Мяч затаился в стриженой траве.
Секунда паузы на поле и в эфире…
Они играют по системе «дубль-ве»,
А нам плевать, у нас — «четыре-два-четыре».Ох, инсайд! Для него — что футбол, что балет.
И всегда он танцует по правому краю.
Справедливости в мире и на поле нет —
Почему я всегда только слева играю.Вот инсайд гол забил, получив точный пас.
Я хочу, чтоб он встретил меня на дороге, —
Не могу: меня тренер поставил в запас,
А ему сходят с рук перебитые ноги.Мяч затаился в стриженой траве.
Секунда паузы на поле и в эфире…
Они играют по системе «дубль-ве»,
А нам плевать, у нас — «четыре-два-четыре».Ничего! Пусть сегодня я повременю,
Для меня и штрафная площадка — квартира,
Догоню, я сегодня его догоню!
Пусть меня не заявят на первенство мира.Ничего! После матча его подожду —
И тогда побеседуем с ним без судьи мы…
Пропаду, чует сердце моё — попаду
Со скамьи запасных на скамью подсудимых.Мяч затаился в стриженой траве.
Секунда паузы на поле и в эфире…
Они играют по системе «дубль-ве»,
А нам плевать, у нас — «четыре-два-четыре».
Была пора — я рвался в первый ряд,
И это всё от недопониманья,
Но с некоторых пор сажусь назад:
Там, впереди, как в спину автомат, —
Тяжёлый взгляд, недоброе дыханье.
Может, сзади и не так красиво,
Но — намного шире кругозор,
Больше и разбег, и перспектива,
И ещё — надёжность и обзор.
Стволы глазищ числом до десяти —
Как дуло на мишень, но на живую,
Затылок мой от взглядов не спасти,
И сзади так удобно нанести
Обиду или рану ножевую.
Быть может, сзади и не так красиво,
Но — намного шире кругозор,
Больше и разбег, и перспектива,
И ещё — надёжность и обзор.
Мне вреден первый ряд, и, говорят
(От мыслей этих я в ненастье ною),
Уж лучше где темней — последний ряд:
Отсюда больше нет пути назад,
И за спиной стоит стена стеною.
Может, сзади и не так красиво,
Но — намного шире кругозор,
Больше и разбег, и перспектива,
И ещё — надёжность и обзор.
И пусть хоть реки утекут воды,
Пусть будут в пух засалены перины —
До лысин, до седин, до бороды
Не выходите в первые ряды
И не стремитесь в примы-балерины.
Может, сзади и не так красиво,
Но — намного шире кругозор,
Больше и разбег, и перспектива,
И ещё — надёжность и обзор.
Надёжно сзади, но бывают дни —
Я говорю себе, что выйду червой:
Не стоит вечно пребывать в тени —
С последним рядом долго не тяни,
А постепенно пробирайся в первый.
Быть может, сзади и не так красиво,
Но — намного шире кругозор,
Больше и разбег, и перспектива,
И ещё — надёжность и обзор.
Жили-были в Индии с самой старины
Дикие огромные серые слоны —
Слоны слонялись в джунглях без маршрута,
Один из них был белый почему-то.Добрым глазом, тихим нравом отличался он,
И умом, и мастью благородной,
Средь своих собратьев серых белый слон
Был, конечно, белою вороной.И владыка Индии — были времена —
Мне из уважения подарил слона.
«Зачем мне слон?» — спросил я иноверца.
А он сказал: «В слоне — большое сердце…»Слон мне сделал реверанс, а я ему — поклон,
Речь моя была незлой и тихой,
Потому что этот самый белый слон
Был к тому же белою слонихой.Я прекрасно выглядел, сидя на слоне,
Ездил я по Индии — сказочной стране.
Ах, где мы только вместе не скитались!
И в тесноте отлично уживались.И, бывало, шли мы петь под чей-нибудь балкон —
Дамы так и прыгали из спален…
Надо вам сказать, что этот белый слон
Был необычайно музыкален.Карту мира видели вы наверняка —
Знаете, что в Индии тоже есть река.
Мой слон и я питались соком манго
И как-то потерялись в дебрях Ганга.Я метался по реке, забыв еду и сон,
Безвозвратно подорвал здоровье…
А потом сказали мне: «Твой белый слон
Встретил стадо белое слоновье…»Долго был в обиде я, только — вот те на! —
Мне владыка Индии вновь прислал слона
В виде украшения для трости —
Белый слон, но из слоновой кости.Говорят, что семь слонов иметь — хороший тон.
На шкафу, как средство от напастей…
Пусть гуляет лучше в белом стаде белый слон —
Пусть он лучше не приносит счастья!
Себя от надоевшей славы спрятав,
В одном из их Соединённых Штатов,
В глуши и в дебрях чуждых нам систем
Жил-был известный больше чем Иуда
Живое порожденье Голливуда —
Артист, Джеймс Бонд, шпион, агент ноль семь.Был этот самый парень —
Звезда ни дать ни взять —
Настолько популярен,
Что страшно рассказать.Да шуточное ль дело —
Почти что полубог!
Известный всем Марчелло
В сравненье с им — щенок.Он на своей на загородной вилле
Скрывался, чтоб его не подловили,
И умирал от скуки и тоски.
А то, бывало, встретят у квартиры —
Набросятся и рвут на сувениры
Последние штаны и пиджаки.Вот так и жил как в клетке,
Ну, а в кино — потел:
Различные разведки
Дурачил как хотел.То ходит в чьей-то шкуре,
То в пепельнице спит,
А то на абажуре
Кого-нибудь соблазнит.И вот артиста этого — Джеймс Бонда —
Товарищи из Госафильмофонда
В совместную картину к нам зовут.
Чтоб граждане его не узнавали,
Он к нам решил приехать в одеяле:
Мол, всё равно, говорит, на клочья разорвут.Вы посудите сами:
На проводах в ЮСА
Все хиппи с волосами
Побрили волоса; С него сорвали свитер,
Отгрызли вмиг часы
И растащили плиты
Прям со взлётной полосы.И вот в Москве нисходит он по трапу,
Даёт доллар носильщику на лапу
И прикрывает личность на ходу.
Вдруг ктой-то шасть на «газике» к агенту,
И — киноленту
вместо документу,
Что, мол, свои, мол, хау ду ю ду! Огромная колонна
Стоит сама в себе,
Но встречает чемпиона
По стендовой стрельбе.Попал во всё, что было,
Тот выстрелом с руки —
По нём ну всё с ума сходило,
И тоже мужики.Довольный, что его не узнавали,
Он одеяло снял в «Национале»,
Но, несмотря на личность и акцент,
Его там обозвали оборванцем,
Который притворялся иностранцем
И заявлял, что, дескать, он агент.Швейцар его — за ворот.
Ну, тут решил открыться он,
Говорит: «Ноль семь я!» — «Вам межгород —
Так надо взять талон!»
Во рту скопилась пена
И горькая слюна,
И в позе супермена
Он уселся у окна.Но вот киношестёрки прибежали,
И недоразумение замяли,
И разменяли фунты на рубли.
…Уборщица ворчала: «Вот же пройда!
Подумаешь — агентишка какой-то!
У нас в девятом — принц из Сомали!»
Вот ведь какая не нервная
У обелиска служба —
Небо отменное,
Только облачность переменная.Он ведь из металла — ему всё равно, далеко ты или близко,
У него забота одна — быть заметным и правильно стоять.
Приходи поскорее на зависть обелиску,
И поторопись: можешь ты насовсем, насовсем опоздать.Гордая и неизменная
У обелиска поза.
Жду с нетерпеньем я,
А над ним — покой и Вселенная.Он ведь из металла — ему всё равно, далеко ты или близко,
У него забота одна — быть заметным и весело сиять.
Если ты опоздаешь на радость обелиску —
Знай, что и ко мне можешь ты насовсем, насовсем опоздать.Если уйду, не дождусь — не злись:
Просто я не железный!
Так что поторопись —
Я человек, а не обелиск.Он ведь из металла — ему всё равно, далеко ты или близко,
У него забота одна — быть заметным и олицетворять.
Мне нужна ты сегодня, мне, а не обелиску!
Так поторопись: можешь ты насовсем, насовсем опоздать.
Удар, удар… Ещё удар…
Опять удар — и вот
Борис Буткеев (Краснодар)
Проводит апперкот.
Вот он прижал меня в углу,
Вот я едва ушёл…
Вот апперкот — я на полу,
И мне нехорошо!
И думал Буткеев, мне челюсть кроша:
И жить хорошо, и жизнь хороша!
При счёте «семь» я всё лежу —
Рыдают землячки.
Встаю, ныряю, ухожу —
И мне идут очки.
Неправда, будто бы к концу
Я силы берегу, —
Бить человека по лицу
Я с детства не могу.
Но думал Буткеев, мне ребра круша:
И жить хорошо, и жизнь хороша!
В трибунах свист, в трибунах вой:
«Ату его, он трус!»
Буткеев лезет в ближний бой —
А я к канатам жмусь.
Но он пролез — он сибиряк,
Настырные они,
И я сказал ему: «Чудак!
Устал ведь — отдохни!»
Но он не услышал — он думал, дыша,
Что жить хорошо и жизнь хороша.
А он всё бьёт — здоровый, чёрт! —
Я вижу: быть беде.
Ведь бокс — не драка, это спорт
Отважных и т. д.
Вот он ударил раз, два, три —
И… сам лишился сил,
Мне руку поднял рефери,
Которой я не бил.
Лежал он и думал, что жизнь хороша.
Кому хороша, а кому — ни шиша!
Всю войну под завязку
я всё к дому тянулся,
И хотя горячился —
воевал делово,
Ну, а он торопился,
как-то раз не пригнулся
И в войне взад-вперёд обернулся
за два года — всего ничего.
Не слыхать его пульса
С сорок третьей весны,
Ну, а я окунулся
В довоенные сны.
И гляжу я дурея,
Но дышу тяжело:
Он был лучше, добрее,
добрее, добрее, добрее,
Ну, а мне — повезло.
Я за пазухой не жил,
не пил с Господом чая,
Я ни в тыл не просился,
ни судьбе под подол,
Но мне женщины молча
намекали, встречая:
Если б ты там навеки остался —
может, мой бы обратно пришёл!
Для меня не загадка
Их печальный вопрос,
Мне ведь тоже несладко,
Что у них не сбылось.
Мне ответ подвернулся:
«Извините, что цел!
Я случайно вернулся,
вернулся, вернулся, вернулся,
Ну, а ваш — не сумел».
Он кричал напоследок,
в самолёте сгорая:
«Ты живи! Ты дотянешь!» —
доносилось сквозь гул.
Мы летали под Богом
возле самого рая,
Он поднялся чуть выше и сел там,
ну, а я — до земли дотянул.
Встретил лётчика сухо
Райский аэродром.
Он садился на брюхо,
Но не ползал на нём.
Он уснул — не проснулся,
Он запел — не допел.
Так что я вот вернулся,
вернулся, вернулся, вернулся,
Ну, а он — не сумел.
Я кругом и навечно
виноват перед теми,
С кем сегодня встречаться
я почёл бы за честь,
Но хотя мы живыми
до конца долетели —
Жжёт нас память и мучает совесть,
у кого, у кого она есть.
Кто-то скупо и чётко
Отсчитал нам часы
Нашей жизни короткой,
Как бетон полосы,
И на ней — кто разбился,
Кто взлетел навсегда…
Ну, а я приземлился,
а я приземлился —
Вот какая беда…
Я изучил все ноты от и до,
Но кто мне на вопрос ответит прямо?
Ведь гаммы начинают с ноты «до»
И ею же заканчивают гаммы.
Пляшут ноты врозь и с толком,
Ждут «до», «ре», «ми», «фа», «соль», «ля» и «си», пока
Разбросает их по полкам
Чья-то дерзкая рука.
Известно музыкальной детворе —
Я впасть в тенденциозность не рискую, —
Что занимает место нота «ре»
На целый такт и на одну восьмую.
Какую ты тональность ни возьми —
Неравенством от звуков так и пышет:
Одна и та же нота — скажем, «ми», —
Одна внизу, другая — рангом выше.
Пляшут ноты врозь и с толком,
Ждут «до», «ре», «ми», «фа», «соль», «ля» и «си», пока
Разбросает их по полкам
Чья-то дерзкая рука.
За строфами опять идёт строфа —
Как прежние, проходит перед взглядом,
А вот бывает, скажем, нота «фа»
Звучит сильней, чем та же нота рядом.
Вдруг затесался где-нибудь «бемоль» —
И в тот же миг, как влез он беспардонно,
Внушавшая доверье нота «соль»
Себе же изменяет на полтона.
Пляшут ноты врозь и с толком,
Ждут «до», «ре», «ми», «фа», «соль», «ля» и «си», пока
Разбросает их по полкам
Чья-то дерзкая рука.
Сел композитор, жажду утоля,
И грубым знаком музыку прорезал —
И нежная как бархат нота «ля»
Свой голос повышает до «диеза».
И, наконец — Бетховена спроси, —
Без ноты «си» нет ни игры, ни пенья —
Возносится над всеми нота «си»
И с высоты взирает положенья.
Пляшут ноты врозь и с толком,
Ждут «до», «ре», «ми», «фа», «соль», «ля» и «си», пока
Разбросает их по полкам
Чья-то дерзкая рука.
Напрасно затевать о нотах спор —
Есть и у них тузы и секретарши,
Считается, что в «си-бемоль минор»
Звучат прекрасно траурные марши.
А кроме этих подневольных нот
Ещё бывают ноты-паразиты.
Кто их сыграет, кто их пропоёт?..
Но с нами — Бог, а с ними — композитор!
Пляшут ноты врозь и с толком,
Ждут «до», «ре», «ми», «фа», «соль», «ля» и «си», пока
Разбросает их по полкам
Чья-то дерзкая рука.
Как призывный набат, прозвучали в ночи тяжело шаги —
Значит скоро и нам уходить и прощаться без слов.
По нехоженым тропам протопали лошади, лошади,
Неизвестно к какому концу унося седоков.Наше время иное, лихое, но счастье, как встарь, ищи!
И в погоню летим мы за ним, убегающим, вслед.
Только вот в этой скачке теряем мы лучших товарищей,
На скаку не заметив, что рядом товарищей нет.И ещё будем долго огни принимать за пожары мы,
Будет долго зловещим казаться нам скрип сапогов,
О войне будут детские игры с названьями старыми,
И людей будем долго делить на своих и врагов.А когда отгрохочет, когда отгорит и отплачется,
И когда наши кони устанут под нами скакать,
И когда наши девушки сменят шинели на платьица, —
Не забыть бы тогда, не простить бы и не потерять!..
На границе с Турцией или с Пакистаном —
Полоса нейтральная; а справа, где кусты, —
Наши пограничники с нашим капитаном,
А на левой стороне — ихние посты,
А на нейтральной полосе — цветы
Необычайной красоты!
Капитанова невеста жить решила вместе —
Прикатила, говорит: «Милый!..», то да сё.
Надо ж хоть букет цветов подарить невесте:
Что за свадьба без цветов?! Пьянка — да и всё!
А на нейтральной полосе — цветы
Необычайной красоты!
И к ихнему начальнику, точно по повестке,
Тоже баба прикатила — налетела блажь —
И тоже «милый» говорит, только по-турецки.
«Будет свадьба, — говорит, — свадьба — и шабаш!»
А на нейтральной полосе — цветы
Необычайной красоты!
Наши пограничники — храбрые ребята!
Трое вызвались идти, а с ними капитан.
Разве ж знать они могли про то, что азиаты
Порешили в ту же ночь вдарить по цветам,
Ведь на нейтральной полосе цветы —
Необычайной красоты!
Пьян от запаха цветов капитан мертвецки,
Ну и ихний капитан тоже в доску пьян,
И повалился он в цветы, охнув по-турецки,
И, по-русски крикнув «…мать!», рухнул капитан.
А на нейтральной полосе — цветы
Необычайной красоты!
Спит капитан — и ему снится,
Что открыли границу, как ворота в Кремле.
Ему и на фиг не нужна была чужая заграница —
Он пройтиться хотел по ничейной земле.
Почему же нельзя? Ведь земля-то — ничья,
Ведь она — нейтральная!
А на нейтральной полосе — цветы
Необычайной красоты!
Мне этот бой не забыть нипочём —
Смертью пропитан воздух,
А с небосклона бесшумным дождём
Падали звёзды.
Вот снова упала — и я загадал:
Выйти живым из боя…
Так свою жизнь я поспешно связал
С глупой звездою.
Я уж решил: миновала беда
И удалось отвертеться…
Но с неба свалилась шальная звезда —
Прямо под сердце.
Нам говорили: «Нужна высота!»
И «Не жалеть патроны!»
Вон покатилась вторая звезда —
Вам на погоны.
Звёзд этих в небе — как рыбы в прудах,
Хватит на всех с лихвою.
Если б не насмерть, ходил бы тогда
Тоже — Героем.
Я бы Звезду эту сыну отдал,
Просто на память…
В небе висит, пропадает звезда —
Некуда падать.
Без запретов и следов,
Об асфальт сжигая шины,
Из кошмара городов
Рвутся за город машины.И громоздкие, как танки,
«Форды», «линкольны», «селены»,
Элегантные «мустанги»,
«Мерседесы», «ситроэны»Будто знают — игра стоит свеч,
Это будет как кровная месть городам!
Поскорей, только б свечи не сжечь,
Карбюратор, и что у них есть ещё там! И не видно полотна:
Лимузины, лимузины…
Среди них, как два пятна, —
Две красивые машины, Словно связанные тросом
(А где тонко, там и рвётся),
Акселераторам, подсосам
Больше дела не найдётся.Будто знают — игра стоит свеч,
Только б вырваться — выплатят всё по счетам.
Ну, а может, он скажет ей речь
На клаксоне… иль что у них есть ещё там.Это скопище машин
На тебя таит обиду.
Светло-серый лимузин!
Не теряй её из виду! Впереди, гляди, — разъезд!
Больше риска, больше веры!
Опоздаешь!.. Так и есть!
Ты промедлил, светло-серый! Они знали — игра стоит свеч,
А теперь — что ж сигналить, — рекламным щитам?
Ну, а может — гора ему с плеч
Иль с капота — и что у них есть ещё там.Нет — развилка как беда:
Стрелки врозь — и вот не здесь ты!
Неужели никогда
Не съезжаются разъезды? Этот сходится, один —
И, врубив седьмую скорость,
Светло-серый лимузин
Позабыл нажать на тормоз.Что ж, съезжаться — пустые мечты?
Или это есть кровная месть городам?
Покатились колеса, мосты…
И сердца. Или что у них есть ещё там?
Жил я с матерью и батей
На Арбате — здесь бы так!
А теперь я в медсанбате —
На кровати, весь в бинтах… Что нам слава, что нам Клава —
Медсестра — и белый свет!..
Помер мой сосед, что справа,
Тот, что слева, — ещё нет.И однажды, как в угаре,
Тот сосед, что слева, мне
Вдруг сказал: «Послушай, парень,
У тебя ноги-то нет».Как же так? Неправда, братцы,
Он, наверно, пошутил!
«Мы отрежем только пальцы», —
Так мне доктор говорил.Но сосед, который слева,
Всё смеялся, всё шутил,
Даже если ночью бредил —
Всё про ногу говорил.Издевался: мол не встанешь,
Не увидишь, мол, жены!..
Поглядел бы ты, товарищ,
На себя со стороны! Если б был я не калека
И слезал с кровати вниз —
Я б тому, который слева,
Просто горло перегрыз! Умолял сестричку Клаву
Показать, какой я стал…
Был бы жив сосед, что справа, —
Он бы правду мне сказал!..
Как ныне сбирается вещий Олег
Щита прибивать на ворота,
Как вдруг подбегает к нему человек
И ну шепелявить чего-то.«Эх, князь, — говорит ни с того ни с сего, —
Ведь примешь ты смерть от коня своего!»Ну только собрался идти он на вы —
Отмщать неразумным хазарам,
Как вдруг прибежали седые волхвы,
К тому же разя перегаром.И говорят ни с того ни с сего,
Что примет он смерть от коня своего.«Да кто ж вы такие, откуда взялись?! —
Дружина взялась за нагайки. —
Напился, старик, так иди похмелись,
И неча рассказывать байкиИ говорить ни с того ни с сего,
Что примет он смерть от коня своего!»Ну, в общем, они не сносили голов —
Шутить не могите с князьями!
И долго дружина топтала волхвов
Своими гнедыми конями: Ишь, говорят ни с того ни с сего,
Что примет он смерть от коня своего! А вещий Олег свою линию гнул,
Да так, что никто и не пикнул.
Он только однажды волхвов помянул,
И то саркастически хмыкнул: Ну надо ж болтать ни с того ни с сего,
Что примет он смерть от коня своего!«А вот он, мой конь, — на века опочил,
Один только череп остался!..»
Олег преспокойно стопу возложил —
И тут же на месте скончался: Злая гадюка кусила его —
И принял он смерть от коня своего.…Каждый волхвов покарать норовит,
А нет бы — послушаться, правда?
Олег бы послушал — ещё один щит
Прибил бы к вратам Цареграда.Волхвы-то сказали с того и с сего,
Что примет он смерть от коня своего!
Долго Троя в положении осадном
Оставалась неприступною твердыней,
Но троянцы не поверили Кассандре —
Троя, может быть, стояла б и поныне.Без умолку безумная девица
Кричала: «Ясно вижу Трою, павшей в прах!»
Но ясновидцев — впрочем, как и очевидцев —
Во все века сжигали люди на кострах.И в ночь, когда из чрева лошади на Трою
Спустилась смерть (как и положено — крылата),
Над избиваемой безумною толпою
Кто-то крикнул: «Это ведьма виновата!»Без умолку безумная девица
Кричала: «Ясно вижу Трою, павшей в прах!»
Но ясновидцев — впрочем, как и очевидцев —
Во все века сжигали люди на кострах.И в эту ночь, и в эту смерть, и в эту смуту,
Когда сбылись все предсказания на славу,
Толпа нашла бы подходящую минуту,
Чтоб учинить свою привычную расправу.Без умолку безумная девица
Кричала: «Ясно вижу Трою, павшей в прах!»
Но ясновидцев — впрочем, как и очевидцев —
Во все века сжигали люди на кострах.Конец простой — хоть не обычный, но досадный:
Какой-то грек нашёл Кассандрину обитель
И начал пользоваться ей не как Кассандрой,
А как простой и ненасытный победитель.Без умолку безумная девица
Кричала: «Ясно вижу Трою, павшей в прах!»
Но ясновидцев — впрочем, как и очевидцев —
Во все века сжигали люди на кострах.
Куда ни втисну душу я, куда себя ни дену,
За мною пёс — Судьба моя, беспомощна, больна.
Я гнал её каменьями, но жмётся пёс к колену —
Глядит, глаза навыкате, и с языка — слюна.Морока мне с нею —
Я оком тускнею,
Я ликом грустнею
И чревом урчу,
Нутром коченею,
А горлом немею,
И жить не умею,
И петь не хочу! Должно быть, старею.
Пойти к палачу?
Пусть вздёрнет на рею,
А я заплачу.Я зарекался столько раз, что на Судьбу я плюну,
Но жаль её, голодную, — ласкается, дрожит.
Я стал тогда из жалости подкармливать Фортуну —
Она, когда насытится, всегда подолгу спит.Тогда я гуляю,
Петляю, вихляю,
Я ваньку валяю
И небо копчу.
Но пса охраняю,
Сам вою, сам лаю —
О чём пожелаю,
Когда захочу.Нет, не постарею —
Пойду к палачу,
Пусть вздёрнет скорее,
А я приплачу.Бывают дни — я голову в такое пекло всуну,
Что и Судьба попятится, испуганна, бледна.
Я как-то влил стакан вина
для храбрости в Фортуну —
С тех пор ни дня без стакана,
ещё ворчит она: «Эх, закуски — ни корки!»
Мол, я бы в Нью-Йорке
Ходила бы в норке,
Носила б парчу!..
А я ноги — в опорки,
Судьбу — на закорки:
И в гору, и с горки
Пьянчугу влачу.Когда постарею,
Пойду к палачу —
Пусть вздёрнет на рею,
А я заплачу.Однажды пере-перелил Судьбе я ненароком —
Пошла, родимая, вразнос и изменила лик.
Хамила, безобразила и обернулась Роком —
И, сзади прыгнув на меня, схватила за кадык.Мне тяжко под нею,
Гляди, я синею,
Уже сатанею,
Кричу на бегу:
«Не надо за шею!
Не надо за шею!
Не над за шею —
Я петь не смогу!!!»Судьбу, коль сумею,
Снесу к палачу —
Пусть вздёрнет на рею,
А я заплачу!
Кто сказал: «Всё сгорело дотла,
Больше в землю не бросите семя!»?
Кто сказал, что Земля умерла?
Нет, она затаилась на время.Материнства не взять у Земли,
Не отнять, как не вычерпать моря.
Кто поверил, что Землю сожгли?
Нет, она почернела от горя.Как разрезы, траншеи легли,
И воронки, как раны, зияют.
Обнажённые нервы Земли
Неземное страдание знают.Она вынесет всё, переждёт,
Не записывай Землю в калеки!
Кто сказал, что Земля не поёт,
Что она замолчала навеки?! Нет! Звенит она, стоны глуша,
Изо всех своих ран, из отдушин,
Ведь Земля — это наша душа,
Сапогами не вытоптать душу! Кто сказал, что Земля умерла?
Нет, она затаилась на время.
Как по Волге-матушке, по реке-кормилице —
Всё суда с товарами, струги да ладьи…
И не притомилася, и не надорвалася:
Ноша не тяжёлая — корабли свои.
Вниз по Волге плавая,
Прохожу пороги я
И гляжу на правые
Берега пологие:
Там камыш шевелится,
Поперёк ломается,
Справа — берег стелется,
Слева — подымается.
Волга песни слышала хлеще чем «Дубинушка»,
Вся вода исхлёстана пулями врагов, —
И плыла по Матушке наша кровь-кровинушка,
Стыла бурой пеною возле берегов.
Долго в воды пресные
Лили слёзы строгие
Берега отвесные,
Берега пологие —
Плакали, измызганы
Острыми подковами,
Но теперь зализаны
Эти раны волнами.
Что-то с вами сделалось, берега старинные,
В коих — стены древние, церкви да кремли,
Словно пробудилися молодцы старинные
И, числом несметные, встали из земли.
Лапами грабастая,
Корабли стараются —
Тянут баржи с Каспия,
Тянут — надрываются,
Тянут — не оглянутся,
И на вёрсты многие
За крутыми тянутся
Берега пологие.
Всю Россию до границы
Царь наш кровью затопил,
А жену свою, царицу,
Колька Гришке уступил.
За нескладуху—неладуху —
Сочинителю по уху!
Сочинитель — это я,
А часового бить нельзя!
Вы мне не поверите и просто не поймёте:
В космосе страшней, чем даже в дантовском аду, —
По пространству-времени мы прём на звездолёте,
Как с горы на собственном заду.
Но от Земли до Беты — восемь дён,
Ну, а до планеты Эпсилон
Не считаем мы, чтоб не сойти с ума.
Вечность и тоска — ох, влипли как!
Наизусть читаем Киплинга,
А кругом — космическая тьма.
На Земле читали в фантастических романах
Про возможность встречи с иноземным существом,
Мы на Земле забыли десять заповедей рваных —
Нам все встречи с ближним нипочём!
Но от Земли до Беты — восемь дён,
Ну, а до планеты Эпсилон
Не считаем мы, чтоб не сойти с ума.
Вечность и тоска — игрушки нам!
Наизусть читаем Пушкина,
А кругом — космическая тьма.
Нам прививки сделаны от слёз и грёз дешёвых,
От дурных болезней и от бешеных зверей —
Нам плевать из космоса на взрывы всех сверхновых:
На Земле бывало веселей!
Но от Земли до Беты — восемь дён,
Ну, а до планеты Эпсилон
Не считаем мы, чтоб не сойти с ума.
Вечность и тоска — ох, влипли как!
Наизусть читаем Киплинга,
А кругом — космическая тьма.
Прежнего земного не увидим небосклона:
Если верить россказням учёных чудаков,
Ведь, когда вернёмся мы, по всем по их законам
На Земле пройдёт семьсот веков!
То-то есть смеяться отчего:
На Земле бояться нечего —
На Земле нет больше тюрем и дворцов!
На Бога уповали, бедного,
Но теперь узнали: нет его —
Ныне, присно и во век веков!
Истома ящерицей ползает в костях,
И сердце с трезвой головой не на ножах,
И не захватывает дух на скоростях,
Не холодеет кровь на виражах,
И не прихватывает горло от любви,
И нервы больше не внатяжку: хочешь — рви,
Провисли нервы, как верёвки от белья,
И не волнует, кто кого — он или я.
Я на коне, толкани — я с коня.
Только «не», только «ни» у меня.
Не пью воды, чтоб стыли зубы, питьевой
И ни событий, ни людей не тороплю,
Мой лук валяется со сгнившей тетивой,
Все стрелы сломаны — я ими печь топлю.
Не наступаю и не рвусь, а как-то так…
Не вдохновляет даже самый факт атак.
Сорви-голов не принимаю и корю,
Про тех, кто в омут с головой, — не говорю.
Я на коне, толкани — я с коня.
Только «не», только «ни» у меня.
И не хочу ни выяснять, ни изменять
И ни вязать и ни развязывать узлы.
Углы тупые можно и не огибать,
Ведь после острых — это не углы.
Любая нежность душу не разбередит,
И не внушит никто, и не разубедит.
А так как чужды всякой всячине мозги,
То ни предчувствия не жмут, ни сапоги.
Я на коне, толкани — я с коня.
Только «не», только «ни» у меня.
Не ноют раны, да и шрамы не болят, —
На них наложены стерильные бинты!
Не бесят больше, не свербят, не теребят
Ни мысли, ни вопросы, ни мечты.
Не знаю, скульптор в рост ли, в профиль слепит ли,
Ни пули в лоб не удостоюсь, ни петли.
Я весь прозрачный, как раскрытое окно,
И неприметный, как льняное полотно.
Толка нет: толкани — я с коня.
Только «не», только «ни» у меня.
Ни философский камень больше не ищу,
Ни корень жизни — ведь уже нашли женьшень.
Не напрягаюсь, не стремлюсь, не трепещу
И не пытаюсь поразить мишень.
Устал бороться с притяжением земли:
Лежу — так больше расстоянье до петли.
И сердце дёргается, словно не во мне, —
Пора туда, где только «ни» и только «не».
Я на коне, толкани — я с коня.
Только «не», только «ни» у меня.
Всего один мотив
Доносит с корабля;
Один аккредитив —
На двадцать два рубля.А жить ещё две недели,
Работы — на восемь лет,
Но я докажу на деле,
На что способен аскет! Дежурная по этажу
Грозилась мне на днях —
В гостиницу вхожу
В час ночи, на руках.А жить ещё две недели,
Работы — на восемь лет,
Но я докажу на деле,
На что способен скелет! В столовой номер два
Всегда стоит кефир;
И мыслей полна голова,
И все — про загробный мир.А жить ещё две недели,
Работ — на восемь лет,
Но я докажу на деле,
На что способен скелет! Одну в кафе позвал —
Увы, романа нет;
Поел и убежал,
Как будто в туалет.А жить ещё две недели,
Работы — на восемь лет,
Но я докажу на деле,
На что способен аскет! А пляжи все полны
Пленительнейших вдов,
Но стыдно снять штаны —
Ведь я здесь с холодов.А жить еще две недели,
Работы — на восемь лет,
Но я докажу на деле,
На что способен аскет! О проклятый Афон! —
Влюбился, словно тля,
Беру последний фонд —
Все двадцать два рубля.Пленительна, стройна,
Все деньги на проезд,
Наверное, она
Сегодня же проест.А жить ещё две недели,
Работ — на восемь лет,
Но я докажу на деле,
На что способен… скелет!
Мой сосед объездил весь Союз —
Что-то ищет, а чего — не видно.
Я в дела чужие не суюсь,
Но мне очень больно и обидно.
У него на окнах плюш и шёлк,
Баба его шастает в халате.
Я б в Москве с киркой уран нашёл
При такой повышенной зарплате!
И сдаётся мне, что люди врут —
Он нарочно ничего не ищет.
А для чего? Ведь денежки идут —
Ох, какие крупные деньжищи!
А вчера на кухне ихний сын
Головой упал у нашей двери —
И разбил нарочно мой графин,
Я — мамаше счёт в тройном размере.
Ему, значит, — рупь, а мне — пятак?!
Пусть теперь мне платит неустойку!
Я ведь не из зависти — я так,
Ради справедливости — и только.
…Ну ничего, я им создам уют —
Живо он квартиру обменяет.
У них денег — куры не клюют,
А у нас — на водку не хватает!
Отбросив прочь свой деревянный посох,
Упав на снег и полежав ничком,
Я встал и сел в погибель на колёсах,
Презрев передвижение пешком.Я не предполагал играть судьбою,
Не собирался спирт в огонь подлить —
Я просто этой быстрою ездою
Намеревался жизнь себе продлить.Подошвами своих спортивных чешек
Топтал я прежде тропы и полы,
И был неуязвим я для насмешек,
И был недосягаем для хулы.Но я в другие перешёл разряды —
Меня не примут в общую кадриль:
Я еду, я ловлю косые взгляды
И на меня, и на автомобиль.Прервав общенье и рукопожатья,
Отворотилась прочь моя среда.
Но кончилось глухое неприятье,
И началась открытая вражда.Я в мир вкатился чуждый нам по духу,
Все правила движения поправ.
Орудовцы мне робко жали руку,
Вручая две квитанции на штраф.Я во вражду включился постепенно,
Я утром зрел плоды ночных атак:
Морским узлом завязана антенна.
То был намёк: с тобою будет так… Прокравшись огородами, полями,
Вонзали шила в шины, как кинжал.
Я ж отбивался целый день рублями,
И не сдавался, и в боях мужал.Безлунными ночами я нередко
Противника в засаде поджидал…
Но у него поставлена разведка,
И он в засаду мне не попадал.И вот, как языка, бесшумно сняли
Передний мост. И унесли во тьму.
Передний мост… Казалось бы — детали,
Но без него и задний ни к чему.Я доставал мосты, рули, колеса
Не за глаза красивые — за мзду.
Но понял я: не одолеть колосса.
Назад! Пока машина на ходу.Назад к моим нетленным пешеходам!
Пусти назад, о отворись, Сезам!
Назад, в метро, к подземным переходам!
Назад! Руль влево и — по тормозам! Восстану я из праха вновь обыден
И улыбнусь, выплёвывая пыль.
Теперь народом я не ненавидим
За то, что у меня автомобиль.
Вот некролог, словно отговорка,
Объяснил смертельный мой исход.
Просто: он помор, она поморка —
Это то же, что огонь и лёд… И тогда все поймут, кого потеряли,
И осудят её — это точно, —
Скажут: «Как он любил! А она…» — и так дале.
Вот причина: «Муму» и пощёчина.Будет так — суда и караваны
Проревут про траурную весть,
И запьют от горя капитаны,
И суровей станет Север весь.И тогда все поймут, кого потеряли,
Все осудят её — это точно, —
Скажут: «Как он любил! А она…» — и так дале.
А причина: «Муму» и пощёчина.И матросы, крепко сжав штурвалы
И судьбу жестоко матеря,
Перестанут уповать на тралы:
Разве тут до сельди — нет меня! И тогда все поймут, кого потеряли,
Все осудят её — это точно, —
Скажут: «Как он любил! А она…» — и так дале.
Вот причина: «Муму» и пощёчина.
На реке ль, на озере
Работал на бульдозере,
Весь в комбинезоне и в пыли,
Вкалывал я до зари,
Считал, что черви — козыри,
Из грунта выколачивал рубли.Не судьба меня манила
И не золотая жила,
А широкая моя кость
И природная моя злость.Мне ты не подставь щеки:
Не ангелы мы — сплавщики,
Недоступны заповеди нам…
Будь ты хоть сам Бог Аллах,
Зато я знаю толк в стволах
И весело хожу по штабелям.Не судьба меня манила
И не золотая жила,
А широкая моя кость
И природная моя злость.
У моря, у порта
Живёт одна девчонка —
Там моряков до чёрта
Из дальних разных стран, загадочных стран.
И все они едва ли
девчонку эту знали:
Одни не замечали —
мол, не было печали,
Ну, а другим, кто пьян,
Скорее бы — стакан.Подруга, блондинка,
Та, что живёт у рынка:
Как день — так вечеринка,
Веселье там и смех, веселье и смех.
А тихая девчонка,
Хоть петь умела звонко,
К подруге не ходила —
Ей не до песен было,
Веселье и успех
В почёте не у всех; Манеры, поклоны,
Мегеры и матроны,
Красавчики пижоны —
До них ей далеко, до них далеко.
Ей не до поцелуев —
Ведь надо бить буржуев!
И надо бить, заметьте,
На всём на белом свете —
И будет всем легко,
И будет всем легко!
Понятие «кресло» — интересно:
Ведь в креслах отдыхают.
Так почему же словом «кресло»
Рабочье место называют? Кресло стоит — ангел на нём, бес ли?
Как усидеть мне на своём кресле! Приятно, если сидишь на кресле, —
Оно не возражает.
И выбрать кресло — тоже лестно,
Но чаще — кресло выбирает.Надо напрячь на ответственном мне слух,
Чтоб поступать соответственно креслу.
Прохода нет от этих начитанных болванов:
Куда ни плюнь — доценту на шляпу попадёшь!
Позвать бы пару опытных шаманов-ветеранов
И напустить на умников падёж! Что за дела — не в моде благородство?!
И вместо нас — нормальных, от сохи, —
Теперь нахально рвутся в руководство
Те, кто умеют сочинять стихи.На нашу власть — то плачу я, то ржу:
Что может дать она? — По носу даст вам!
Доверьте мне — я поруковожу
Запутавшимся нашим государством.Кошмарный сон я видел: что без научных знаний
Не соблазнишь красоток — ни девочек, ни дам!
Но я и пары ломаных юаней — будь я проклят! —
За эти иксы-игреки не дам.Недавно мы с одним до ветра вышли
И чуть потолковали у стены, —
Так у него был полон рот кровищи
И интегралов — полные штаны.С такими — далеко ли до беды?!
Ведь из-за них мы с вами чахнем в смоге.
Отдайте мне ослабшие бразды —
Я натяну, не будь я Гогер-Могер! И он нам будет нужен — придушенный очкарик:
Такое нам сварганит — врагам наступит крах!
Пинг-понг один придумал, — хрупкий шарик…
Орешек крепкий в опытных руках! Искореним любые искривленья
Путём повальной чистки и мытья!
А перевоспитанье, исправленье
Без наших ловких рук — галиматья.Я так решил: он мой — текущий век,
Хоть режьте меня, ешьте и вяжите!
Я, Гогер-Могер, — вольный человек,
И вы меня, ребята, поддержите! Не надо нам прироста — нам нужно уменьшенье,
Нам перенаселенье — что гиря на горбе.
Всё это зло идёт от женя-шеня:
Ядрёный корень! Знаю по себе.Свезём на свалки груды лишних знаний —
Метлой по деревням и городам!
За тридцать штук серебряных юаней — будь я проклят! —
Я Ньютона с Конфуцием продам.Я тоже не вахлак, не дурачок —
Цитаты знаю я от всех напастей.
Могу устроить вам такой скачок,
Как только доберусь до высшей власти!
И я устрою вам такой скачок,
Когда я доберусь до высшей власти!
Как все, мы веселы бываем и угрюмы,
Но если надо выбирать и выбор труден —
Мы выбираем деревянные костюмы,
Люди! Люди!
Нам будут долго предлагать не прогадать:
«Ах, — скажут, — что вы! Вы ещё не жили!
Вам надо только-только начинать!..»
Ну, а потом предложат: или — или.
Или пляжи, вернисажи, или даже
Пароходы, в них — наполненные трюмы,
Экипажи, скачки, рауты, вояжи,
Или просто деревянные костюмы.
И будут веселы они или угрюмы,
И будут в роли злых шутов и добрых судей,
Но нам предложат деревянные костюмы
Люди! Люди!
Нам даже могут предложить и закурить:
«Ах, — вспомнят, — вы ведь долго не курили!
Да вы ещё не начинали жить!..»
Ну, а потом предложат: или — или.
Дым папиросы навевает что-то,
Одна затяжка — веселее думы.
Курить охота! Как курить охота!
Но надо выбрать деревянные костюмы.
И будут вежливы и ласковы настолько —
Предложат жизнь счастливую на блюде.
Но мы откажемся — и бьют они жестоко,
Люди! Люди…
Гули-гули-гуленьки,
Девоньки-девуленьки!
Вы оставьте мне на память
В сердце загогулинки.Не гляди, что я сердит:
По тебе же сохну-то!
Я не с фронта инвалид,
Я — любовью трёхнутый.Выходите к Ванечке,
Да Манечки-мотанечки!
Вы что стоите, как старушки —
Божьи одуванчики? Милый мой — каменотёс,
Сильный он да ласковый,
Он мне с Англии привёз
Лифчик пенопластовый.Здеся мода отстаёт.
Вот у нас, в Австралии,
Очень в моде в этот год
В три обхвата талии.Уж не знаю я, как тут,
А, к примеру, в Дании
Девок в загсы волокут
При втором свидании.Я не знаю, как у вас,
А у нас во Франции
Замуж можно десять раз —
И все без регистрации.Ой! Табань, табань, табань,
А то в берег врежемся.
Не вставай в такую рань,
Давай ещё понежимся! Без ушка иголочка,
Оля! Ольга, Олечка,
Ты поднеси-ка инвалиду
Столько да полстолечка.На пути, на перепутье
Молодуху сватал дед,
Сперва думали, что шутит,
Оказалося, что — нет.Мой милёнок всё допил
Дочисту и допьяна,
Потому и наступил
В мире кризис топливный.Ты не вой, не ной, не ной —
Этот кризис нефтяной,
Надо больше опасаться,
Что наступит спиртовой! Гляну я — одна семья
На таком воскреснике:
Да все друг другу сыновья
Али даже крестники.
Зря ты, Ванечка, бредёшь
Вдоль оврага.
На пути — каменья сплошь,
Резвы ножки обобьёшь,
Бедолага! Тело в эдакой ходьбе
Ты измучил,
А и, кажется, себе
Сам наскучил.Стал на беглого похож
Аль на странничка.
Может, сядешь, отдохнёшь,
Ваня-Ванечка?!
Ваня! Что, Ванюша, путь трудней?
Хворь напала?
Вьётся тропка меж корней,
До конца пройти по ней —
Жизни мало.Славно, коль судьбу узнал
Распрекрасну,
Ну, а вдруг коней загнал
Понапрасну?! Али вольное житьё
Слаще пряничка?
Ах ты, горюшко моё,
Ваня-Ванечка!
Ваня! Ходят слухи, будто сник
Да бедуешь,
Кудри сбросил — как без них?
Сыт ли ты или привык —
Голодуешь! Хорошо ли бобылём
Да без крова?
Это, Ваня, не путём —
Непутёво! Горемычный мой, дошёл
Ты до краюшка!
Тополь твой уже отцвёл,
Ваня-Ванюшка!
Ваня!
Не сгрызть меня —
Невеста я!
Эх, жизнь моя
Интересная! Кружи-ворожи,
Кто стесняется?
Подол придержи —
Подымается! И в девках мне
Было весело,
А всё ж любовь
Перевесила! Кружи-ворожи,
Кто стесняется?
Подол придержи —
Подымается! Сноха лиха
Да и кума лихая
Учат жить меня,
А я сама такая! Кружи-ворожи,
Кто стесняется?
Подол придержи —
Подымается!
Ах, не стойте в гордыне,
Подходите к крыльцу.
А и вы, молодые,
Поклонитесь отцу! Он сердитый да строгий:
Как сподлобья взглянёт,
Так вы падайте в ноги —
Может, он отойдёт.Вам отцу поклониться —
Тоже труд небольшой,
Он лицом просветлится,
Помягчеет душой.Вы с того начинайте,
И потом до конца
Во всю жизнь привечайте
Дорогого отца!
Ах! В поднебесье летал
лебедь чёрный, младой да проворный.
Ах! Да от лёта устал
одинокий, да смелый, да гордый.
Ах! Да снижаться он стал
с высоты со своей лебединой.
Ах! Два крыла распластал —
нет уж сил и на взмах на единый.
Ай, не зря гармонь пиликает —
Ваня песенку мурлыкает
С уваженьем да почтеньем,
Да, конечно, со значеньем.
Ах! На крутом берегу —
словно снег, среди лета не тая.
Ах! На залётном лугу —
лебединая белая стая.
Ах! Да не зря он кружил,
да и снизился не понапрасну.
Ах! Он от стаи отбил
лебедь белую — саму прекрасную.
Ах вы, добры люди-граждане,
Вы б лебёдушку уважили —
Затянули бы протяжную
Про красу её лебяжую.
Ох! Да и слов не сыскать,
вон и голос дрожит неумелый.
Ох! Другу дружка под стать —
лебедь чёрный да лебеди белой.
Ах! Собралися в полёт
оба-двое крылатые вместе.
Ах! Расступися, народ,
поклонись жениху и невесте!
Ах спасибо, люди-граждане,
Что невестушку уважили,
Жениха не забываете
Да обоих привечаете!