Дарю небесного патрона моего
Патрону моему земному!
Да будет он покров хозяину и дому!
Да лирой звучною его
Сосед мой восхищенный
Сперва его сестер, небесных, чистых Муз,
Полюбит и введет в свой дом уединенный;
Потом с харитами заключит свой союз;
Потом, привыкнувши красавиц не чуждаться,
На мать всех радостей, Киприду, бросит взор;
Потом?.. Потом с женой всех радостей собор
К себе переселит — как знать, что может статься!
В доме важного Рейна был Арзамас не на шутку,
В том Арзамасе читали законы, читали Вадима;
В том Арзамасе Эоловой не было Арфы; слонялась
Арфа беспутная, мучась жестоким, увы! геморроем.
Так как сие заседанье не в счет заседаний обычных,
То и об нем протокол дурной необычно и краткий;
Есть же тому и другая причина; Светлана поела
Плотно весьма земляники в доме Кассандры грекини
С Резвым Котом, служащим в коллегии дел иностранных,
Есть же тому и третья причина: какая? — Не знаю!
Если ж не знаю, то и писать мне не должно, — и так перестанем.
О Братья! хлеб-соль ешь,
А правду так как режь!
Вот текст мой, избранный в сей день для поученья.
Случилось некое сурьезное рожденье.
Его торжествовать в сем месте мы сошлись.
Но кто же родился? Не Герцог, не Маркиз,
Не Квакер, не Султан, не Ректор, не Профессор,
Не Поп, не Николай Иванович Ильин!
Но добрый человек! Коллегии Асессор
Его не важный чин.
Прозваньем Александр, сын Алексеев,
Фамилия Плещеев.
Родился он, в том чуда нет!
Такие чудеса не редко видит свет! —
Но вот что предскажу, и верьте предсказанью:
Он будет, братия, любезен, добр, умен!
Бог даст ему жену, каких немного жен!
И есть, и пить, и спать он станет по преданью!
Да сверх того играть на лире как Орфей,
Все превосходное считая за забаву.
Прекрасных шестерых детей
Он будет здесь, в Черни, воспитывать на славу;
Он будет фокусник, творец больших затей,
Чудесный лицедей, —
Способный трогать всех или морить со смеха.
Он будет силой шаропеха
Смирять издырье шарокат;
В Орле он купит дом; и будет дом сей клад!
Из Суриянина конюшню он достанет;
И все как дважды два то сбудется, друзья,
Хоть я без бороды, но бородою я
Клянусь, что гороскоп мой, верно, не обманет.
А чтоб яснее вам задачу досказать,
Так знайте: что легко нам в будущем читать,
Когда уже оно для нас прошедшим стало,
Пророчество мое, не много и не мало,
Давно уже сбылось. И я, извольте знать,
Затем лишь перед вас, друзья мои, являлся,
Что был вчера хмелен, а нынче не проспался:
Хотел вас поглядеть, себя вам показать.
Аминь.
Итак — всему конец?
И балам, и беседам,
И в сумерки обедам?
Ты дома, мой певец!
Берешься за Кателя,
За Гайдена, Генделя,
И строишь клавесин!
И дев двенадцать спящих
Без умолку молящих,
Чтоб смелый паладин
Иль юноша невинный
Пришел в их дом пустынный
И казнь их прекратил,
Ждут с страшным нетерпеньем,
Чтоб хитрым нот сложеньем
Ты всех их пробудил.
Ну! в добрый час! к налою!
Да будут над тобою
Державный Аполлон
И стая муз крылатых!
Итак, Толстой внесен
В число людей женатых,
То есть, он стал супруг?
Нельзя ли, милый друг,
Прислать мне описанья
Сговора и венчанья?
И кто держал венец?
И кто был, наконец,
У молодых отец,
Известно, посаженной?
Какой их поп венчал,
Невежа иль ученой?
Каков был званый бал?
Кто в танцах отличался?
Кто с такту не сбивался?
Севильский брадобрей
С отважным Альмавивой
Сошел ли с рук счастливо?
Еще каких затей
По милости твоей
Не видели ль поляны?
Вы часто ль были пьяны?
И прочее... У нас,
Промолвить в добрый час,
Теперь все лучше стало,
И лихорадки жало
Белевский Гиппократ
Подрезал горькой хиной!
Я ж жизни половиной
Пожертвовать бы рад
(Или готов и всею)
За то, чтоб только с нею
Все блага на земли
Здоровьем расцвели...
Но кучер твой бранится!
Пора с пером проститься!
Поклон твоей жене!
И помни обо мне!
Есть ли же толк?
Что ты примолк?
Скучно писать!
Лучше зевать,
Глядя на нос
Будешь, друг, кос!
Скинь, Плещепуп,
Лени тулуп;
Сотней стихов
(Смертных грехов)
Мне удружи;
То есть скажи:
Скоро ли к нам,
Добрым друзьям,
Врать, пить и есть?
Лошади есть!
Мой же Пегас
С часу на час
Прытче летит!
Так и горит
Лист под пером!
Стих за стихом!
Сон позабыл!
Мало чернил!
Перья изгрыз
Лучше всех крыс.
Вот приезжай,
Сам позевай,
Слушая вздор.
Но до тех пор,
Друг Плещепуп,
Если не скуп,
Будь мне отец...
Сам ты писец
Не из простых;
В книгах твоих
Есть Буало.
Я сквозь стекло
Видел, как он,
(Переплетен
В красный сафьян
Гром-капитан
Роты певцов)
Против глупцов
Перья острил,
Штык наводил
Страшных сатир.
Он наш Омир —
Вкуса пророк!
Мне на часок
Нужен тот том,
Где он, умом
Ясным водим,
Братьям своим,
Стихоткачам,
Как по херам
Все рассказал:
Способы дал
Рифмы ловить,
С музами пить
Нектар, не квас,
А на Парнас
Шею и честь
Здраво принесть,
Лавров нарвать
И обуздать
Злого коня.
Есть у меня
Свой Буало,
Да как назло
Стереотип.
Я не Эдип!
Многим стихам
Толку не дам,
Нот не прочтя,
Дай не шутя
Книжицы сей:
Да поскорей:
Нужно, ей, ей!
Да одолжи,
К ней приложи
Тот лексикон,
Что сочинен
Обществом муз.
Я не француз,
(Право, не лгу)
Знать не могу
Силы всех слов.
Будь же готов
(Для ради муз)
Этот мне груз
С первым гонцом
В сельский наш дом
Перешвырнуть.
Да не забудь
Связки ключей.
Бес Асмодей
Влез в мой карман;
Я как болван
Их потерял
(Как проезжал)
В доме твоем.
Честен твой дом:
Верно они
Целы в Черни.
А ведь без них
Шкапов моих
Мне умереть —
Не отпереть!
Будь над тобой
Сильный, святой
Бог Аполлон.
Низкий поклон
Анне твоей,
Музе моей.
Баста стихам!
Буду я к вам —
Вот тебе честь! —
Лишь двадцать шесть
Канет на двор.
Милый певец,
Будь мне отец,
Книги пришли!
Люли, люли.
Друг, отчего печален голос твой?
Ответствуй, брат! реши мое сомненье!
Иль он твоей судьбы изображенье?
Иль счастие простилось и с тобой?
С стеснением письмо твое читаю;
Увы! на нем уныния печать;
Чего не смел ты ясно мне сказать,
То все, мой друг, я чувством понимаю.
Так! и на твой досталося удел!
Разрушен мир фантазии прелестной;
Ты в наготе, друг милый, жизнь узрел;
Что в бездне сей таилось, все известно —
И для тебя уж здесь обмана нет.
И, испытав, сколь сей изменчив свет,
С пленительным простившись ожиданьем,
На прошлы дни ты обращаешь взгляд
И без надежд живешь воспоминаньем.
О! не бывать минувшему назад!
Сколь весело промчалися те годы,
Когда мы все, товарищи-друзья,
Делили жизнь на лоне у свободы!
Беспечные, мы в чувстве бытия,
Что было, есть и будет, заключали,
Грядущее надеждой украшали —
И радостным оно являлось нам!
Где время то, когда по вечерам
В веселый круг нас музы собирали?
Нет и следов; исчезло все — и сад,
И ветхий дом, где мы в осенний хлад
Святой союз любви торжествовали
И звоном чаш шум ветров заглушали!
Где время то, когда наш милый брат
Был с нами, был всех радостей душою?
Не он ли нас приятной остротою
И нежностью сердечной привлекал?
Не он ли нас тесней соединял?
Сколь был он прост, нескрытен в разговоре!
Как для друзей всю душу обнажал!
Как взор его во глубь сердец вникал!
Высокий дух пылал в сем быстром взоре.
Бывало, он, с отцом рука с рукой,
Входил в наш круг — и радость с ним являлась:
Старик при нем был юноша живой;
Его седин свобода не чуждалась...
О нет! он был милейший нам собрат;
Он отдыхал от жизни между нами,
От сердца дар его был каждый взгляд,
И он друзей не рознил с сыновьями...
Увы! их нет!.. мы ж каждый по тропам
Незнаемым за счастьем полетели,
Нам прошептал какой-то голос: там!
Но что? и где? и кто вожатый к цели?
Вдали сиял пленительный призрак —
Нас тайное к нему стремленье мчало;
Но опыт вдруг накинул покрывало
На нашу даль — и там один лишь мрак!
И верою к грядущему убоги,
Задумчиво глядим с полудороги
На спутников, оставших назади,
На милую Фантазию с мечтами...
Изменница! навек простилась с нами,
А все еще твердит свое: иди!
Куда идти? что ждет нас в отдаленье?
Чему еще на свете веру дать?
И можно ль, друг, желание питать,
Когда для нас столь бедно исполненье?
Мы разными дорогами пошли:
Но что ж, куда они нас привели?
Все к одному, что счастье — заблужденье!
Сравни, сравни себя с самим собой!
Где прежний ты, цветущий, жизни полный?
Бывало, все — и солнце за горой,
И запах лип, и чуть шумящи волны,
И шорох нив, струимых ветерком,
И темный лес, склоненный над ручьем,
И пастыря в долине песнь простая —
Веселием всю душу растворяя,
С прелестною сливалося мечтой:
Вся жизни даль являлась пред тобой;
И ты, восторг предчувствием считая,
В событие надежду обращал.
Природа та ж... но где очарованье?
Ах! с нами, друг, и прежний мир пропал;
Пред опытом умолкло упованье;
Что в оны дни будило радость в нас,
То в нас теперь унылость пробуждает;
Во всем, во всем прискорбный слышен глас,
Что ничего нам жизнь не обещает.
И мы еще, мой друг, во цвете лет!
О, беден, кто себя переживет!
Пред кем сей мир, столь некогда веселый,
Как отчий дом, ужасно опустелый:
Там в старину все жило, все цвело,
Там он играл младенцем в колыбели;
Но время все оттуда унесло,
И с милыми веселья улетели;
Он их зовет... ему ответа нет;
В его глазах развалины унылы;
Один его минувшей жизни след:
Утраченных безмолвные могилы.
Неси ж туда, где наш отец и брат
Спокойным сном в приюте гроба спят,
Венки из роз, вино и ароматы;
Воздвигнем, друг, там памятник простой
Их бытия... и скорбной нашей траты.
Один исчез из области земной
В обятиях веселыя Надежды.
Увы! он зрел лишь юный жизни цвет;
С усилием его смыкались вежды;
Он сетовал, навек теряя свет —
Где милого столь много оставалось —
Что бытие так рано прекращалось.
Но он и в гроб Мечтой сопровожден.
Другой... старик... сколь был он изумлен
Тогда, как смерть, ошибкою ужасной,
Не над его одряхшей головой,
Над юностью обрушилась прекрасной!
Он не роптал; но с тихою тоской
Смотрел на праг покоя и могилы —
Увы! там ждал его сопутник милый;
Он мыслию, безмолвный пред судьбой,
Взывал к Творцу: да пройдет чаша мимо!
Она прошла... и мы в сей край незримой
Летим душой за милыми вослед;
Но к нам от них желанной вести нет;
Лишь тайное живет в нас ожиданье...
Когда ж? когда?.. Друг милый, упованье!
Гробами их рубеж означен тот,
За коим нас свободы гений ждет,
С спокойствием, бесчувствием, забвеньем.
Пришед туда, о друг, с каким презреньем
Мы бросим взор на жизнь, на гнусный свет;
Где милое один минутный цвет;
Где доброму следов ко счастью нет;
Где мнение над совестью властитель;
Где все, мой друг, иль жертва, иль губитель!..
Дай руку, брат! как знать, куда наш путь
Нас приведет, и скоро ль он свершится,
И что еще во мгле судьбы таится —
Но дружба нам звездой отрады будь;
О прочем здесь останемся беспечны;
Нам счастья нет: зато и мы — не вечны.