Я также, Николай Гомерович почтенный,
Имею честь поздравить вас
С тем, что когда-то в этот час
Вы были Николай новорожденный.
Извольте, мой полковник, ведать,
Что в завтрашний субботний день
Я буду лично к вам обедать!
Теперь же недосуг. Не лень,
А Феб Зевесович мешает.
Но буду я не ночевать,
А до вечерни поболтать,
Да выкурить две трубки,
Да подсластить коньяком губки,
Да сотню прочитать
Кое-каких стишонок,
Чтоб мог до утра без просонок
Полковник спать!
Сладостно было принять мне табак твой, о выспренний Гнедич!
Буду усердно, приявши перстами, к преддвериям жадного носа
Прах сей носить благовонный и, сладко чихая, сморкаться!
Будет платкам от него помаранье, а носу великая слава!
Где ты сегодня? Что Алексей Николаевич? Лучше ль
Стало ему? Постараюся ныне с ним видеться утром.
Если б ты, Николай, взгомозился зайти по дороге за мною:
Вместе б пошли мы, дорогой вещая крылатые речи друг другу!
Здравствуй, мой друг, Николай Иванович Гнедич! Не сетуй,
Долго так от меня не имея ни строчки ответной;
Ведаешь, милый Гомеров толмач, что писать я не падок!
Ведаешь также и то, что и молча любить я умею;
Можешь об этом узнать от одесской новой знакомки;
Рад я весьма за тебя, что с нею ты встретился. Верь мне,
Дружба ея целительней воздуха. Крымское небо,
Память древности светлой, величие Понта, беседу
Женщины милой, с душой поэтической, песни Гомера,
Мир души, беззаботность — все это смешай хорошенько
В чистой воде Иппокрены, и пей ежедневно, и будешь
Снова здоров. Честь имею пребыть с совершенным почтеньем,
Милостивый Государь, покорным слугою: Жуковский.
И я прекрасное имею письмецо
От нашей Долбинской Фелицы!
Приписывают в нем и две ее сестрицы;
Ее же самое в лицо
Не прежде середы увидеть уповаю!
Итак, одним пораньше днем
В володьковский эдем,
То есть во вторник, быть с детьми располагаю —
Обедать, ночевать,
Чтоб в середу обнять
Свою летунью всем собором
И ей навстречу хором
„Благословен грядый!“ сказать.
Мои цыпляточки с Натальею-наседкой
Благодарят от сердца вас
За то, что помните об них, то есть об нас!
Своею долбинскою клеткой
(Для рифмы клетки здесь) весьма довольны мы!
Без всякой суетной чумы
Живем да припеваем!
Детенки учатся, подчас шалят.
А мы их унимаем!
Но сами не умней ребят!
По крайней мере, я — меж рифмами возиться
И над мечтой.
Как над задачею, трудиться!..
Но просим извинить; кто вправе похвалиться,
Что он мечте не жертвует собой!
Все здесь мечта — вся разница в названье!
Мечта — веселие, мечта — страданье,
Мечта и красота!
И всяк мечту зовет, как Дон Кишот принцессу!
Но что володьковскую баронессу
Я всей душой люблю... вот это не мечта!
P. S. Во вторник ввечеру
Я буду (если не умру
Иль не поссорюсь с Аполлоном)
Читать вам погребальным тоном,
Как ведьму черт унес,
И напугаю вас до слез.
Я слова, князь, не позабыл,
Я ваш должник за Каталани!
И если я не заплатил
Еще обещанной вам дани,
То все я перед вами прав!
Собачий верный биограф,
Я ждал от вас нетерпеливо
Записок точных, чтоб на них
Сослаться в надписи правдивой
И честь воздать в стихах моих,
Согласно с истиною строгой,
Покойнице четвероногой!
Но я напрасно ожидал:
Князь Федор, в шумном круге света,
Среди веселий пировал,
Забыв собаку и поэта.
Пора напомнить вам об ней!
Чтоб в эпитафии моей
Напрасно пышными стихами
Перед потомством не солгать,
Чтоб о собаке не сказать
Того, что часто над гробами
Временщиков и богачей
И полководцев и царей
Чертят бесстыдными резцами
На гордых бронзовых досках.
Короче, чтобы мог в стихах
Я пса покойного представить
В его, а не в чужой красе, —
Прошу мне полную доставить
Записку о покойном псе.
У вас, я думаю, остался
В бумагах список послужной.
Во-первых: как он назывался?
Потом: породы был какой:
Дворовый, гончий иль лягавой?
Иль пудель с головой курчавой?
Иль мопс, изнеженный храпун,
С наморщенной арапской мордой?
Иль шпиц? иль дог, флегматик гордой?
Иль быстрый английский прыгун?
Иль, может быть, он мышеловкой
Коротконогой вам служил?
Иль триксой желтопузой был?
Или с кудрявою головкой,
С обритой спинкой и хвостом,
Для шутки назывался львом?
Был детям мирною игрушкой,
И редко ссорился с подушкой?
Еще знать хочет Аполлон:
Чему покойник был учен?
Умел ли подавать он лапку?
Умел ли по приказу шапку
С прохожих невзначай срывать?
Умел ли, морду приподнявши,
Моргая носом, хвост поджавши,
На задних лапочках стоять?
Да, сверх того, каков был свойством:
Приветен был ли для своих?
Умел ли лаять на чужих?
И отличался ли геройством,
Когда случалось вызывать
Ему на рыцарскую драку
За кость соперницу-собаку?
Короче, я желаю знать
В подробность все, что с ним случалось, —
Какою смертью умер он,
Когда и где похоронен,
И много ли сирот осталось,
Чтобы об нем воспоминать,
Чтобы для вас, ворча и лая,
Покойника изображая,
Его утрату заменять?
Обещанное исполнять
Есть долг священный христианства,
И знаю точно я, что вы мне не из чванства
Четвероместную карету нынче дать
В четверг прошедший обещали.
Вот мы за нею к вам и лошадей прислали
Она не мне, детеночкам нужна,
Чтобы в Володьково безвредо докатиться!
Линейка есть у нас; но, знаете, она
В мороз и ветер холодна:
И дети могут простудиться.
К тому же бедная больна:
В подагре все колеса
И шворень взволдырял!
А я известного вам Аполлоса
В Белев за лекарем еще не посылал.
Четвероместную карету мы имеем;
Но сесть в нее никак не смеем!
Карета — инвалид!
И просится давно, давно уже на покаянье!
И вот ее вам описанье:
Она имеет вид
Как бы лукошка!
Кто выглянуть захочет из окошка,
Тот верно загремит
Главою вниз, горе ногами;
Понеже дверцы не крючками,
А лычками закреплены!
Сквозь древний ветхий верх ее днем солнце проницает,
А ночью блеск луны!
А в добрый час и дождик поливает.
И так, что можете порой
Вы ехать в ней и сушей и водой!
А козлы? Боже мой!
Когда на них Григорий наш трясется,
То, кажется, душа в нем с телом расстается!
Знать душу грешника за то, что здесь
Шалила —
Рука Всевышнего в Григорья нарядила,
И осужденная должна
Трястись на козлах тех, в которых сатана
С компанией сидит, до светопреставленья!
Я много б мог еще кое-чего сказать,
Чтобы живей мою чудиху описать
Для вашего воображенья!
Как, например, колеса в ней
Друг с другом в беспрестанной ссоре,
И на заказ визжат! Как странен вид осей!
Как вечно клонится она к одной рессоре,
И нечувствительна к другой!
Короче: на земле кареты нет такой!
Но, несмотря на совершенство
Ее красот — сажать в нее детей
Я не считаю за блаженство!
И вас прошу помочь мне в крайности моей!
Чтобы унять чудиху эту,
Четвероместную пришлите мне карету!
Не откажите в том хоть нашим лошадям,
Которые вас просят лично!
Для вас быть добрыми — обычно,
И дело доброе наградой будет вам!