туманной?
Но рабскую верность Шибанов храня,
Свого отдает воеводе коня:
«Скачи, князь, до вражьего стану,
Авось я пешой не отстану!»
И князь доскакал. Под литовским шатром
1
Князь выехал рано средь гридней своих
В сыр-бор полеванья изведать;
Гонял он и вепрей, и туров гнедых,
Но время доспело, звон рога утих,
Пора отдыхать и обедать.
2