Маддало, придворный. Пинья, министр.
Мальпильио, поэт. Альбано, придверник.
Маддало.
Не принимает Герцог! Вы сказали:
Граф Маддало с ним хочет говорить?
Пинья.
Вы доложили Светлости его,
Что с важными бумагами пришел я
Которые он должен подписать?
Мальпильио.
Не знает Герцогиня Леонора,
Что в честь ее я написал сонет,
Где Адонис прославлен и Венера.
Не следовало денег брать с меня,
Раз вы услуги мне не оказали.
Альбано.
Поистине я ей сказал об этом,
И молвила она в ответ с улыбкой:
«О, скромная Поэзия, когда
Венера — я, ты будешь Адонисом,
Которого я пламенно люблю,
А он — тот дикий вепрь из Эриманта,
Что ранил Адониса». О, поверьте,
Синьор Мальпильио, улыбки эти,
И эти наклоненья головы
Свидетельством благоволенья были
И стоили цехина.
Мальпильио.
Смысл двойной
В таких словах, я их не понимаю.
Ее улыбки были не ко мне.
Пинья.
Чем заняты их Светлости?
Альбано.
Каким-то
Таинственным и странным разговором.
Ко лбу прижавши палец, губы сжав,
Сидел, склонившись, Герцог, а Принцесса
Сидела в углубленьи, у окна,
И я не мог ее лица увидеть;
Но руки на коленях были сжаты,
На них виднелись жилки голубые,
И, бледные как свет, они дрожали —
Там также был и Тассо молодой.
Маддало.
Ты видишь: с обожаемого неба
Которому ты молишься, улыбки
Ты совлекаешь, но не на себя.
Мальпильио.
О, пусть того, кого они коснутся,
Они, как пламя жарких молний, жгут!