В комнате милой моей и день я любить научаюсь,
Сидя часы у стола за одиноким трудом,
Видя в окно — лишь сруб соседней избы, а за нею —
Небо — и зелень одну, зелень — и небо кругом.
Только мой мир и покой нарушали несносные мухи;
Их я врагами считал — злее полночных мышей;
Но — до поры и до времени: мыши то вдруг расхрабрились,
Начали ночью и днем, не разбирая когда,
Быстрые, верткие, тихие — по полу бегать неслышно,
Голос порой подавать чуть не в ногах у меня.
Кончилось тем, что добрые люди жильца мне сыскали:
Черного Ваську-кота на ночь ко мне привели.
Черный без пятнышка, стройный и гибкий, неслышно ступал он;
Желтые щуря глаза, сразу ко мне подошел;
Ластясь, как свой, замурлыкал, лежал у меня на коленях;
Ночью же против меня сел на столе у окна,
Круглые, желтые очи спокойно в мои устремляя;
Или (все глядя) ходил взад и вперед по окну.
Чуткие ноздри, и уши, и очи — недобрую тайну
Чуяли; словно о ней так и мурлычет тебе
Демон, спокойно-жесток и вкрадчиво, искренно нежен.
Тронул он их или нет — как не бывало мышей.
Я же узнал лишь одно: в обыденном почувствуешь тайну, —
Черного на ночь кота в спальню к себе позови.