С тобой мы спорим из-за поцелуя
Как дети из-за кубаря
Когда ты видишь, что тебя люблю я
Ты розовее, чем заря.
Хоть мы навек незримыми цепями
Прикованы к нездешним берегам,
Но и в цепях должны свершить мы сами
Тот круг, что боги очертили нам.Всё, что на волю высшую согласно,
Своею волей чуждую творит,
И под личиной вещества бесстрастной
Везде огонь божественный горит.
Мы людей не продаем
За наличные,
Но мы цепи им куем,
Все приличные, —
И не сами, а нужда, —
Цепи прочные,
Ну а сами мы всегда
Непорочные.
горячей иглою
проходят через чей-то мозг,
неудержимою волною
стремит сквозь сетку розг
цветных попугаев
пестрая стаяи что там брачныя цепи
пред цепью златою тельца
видвы человечьи нелепы
душа ничтожна для купца…
Навсегда разорванные цепи
Мне милей согласного звена.
Я, навек сокрытый в темном склепе,
Не ищу ни двери, ни окна.
Я в беззвучной темноте пещеры
Должен в землю ход глубокий рыть.
И изведав счастье новой веры,
Никому обятий не раскрыть.
Есть у свободы враг опаснее цепей,
Страшней насилия, страданья и гоненья;
Тот враг неотразим, он — в сердце у людей,
Он — всем врожденная способность примиренья.
Пусть цепь раба тяжка… Пусть мощная душа,
Тоскуя под ярмом, стремится к лучшей доле,
Но жизнь еще вокруг так чудно хороша,
И в ней так много благ и кроме гордой воли!..
Песня волжских босяков, записанная М. Горьким
Из пьесы «На дне»Солнце всходит и заходит,
А в тюрьме моей темно.
Дни и ночи часовые
Стерегут мое окно.Как хотите стерегите,
Я и так не убегу.
Мне и хочется на волю —
Цепь порвать я не могу.Эх вы, цепи, мои цепи,
Вы железны сторожа,
Не порвать мне, не разбить вас
Без булатного ножа.
Качается лодка на це́пи,
Привязана крепко она,
Чуть движет на привязи ветер,
Чуть слышно колышет волна.
Ох, хочется лодке на волю,
На волю, в неведомый путь,
И свернутый парус расправить,
И выставить на́ ветер грудь!
Но цепь и крепка, и не ржава,
И если судьба повелит
Поплыть, то не цепь оборвется,
А треснувший борт отлетит.
Собаки спущены с цепи,
И бродят злые силы.
Спи, милый маленький мой, спи,
Котенок милый!
Свернись в оранжевый клубок
Мурлыкающим телом,
Спи, мой кошачий голубок,
Мой рыжий с белым!
Ты пахнешь шерстью и зимой,
Ты — вся моя утеха,
Переливающийся мой
Комочек меха.
Я к мордочке прильнула вплоть,
О, бачки золотые! —
Да сохранит тебя Господь
И все святые!
С тобой мы связаны одною цепью,
Но я доволен и пою,
Я небывалому великолепью
Живую душу отдаю.А ты поглядываешь исподлобья
На солнце, на меня, на всех,
Для девичьего твоего незлобья
Вселенная — пустой орех.И все-то споришь ты, и взоры строги,
И неудачней с каждым днем
Замысловатые твои предлоги,
Чтобы не быть со мной вдвоем.Но победительна ты и такою
И мудрость жгучая твоя
Преображается моей мечтою
В закон иного бытия.
Мчатся тучи разорванной цепью,
Ночь спустилась на землю покровом,
Над безмолвной широкой степью
Выплыл месяц в сиянье багровом.
Меднокрасным сверкающим шаром
Выплыл он из-за дымки тумана,
И покорна таинственным чарам,
Притаилась лесная поляна.
Мчится поезд, окутанный мглою,
И томится душа непонятно,
И летят мои думы стрелою
На покинутый север обратно.
Их цепи лаврами обвил.
ПушкинДа! цепи могут быть прекрасны,
Но если лаврами обвиты.
А вы трусливы, вы безгласны,
В уступках ищете защиты.
Когда б с отчаяньем суровым
В борьбе пошли вы до предела,
Я мог венчать вас лавром новым,
Я мог воспеть вас в песне смелой.
Когда бы, став лицом к измене,
Вы, как мужчины, гордо пали,
Быть может, в буре вдохновенней
Я сплел бы вам венец печали!
Но вы безвольны, вы бесполы,
Вы скрылись за своим затвором.
Так слушайте напев веселый.
Поэт венчает вас позором.
Заперты ворота,
Спущен с цепи пес.
Листья золотые
Сыплются с берез.
Сердце тихо плачет,
Плачет и поет, —
Посмотри, стучится
Милый у ворот.
Как я выйду ночью
Сени отворю?
Вышел месяц ясный
Проводить зарю.
Заперты ворота,
Спущен с цепи пес.
Путь-дорогу ветер
Листьями занес!
Белеет Истина на черном дне провала.
Зажмурьтесь, робкие, а вы, слепые, прочь!
Меня безумная любовь околдовала:
Я к ней хочу, туда, туда, в немую ночь.Как долго эту цепь разматывать паденьем…
Вся наконец и цепь… И ничего… круги…
Я руки вытянул… Напрасно… Напряженьем
Кружим мучительно… Ни точки и ни зги… А Истины меж тем я чувствую дыханье:
Вот мерным сделалось и цепи колыханье,
Но только пустоту пронзает мой размах… И цепи, знаю я, на пядь не удлиниться, —
Сиянье где-то там, а здесь, вокруг, — темница,
Я — только маятник, и в сердце — только страх.
Не сетуй, милая, со груди что твоей
Сронила невзначай ты цепи дорогие:
Милее вольности нет в свете для людей;
Оковы тягостны, хотя они златые.
Так наслаждайся ж здесь ты вольностью святой,
Свободною живя, как ветерок в полянке;
По рощам пролетай, кропися вод струей,
И чем в Петрополе, будь счастливей на Званке.
А если и тебе под бремя чьих оков
Подвергнуться велит когда-либо природа, —
Смотри, чтоб их плела любовь лишь из цветов;
Приятней этот плен, чем самая свобода.
И вот опять уж по зарям
В выси, пустынной и привольной,
Станицы птиц летат к морям,
Чернея цепью треугольной.
Ясна заря, безмолвна степь,
Закат алеет, разгораясь…
И тихо в небе эта цепь
Плывет, размеренно качаясь.
Какая даль и вышина!
Глядишь — и бездной голубою
Небес осенних глубина
Как будто тает над тобою.
И обнимает эта даль, —
Душа отдаться ей готова,
И новых, светлых дум печаль
Освобождает от земного.
Струн вещих пламенные звуки
До слуха нашего дошли,
К мечам рванулись наши руки,
И — лишь оковы обрели.
Но будь покоен, бард! — цепями,
Своей судьбой гордимся мы,
И за затворами тюрьмы
В душе смеемся над царями.
Наш скорбный труд не пропадет,
Из искры возгорится пламя,
И просвещенный наш народ
Сберется под святое знамя.
Мечи скуем мы из цепей
И пламя вновь зажжем свободы!
Она нагрянет на царей,
И радостно вздохнут народы!
Кто на воле? Кто в плену?
Кто своей судьбою правит?
Кто чужую волю славит,
Цепь куя звено к звену?
Кто рабы и кто владыки?
Кто наёмник? Кто творец?
Покажите, наконец,
Сняв личины, ваши лики.
Но, как прежде, всё темно.
В душных весях и в пустыне
Мы немотствуем и ныне,
Цепь куя к звену звено.
Нет великого Владыки.
Празден трон, и нем дворец.
Опечаленный творец
Дал личины, отнял лики.
Где же я?
Где же я?
Веет, сеет Небо снег.
Где же я?
Если б плыть.
Если б плыть!
Можно б встретить тихий брег,
Если б плыть!
Я в цепях.
Я в цепях!
Тело бело, мысли лед.
Я в цепях.
Не привстать.
Не привстать!
Не стряхнуть мертвящий гнет.
Не привстать!
Время нет.
Время нет!
Время было и прошло!
Время нет.
Белый свет.
Белый свет.
Где же я? Дрожит крыло!
Белый свет!
В белом поле был пепельный бал,
Тени были там нежно-желанны,
Упоительный танец сливал,
И клубил, и дымил их воланы. Чередой, застилая мне даль,
Проносились плясуньи мятежной,
И была вековая печаль
В нежном танце без музыки нежной. А внизу содроганье и стук
Говорили, что ужас не прожит;
Громыхая цепями, Недуг
Там сковал бы воздушных — не может И была ль так постыла им степь,
Или мука капризно-желанна, —
То и дело железную цепь
Задевала оборка волана.
Ты, кажется, искал здесь? Не ищи.
Гремит засов у входа неизменный.
Не стоит подбирать сюда ключи.
Не тут хранится этот клад забвенный.
Всего и блеску, что огонь в печи.
Соперничает с цепью драгоценной
цепь ходиков стенных. И, непременный,
горит фонарь под окнами в ночи.
Свет фонаря касается трубы.
И больше ничего здесь от судьбы
действительной, от времени, от века.
И если что предполагает клад,
то сам засов, не выдержавший взгляд
пришедшего с отмычкой человека.
Детдомов, как госпиталей!
Страна сирот и инвалидов.
Отец, отец! Душа в обиде, -
мне было горько на земле. Я и поныне, как упрек.
Хотя не требую участья.
Меня не пустят на порог,
как нищету в дома, где счастье. Сиротство тянется сто лет.
Испуг мой — в третьем поколении.
Мне — дома нет! Мне — крова — нет!
И срока нет для избавления. Сиротство множит цепь утрат,
и цепь солдат, и судеб сходство.
Отец, отец! Ты виноват
в моем наследственном сиротстве.
Давно ль желанный мир я звал к себе, тоскуя,
Любил и проклинал любви святую власть,
Давно ли из цепей я рвался, негодуя, —
И цепи порвались, и миновала страсть.
Любовь — побеждена, — но сердце недовольно.
О чем оно грустит, чего ему так жаль?
Ужели с муками душе расстаться больно,
Ужель так дороги ей слезы и печаль?
Свобода без любви — угрюмая темница:
Отдам я всё, — и жизнь, и радость, и покой,
Но только б вновь любить с безумною тоской,
Страдать, как я страдал, и плакать, и томиться!
Когда я отпою и отыграю,
Где кончу я, на чем — не угадать?
Но лишь одно наверное я знаю:
Мне будет не хотеться умирать!
Посажен на литую цепь почета,
И звенья славы мне не по зубам…
Зй, кто стучит в дубовые ворота
Костяшками по кованым скобам!..
Ответа нет, — но там стоят, я знаю,
Кому не так страшны цепные псы.
Но вот над изгородью замечаю
Знакомый серп отточенной косы…
Я перетру серебряный ошейник
И золотую цепь перегрызу,
Перемахну забор, ворвусь в репейник,
Порву бока — и выбегу в грозу!
Лиза голову чесала
Скромно гребнем золотым;
Взявши волос, привязала
К красотам меня своим.
Быв окован цепью нежной,
Я шутил — прервать хотел;
Попытался — и железной
Тверже цепь сию нашел.
С самой той поры я в скуке,
В тяжком плене нахожусь:
Не могу уж быть в разлуке,
Волоском за ней влекусь.
И лишь тем я облегчаюсь,
Успокоиваю грусть,
Что к ней ближе прививаюсь
И касаюсь сладких уст.
1809
Сладостное чувств томленье,
Огнь души, цепь из цветов!
Как твое нам вдохновенье
Восхитительно, Любовь!
Нет блаженнее той части,
Как быть в плене милой власти,
Как взаимну цепь носить,
Быть любиму и любить.
Умножайся пламень нежный
Под железной латой сей;
Печатлейся вид любезный
В мыслях и душе моей!
Нет блаженнее той части,
Как быть в плене милой власти,
Как взаимну цепь носить,
Быть любиму и любить.
В бой иду, не ужасаюсь:
Честь любезной отомщу.
Соблещите, — ополчаюсь! —
Молньи, моему мечу!
Нет блаженнее той части,
Как быть в плене милой власти,
Как взаимну цепь носить,
Быть любиму и любить.
1799
Слышу гул и завыванье призывающих рогов,
И я снова конквистадор, покоритель городов.
Словно раб, я был закован, жил, униженный, в плену,
И забыл, неблагодарный, про могучую весну.
А она пришла, ступая над рубинами цветов,
И, ревнивая, разбила сталь мучительных оков.
Я опять иду по скалам, пью студеные струи,
Под дыханьем океана раны зажили мои.
Но, вступая, обновленный, в неизвестную страну,
Ничего я не забуду, ничего не прокляну.
И, чтоб помнить каждый подвиг, — и возвышенность, и степь, —
Я к серебряному шлему прикую стальную цепь.
<1908>
На светские цепи,
На блеск утомительный бала
Цветущие степи
Украйны она променяла, Но юга родного
На ней сохранилась примета
Среди ледяного,
Среди беспощадного света. Как ночи Украйны,
В мерцании звезд незакатных,
Исполнены тайны
Слова ее уст ароматных, Прозрачны и сини,
Как небо тех стран, ее глазки,
Как ветер пустыни,
И нежат и жгут ее ласки. И зреющей сливы
Румянец на щечках пушистых
И солнца отливы
Играют в кудрях золотистых. И, следуя строго
Печальной отчизны примеру,
В надежду на бога
Хранит она детскую веру; Как племя родное, У чуждых опоры не просит
И в гордом покое
Насмешку и зло переносит; От дерзкого взора
В ней страсти не вспыхнут пожаром,
Полюбит не скоро,
Зато не разлюбит уж даром.
Цепи башен
И могил —
Дик и страшен
Верхний Нил.Солнцем рощи
Сожжены,
Пальмы мощны
И черны.У Нубийца
Мрачный взор —
Он убийца,
Дерзкий вор.Было время —
Время гроз,
Это племя
Поднялось.Верный правде
Воин бед,
Поднял махди
Стяг побед.Чрез овраги
И бурьян
Шли бродяги
В Омдурман.И в Хартуме
Он закон
Вверил руми,
Пал Гордон.Где смеялся
Хищный вождь,
Проливался
Красный дождь.Где он правил
Шабаши
Он поставил
Пустоши.Да кладбища
И бе стен,
Львов жилища
Да гиен.Умер жирный…
И опять
Пахарь мирный
Стал пахать.Пароходы
Пенят Нил
У Фашоды,
Как у вил.Но над местом
Гладких вод
Пусть безвестный
Не заснет.Купы лилий
Здесь красны,
Не забыли
Здесь войны.У нубийца
Мрачный взор,
Он убийца
С давних пор.
Пока над мёртвыми людьми
Один ты не уснул, дотоле
Цепями ржавыми греми
Из башни каменной о воле.Да покрывается чело, -
Твое чело, кровавым потом.
Глаза сквозь мутное стекло —
Глаза — воздетые к высотам.Нальется в окна бирюза,
Воздушное нальется злато.
День — жемчуг матовый — слеза —
Течет с восхода до заката.То серый сеется там дождь,
То — небо голубеет степью.
Но здесь ты, заключенный вождь,
Греми заржавленною цепью.Пусть утро, вечер, день и ночь —
Сойдут — лучи в окно протянут:
Сойдут — глядят: несутся прочь.
Прильнут к окну — и в вечность канут.
Над косточкой сидит бульдог,
Привязанный к столбу.
Подходит таксик маленький,
С морщинками на лбу.
«Послушайте, бульдог, бульдог! -
Сказал незваный гость.-
Позвольте мне, бульдог, бульдог,
Докушать эту кость».
Рычит бульдог на таксика:
«Не дам вам ничего!»
Бежит бульдог за таксиком,
А таксик от него.
Бегут они вокруг столба.
Как лев, бульдог рычит.
И цепь стучит вокруг столба,
Вокруг столба стучит.
Теперь бульдогу косточку
Не взять уже никак.
А таксик, взявши косточку,
Сказал бульдогу так:
«Пора мне на свидание,
Уж восемь без пяти.
Как поздно! До свидания!
Сидите на цепи!»
Степь, безконечно раздольная степь!
Целое море цветов!
Только на юге далекая цепь
Матово-синих холмов!
Веет прохладой с широкой реки;
Ярко пылает закат;
В темных оврагах горят светляки;
Слышатся песни цыкад!
Тихо идешь по траве луговой,—
Ноша не падает с плеч;
Ляжешь под свежей душистой травой,—
Сладко на воле прилечь!
Звезды выходят одна за другой;
Гаснет багровый закат…
Всюду молчанье и сонный покой,
Всюду ночной аромат!
Степь, безконечно раздольная степь!
Целое море цветов!
Только на юге далекая цепь
Матово-синих холмов!
Степь, бесконечно раздольная степь!
Целое море цветов!
Только на юге далекая цепь
Матово-синих холмов!
Веет прохладой с широкой реки;
Ярко пылает закат;
В темных оврагах горят светляки;
Слышатся песни цикад!
Тихо идешь по траве луговой,—
Ноша не падает с плеч;
Ляжешь под свежей душистой травой,—
Сладко на воле прилечь!
Звезды выходят одна за другой;
Гаснет багровый закат…
Всюду молчанье и сонный покой,
Всюду ночной аромат!
Степь, бесконечно раздольная степь!
Целое море цветов!
Только на юге далекая цепь
Матово-синих холмов!
Если я богат, как царь морской,
Крикни только мне: «Лови блесну!»,
Мир подводный и надводный свой,
Не задумываясь, выплесну!
Дом хрустальный на горе — для неё,
Сам, как пёс, бы так и рос в цепи.
Родники мои серебряные,
Золотые мои россыпи!
Если беден я, как пёс — один,
И в дому моём — шаром кати,
Ведь поможешь ты мне, Господи,
Не позволишь жизнь скомкати!
Дом хрустальный на горе — для неё,
Сам, как пёс, бы так и рос в цепи.
Родники мои серебряные,
Золотые мои россыпи!
Не сравнил бы я любую с тобой —
Хоть казни меня, расстреливай.
Посмотри, как я любуюсь тобой —
Как мадонной Рафаэлевой!
Дом хрустальный на горе — для неё,
Сам, как пёс, бы так и рос в цепи.
Родники мои серебряные,
Золотые мои россыпи!
Душно в темнице сырой и холодной.
Ноет стесненная грудь…
Нету простора для воли свободной
Прерван в начале мой путь….
Бьюсь и об стену с безумной тоскою.
Слушаю песню цепей;
Рву эти цепи безсильной рукою…
Тихо в могиле моей!…
Помню я: яркое солнце сияло.
Шли мы веселой толпой,
Знамя свободы на солнце сверкало
И колыхалось порой…
Много нас было. Мы бодро шагали
Дружной толпою вперед.
В воздухе песни слободы звучали,
Песни про русский народ!..
Душно в темнице сырой и холодной,
Ноет разбитая грудь.
Нету простора для воли свободной —
Прерван в начале мой путь!