В приятный сон мои все чувства погрузились,
И вежди легкою дремотою покрылись;
Вдруг снится мне, что я, зашед в цветущий сад,
Обитель тишины и неги, и прохлад,
Под лиственную сень алей уклонился
И стал… внезапно свод лазурный возмутился,
И пламенный перун средь зыблемых небес
Раздался надо мной. Мгновенно сон исчез.
Я зрю весь небосклон, пылающий огнями,
Зрю вихрей яростных, срывающих крылами
И грады, и леса!—Средь ужасов таких,
Когда вулканы все и сонмы волн морских
Стремились на меня—Егова показался.
В одном шагу Его весь солнца путь вмещался;
Весы Его суда, теряясь в небесах,
Легли на трепетных преступников главах,
Чело перунами Его увенчевалось,
И в горней высоте эфира сокрывалось.
Он рек: о чада всех пресекшихся племен!
Над вами вечный суд да будет совершен!
Тогда пред Судию все грешные предстали,
И зубы ужасом смятенных вскрежетали…
Иду и я… и вдруг, как в некоем бы сне,
Зрю старца… он грядет в ужасной тишине,
Покрытый рубищем, опутанный цепями,
От глада утомлен, с иссохшими руками;
Угаснул жизни луч в недвижимых очах,
Зияла смерть во всех безвестного чертах:
Улыбку, ужасом, а взор, печалью полный,
Ко мне лишь обратил—не знаю, как невольный
К нему я сделал шаг, и—вечный Бог!—отца,
Отца узнал в чертах ужасного лица!
Он, тихо опредив всех теней устрашенных,
Схватил клочок власов, несчастьем посребренных,
Исторгнул из главы и в чашу положил;
Сим легким пухом он весы переклонил,
И в друг Еговы глас, от неба возгремевший,
Ударил мне во слух: «Злодей из всех лютейший!
Погибни токмо ты! Когда перед твоим
Неизглаголанным деянием одним
Ничто злодейства всех, под солнцем обитавших!»
2.
20
0.
Ярославль.