Посв. Э.Глупое сердце, о чем же печалиться!
Встретясь, шутили, шутя целовалися,
Гордой победой она не похвалится,
В памяти счастья минуты осталися…
Глупое сердце, о чем же печалиться?
Тянется поле безмолвное, снежное,
Дремлют березки в безжизненном инее,
Небо нависло — уныло-безбрежное,
Странно-неясное, серое, синее,
Замерло, умерло, будто бы снежное…
Глупое сердце! о чем же печалиться!
15 ноября 1895
Небо задернула бледная пленка,
Солнце мигает, и солнце бледно…
Мой дорогой, посмотри же в окно!
Сердце, беспечное сердце ребенка,
Снова счастливо и снова полно —
Этой минуты ждала я давно!
Знаешь, в сиянии солнца мне стыдно,
Знаешь, во мгле и с тобой мне смешно.
Этой минуты ждала я давно.
Мне хорошо, никому не завидно…
Сердце беспечно, и сердце полно…
Мой дорогой! Посмотри же в окно!
1 мая 1895
Звезды закрыли ресницы,
Ночь завернулась в туман;
Тянутся грез вереницы,
В сердце любовь и обман.
Кто-то во мраке тоскует,
Чьи-то рыданья звучат;
Память былое рисует,
В сердце — насмешка и яд.
Тени забытой упреки…
Ласки недавней обман…
Звезды немые далеки,
Ночь завернулась в туман.
2 апреля 1893
Мы встретились с нею в пустыне,
Утром в пустыне.
Солнце палило песок.
Торопливо шел я — на Запад,
Она — на Восток.
Лицо ее, полное светом,
Полное светом,
Словно сияло в лучах;
И таились вещие тайны
В глубоких очах.
Надеждой сердце забилось,
Сердце забилось,
Веря, что миг тот высок…
И мы молча прошли, я — на Запад,
Она — на Восток.
28 августа 1897
(Рифма предпоследнего слова)Усни, белоснежное поле!
Замри, безмятежное сердце!
Над мигом восходит бесстрастье;
Как месяц, наводит сиянье
На грезы о нежащей страсти,
На память о режущей ласке…
Конец. Отзвучали лобзанья.
В душе ни печали, ни счастья…
Так спят безответные дали,
Молчат многоцветные травы,
Одеты холодным покровом,
Под синим, бесплодным сияньем.
Спи, спи, белоснежное поле!
Умри, безнадежное сердце!
Я люблю у застав переулки Москвы,
Разноцветные, узкие, длинные,
По углам у заборов обрывки травы,
Тротуары, и в полдень пустынные.
Эта тихая жизнь, эта жизнь слободы,
Эта тишь в долетающем грохоте,
Там свободно на сердце свевают следы
Городской утомительной похоти.
В рассмеявшейся паре у ближних ворот
Открывается сердцу идиллия,
И от скучного хора всемирных забот
Я к стихам уношусь без усилия.
28 июня 1895
Холод, тело тайно сковывающий,
Холод, душу очаровывающий… От луны лучи протягиваются,
К сердцу иглами притрагиваются.В этом блеске — все осилившая власть,
Умирает обескрылевшая страсть.Все во мне — лишь смерть и тишина,
Целый мир — лишь твердь и в ней луна.Гаснут в сердце невзлелеянные сны,
Гибнут цветики осмеянной весны.Снег сетями расстилающимися
Вьет над днями забывающимися, Над последними привязанностями,
Над святыми недосказанностями!
Мы в лодке вдвоем, и ласкает волна
Нас робким и зыбким качаньем.
И в небе и в нас без конца тишина,
Нас вечер встречает молчаньем.
И сердце не верит в стране тишины,
Что здесь, над чертогами Ато,
Звенели мечи, и вожди старины
За сампо рубились когда-то.
И сердце не верит, дыша тишиной,
Ласкательным миром Суоми,
Что билось недавно враждой роковой
И жалось в предсмертной истоме.
11 сентября 1905
Rauha
Всем душам нежным и сердцам влюбленным,
Кого земной Любви ласкали сны,
Кто пел Любовь во дни своей весны,
Я шлю привет напевом умиленным.
Вокруг меня святыня тишины,
Диана светит луком преклоненным,
И надо мной, печальным и бессонным,
Лик Данте, вдаль глядящий со стены.
Поэт, кого вел по кругам Вергилий!
Своим сверканьем мой зажги сонет,
Будь твердым посохом моих бессилии!
Пою восторг и скорбь минувших лет,
Яд поцелуев, сладость смертной страсти…
Камены строгие! — я в вашей грозной власти.
Непересказанные думы,
Неразделенные слова —
Вы беспокойны, вы угрюмы,
Как перед молнией трава.
Что просияло, что мелькнуло,
Что душу пламенем прожгло,
Ужели в прошлом потонуло,
И гладь былого — как стекло.
И в сердце сдавленные речи,
Навеки смолкшие слова
Безумно ждут желанной встречи,
И сердце не кричит едва.
Я жажду жадных откровений —
Все повторить, все рассказать,
Чтоб в час заветных оживлений
С тобой все пережить опять.
Сердце утомленное хочет одного,
Глупенькая девочка, — счастья твоего.
Ты встречаешь радостно нежную весну.
Ожиданья тайные я ли обману?
В чью-то душу робкую я сошел, как бог,
И взращаю цветики вдоль ее дорог;
И, как солнце майское в небе голубом,
Я горю надеждами, я дышу теплом;
Властным мановением жизнь пробуждена…
Пусть же радость празднует новая весна!
Пусть поля оденутся в зелень и цветы, —
Я хочу, чтоб юностью опьянилась ты!
Что бы в сердце ни было, знаю я одно:
Быть с тобою ласковым, нежным мне дано.
И слова безумные, те же, что всегда,
Повторяю кротко я: «Любишь? любишь?» — «Да».
Нет! к озаренной сиянием бездне
Сердце мое не зови!
Годы идут, а мечте все любезней
Грешные песни любви.
Белые рыцари… сень Палестины…
Вечная Роза и крест…
Ах, поцелуй заменяет единый
Мне всех небесных невест!
Ах! за мгновенье под свежей сиренью
С милой — навек я отдам
Слишком привычных к нездешнему пенью
Оных мистических Дам.
Их не умею прославить я в песне…
Сердце! опять славословь,
С годами все умиленней, чудесней,
Вечно земную любовь!
Ночью ужас беспричинный
В непонятной тьме разбудит;
Ночью ужас беспричинный
Кровь палящую остудит;
Ночью ужас беспричинный
Озирать углы принудит;
Ночью ужас беспричинный
Неподвижным быть присудит.
Сердцу скажешь: «Полно биться!
Тьма, и тишь, и никого нет!»
Сердцу скажешь: «Полно биться!»
Чья-то длань во мраке тронет…
Сердцу скажешь: «Полно биться!»
Что-то в тишине простонет…
Сердцу скажешь: «Полно биться!»
Кто-то лик к лицу наклонит.
Напрягая силы воли,
Крикнешь: «Вздор пустых поверий!»
Напрягая силы воли,
Крикнешь: «Постыдись, Валерий!»
Напрягая силы воли,
Крикнешь: «Встань, по крайней мере!»
Напрягая силы воли,
Вдруг — с постели прыгнешь к двери!
Ночь 10/11 апреля 1915
Жутко в затворенной спальне.
Сердце стучит все страдальней;
Вторят часы все печальней;
Кажется: в комнате дальней
По золотой наковальне
Бьет серебром
Безжалостный гном.
Стелются гостеприимней
Сумраки полночи зимней;
В лад с молотком, все интимней
Тени поют; в тихом гимне
Ночь умоляет: «Прости мне!»
Нежная мгла
Кругом облегла.
Жутко в безжизненном доме…
Сердце изныло в истоме…
Ночь напевает… Но, кроме
Гимнов, чуть слышимых в дреме,
Бьет, утомительно — гномий
Молот в тиши,
По тайнам души…
Снова долгий тихий вечер.
Снова море, снова скалы.
Снова солнце искры мечет
Над волной роскошно-алой.
И не зная, здесь я, нет ли,
Чем дышу — мечтой иль горем, —
Запад гаснет, пышно-светел,
Над безумно светлым морем.
Им не слышен — им, бесстрастным, —
Шепот страсти, ропот гнева.
Небо хочет быть прекрасным.
Море хочет быть — как небо!
Волны быстро нижут кольца.
Кольца рдяного заката…
Сердце! сердце! успокойся:
Всё — навек, всё — без возврата!
Красный огонь, раскрутись, раскрутись!
Красный огонь, взвейся в темную высь!
Красный огонь, раскрутись, раскрутись!
Лживую куклу, в цени золотой,
Лживую куклу пронзаю иглой,
Лживую куклу, в цепи золотой!
Лик восковой, обращенный ко мне,
Лик восковой оплывает в огне,
Лик восковой, обращенный ко мне!
Сердце твое, не кумир восковой,
Сердце твое я пронзаю иглой,
Сердце твое, не кумир восковой!
Вся твоя жизнь, наяву, не во сне,
Вся твоя жизнь погибает в огне,
Вся твоя жизнь, наяву, не во сне!
Красный огонь, раскрутись, раскрутись!
Красный огонь, взвейся в темную высь!
Красный огонь, раскрутись, раскрутись!
1 июня 1907
Мысли священные, жальте
Жалами медленных ос!
В этой толпе неисчетной,
Здесь, на вечернем асфальте,
Дух мой упорный возрос.
В этой толпе неисчетной
Что я? — лишь отзвук других.
Чуткое сердце трепещет:
Стон вековой, безотчетный
В нем превращается в стих.
Чуткое сердце трепещет
Трепетом тонкой струны,
Слышит таинственный ропот…
Шар электрический блещет
Мертвым лучом с вышины.
Слышит таинственный ропот
Сердце, в молчаньи толпы.
Здесь, на вечернем асфальте,
Словно предчувствие — топот,
Даль — словно в вечность тропы.
Здесь, на вечернем асфальте,
Дух мой упорный возрос.
Что я? — лишь отзвук случайный
Древней, мучительной тайны.
Мысли священные, жальте
Жалами медленных ос!
Нет, никогда не мог Амур в сем мире
Так сердце мучить, как меня она!
Я из-за той, кто всех прекрасней в мире,
Не знаю отдыха, не знаю сна.
Увы! не знает жалости она,
И мне укрыться некуда в сем мире, —
Затем, что всюду мне она видна!
Лети, о песня, и скажи прекрасной,
Что чрез нее покой утратил я!
Что сердцем я страдаю по прекрасной,
Затем, что зло покинут ею я!
Ах, заслужила ль то любовь моя!
Но если я умру, пускай прекрасной
Все песня скажет, правды не тая!
Что день, то сердце все усталей
Стучит в груди; что день, в глазах —
Тусклей наряд зеленых далей
И шум и смутный звон в ушах;
Все чаще безотчетно давит,
Со дна вставая, душу грусть,
И песнь, как смерть от дум избавит,
Пропеть я мог бы наизусть.
Так что ж! Еще работы много,
И все не кончен трудный путь.
Веди ж вперед, моя дорога,
Нет, все не время — отдохнуть!
И под дождем лучей огнистых.
Под пылью шумного пути
Мне должно, мимо рощ тенистых,
С привала на привал идти.
Не смею я припасть к фонтану,
Чтоб освежить огонь лица,
Но у глухой судьбы не стану
Просить пощады — до конца!
Путем, мной выбранным однажды,
Без ропота, плетясь, пойду
И лишь взгляну, томясь от жажды,
На свежесть роз в чужом саду.
Помню, помню: вечер нежный;
За окном простор безмолвный;
Белой яблони цветы;
Взор твой, милый, неизбежный,
Миги катятся, как волны,
В целом мире— я и ты.
Помню, помню! это было, —
Словно в пропасти глубокой,
Да, пятнадцать лет назад!
Время птицей легкокрылой
Унесло меня далеко—
В новый рай и в новый ад.
Розы, лавры, олеандры,
Лица с черными глазами,
Плеск побед, падений стыд…
Как в видении Кассандры,
Тень Стигийская меж нами,
Окровавлена, стоит.
Нет к прошедшему возврата,
Все в пространстве по орбитам
Мы должны вперед скользить.
Стать чужими — вот расплата
За блаженство: в теле слитом
Сердце с сердцем съединить!
(Перезвучия)
Лишь безмятежного мира жаждет душа, наконец,
Взором холодным окину блеск и богатства Офира,
С гордым лицом отодвину, может быть, царский венец.
Жаждет душа без желаний лишь безмятежного мира.
Надо? — из груди я выну прежнее сердце сердец.
Что мне напев ликований, шум беспечального пира,
Что обольщенья лобзаний женских под звоны колец!
Прочь и певучая лира! Больше не ведать кумира,
Быть обращенным во льдину, быть обращенным в свинец!
В благостном холоде стыну, пью из святого потира
Тайну последних молчаний, сшедший с арены борец.
Прошлое прошлому кину! Лишь безмятежного мира,
Лишь раствориться в тумане жаждет душа, наконец!
29 августа 1916
Мне снилось, я в городе дальнем,
Где ты истомилась одна.
Твой мальчик прохожего встретил,
Сказал мне, что мама больна.
К тебе я вошел, как безумный,
Шепнула ты мне: наконец!
И слышалось четко биенье
Двух слишком счастливых сердец.
Я сел на скамью у кровати,
И сердце мне сжала тоска:
Бледны исхудалые щеки,
Бледна и прозрачна рука.
Твой муж, и сестра, и сиделка —
Все вдруг отошли к стороне,
И я целовал твои руки,
И ты улыбалася мне.
И ты мне сказала: «Мой милый,
Мы точно голубки в грозе», —
К тебе я прижался, рыдая,
И плакали, плакали все.
В слезах я проснулся безумный,
Кругом темнота, тишина,
И город далек, где томишься
Ты в тяжком недуге одна.
1 июля 1901
Первый голос
Отзвенели дни зимы,
Вновь лазурью дышим мы,
Сердцу сердца снова жаль, —
Манит сладкий флореаль!
Выходи, желанный друг,
За фиалками на луг.
Другой
В черной буре наших дней
Быть нам вспышками огней!
Нам во вражеских рядах
Сеять смерть и сеять страх!
Кратки сроки, труд велик,
Стоит века каждый миг!
Первый голос
Ах! не жизнь ли коротка?
Ломок стебель василька;
Как волна, неверен день…
Там, где ива клонит тень,
Мы, сокрытые вдвоем,
Губы юные сомкнем!
Другой
Новый мир — как страшный сон
Пред столетьями зажжен!
Дуб и кедр с высоких гор
Повергаем мы в костер!
Словно углю, дай и мне
Вспыхнуть в яростном огне!
Эта светлая ночь, эта тихая ночь,
Эти улицы, узкие, длинные!
Я спешу, я бегу, убегаю я прочь,
Прохожу тротуары пустынные.
Я не в силах восторга мечты превозмочь,
Повторяю напевы старинные,
И спешу, и бегу, — а прозрачная ночь
Стелет тени, манящие, длинные.Мы с тобой разошлись навсегда, навсегда!
Что за мысль, несказанная, странная!
Без тебя и наступят и минут года,
Вереница неясно туманная.
Не сойдёмся мы вновь никогда, никогда,
О любимая, вечно желанная!
Мы расстались с тобой навсегда, навсегда…
Навсегда? Что за мысль несказанная! Сколько сладости есть в тайной муке мечты.
Этой мукой я сердце баюкаю,
В этой муке нашёл я родник красоты,
Упиваюсь изысканной мукою.
«Никогда мы не будем вдвоём, — я и ты…»
И на грани пред вечной разлукою
Я восторгов ищу в тайной муке мечты,
Я восторгами сердце баюкаю.
Слова любви еще так нежны,
Так жарки сгибы алчных рук,
Ночь, древний царь многоодеждный,
Бросая тьму на отсвет смежный,
Лицо к лицу гнет в счастьи бледном,
Пока в тиши поет победным
Пеаном — сердца к сердцу стук.
Но гаснет мрака дымный морок,
Пред сказкой страсти вскрыв провал.
Взор не напрасно горько зорок,
Сквозь хаос всех цветов, сквозь сорок
Узорных радуг, смотрит в глуби,
Где в круге красок, в жгучем клубе
Рок зыблет гладь своих зеркал.
Там лик твой чуждый — чарой явлен,
Глядит, обвит змеей огня,
Твой рот усмешкой гордой сдавлен…
Вход к тайнам замкнут, праздник справлен!
День новый, вождь необоримый,
На путь измен, тропой незримой,
Тебя влечет — прочь от меня.
21 апреля 1921
Ранняя осень любви умирающей.
Тайно люблю золотые цвета
Осени ранней, любви умирающей.
Ветви прозрачны, аллея пуста,
В сини бледнеющей, веющей, тающей
Странная тишь, красота, чистота.Листья со вздохом, под ветром, их нежащим,
Тихо взлетают и катятся вдаль
(Думы о прошлом в видении нежащем).
Жить и не жить — хорошо и не жаль.
Острым серпом, безболезненно режущим,
Сжаты в душе и восторг и печаль.Ясное солнце — без прежней мятежности,
Дождь — словно капли струящихся рос
(Томные ласки без прежней мятежности),
Запах в садах доцветающих роз.В сердце родник успокоенной нежности,
Счастье — без ревности, страсть — без угроз.
Здравствуйте, дни голубые, осенние,
Золото лип и осин багрянец! Здравствуйте, дни пред разлукой, осенние!
Бледный — над яркими днями — венец!
Дни недосказанных слов и мгновения
В кроткой покорности слитых сердец!
Все кончено, меж нами связи нет…
А. ПушкинЭта светлая ночь, эта тихая ночь,
Эти улицы, узкие, длинные!
Я спешу, я бегу, убегаю я прочь,
Прохожу тротуары пустынные.
Я не в силах восторга мечты превозмочь,
Повторяю напевы старинные,
И спешу, и бегу, — а прозрачная ночь
Стелет тени, манящие, длинные.
Мы с тобой разошлись навсегда, навсегда!
Что за мысль несказанная, странная!
Без тебя и наступят и минут года,
Вереница, неясно туманная.
Не сойдемся мы вновь никогда, никогда,
О, любимая, вечно желанная!
Мы расстались с тобой навсегда, навсегда…
Навсегда? Что за мысль несказанная!
Сколько сладости есть в тайной муке мечты.
Этой мукой я сердце баюкаю,
В этой муке нашел я родник красоты,
Упиваюсь изысканной мукою.
«Никогда мы не будем вдвоем, — я и ты…»
И на грани пред вечной разлукою
Я восторгов ищу в тайной муке мечты,
Я восторгами сердце баюкаю.
14 ноября 1895
Есть улица в нашей столице.
Есть домик, и в домике том
Ты пятую ночь в огневице
Лежишь на одре роковом.
И каждую ночь регулярно
Я здесь под окошком стою,
И сердце мое благодарно,
Что видит лампадку твою.
Ах, если б ты чуяла, знала,
Чье сердце стучит у окна!
Ах, если б в бреду угадала,
Чья тень поминутно видна!
Не снятся ль тебе наши встречи
На улице, в жуткий мороз,
Иль наши любовные речи,
И ласки, и ласки до слез?
Твой муж, задремавши па стуле,
Проспит, что ты шепчешь в бреду;
А я до зари караулю
И только при солнце уйду.
Мне вечером дворники скажут,
Что ты поутру отошла,
И молча в окошко укажут
Тебя посредине стола.
Войти я к тебе не посмею,
Но, земный поклон положив,
Пойду из столицы в Расею
Рыдать на раздолии нив.
Я в камнях промучился долго,
И в них загубил я свой век.
Прими меня, матушка-Волга,
Царица великая рек.
28 июня 1901
Так вот где жизнь таила грани:
Стол, телефон и голос грустный…
Так сталь стилета остро ранит,
И сердце, вдруг, без боли хрустнет.
И мир, весь мир, — желаний, счастий,
(Вселенная солнц, звезд, земель их),
Испеплен, рухнет, — чьи-то части, —
Лечь в память, трупа онемелей!
Я знал, я ждал, предвидел, мерил,
Но смерть всегда нова! — Не так ли
Кураре, краткий дар Америк,
Вжигает в кровь свои пентакли?
И раньше было: жизнь межила
Пути, чтоб вскрыть иные дали…
Но юность, юность билась в жилах,
Сны, умирая, новых ждали!
И вот — все ночь. Старик упрямый,
Ты ль в сотый круг шагнешь мгновенно?
А сталь стилета входит прямо,
И яд шипит по тленным венам.
Я ждал, гадал, как сердце хрустнет,
Как рок меж роз декабрьских ранит…
Но — стол, звонок да голос грустный…
Так вот где жизнь таила грани!
16 ноября 1923
Голос
«Ты — мой, моей рукой отмечен,
И я, уверенная, жду.
Играй, безумен и беспечен,
От счастья смейся, плачь в бреду, —
Ты вдруг очнешься, в час закатный,
Поймешь мой зов, лишь сердцу внятный,
И с воплем крикнешь мне: иду!
Ты многим клялся: буду верен!
Ты многим говорил: я — твой!
Но неизменен и размерен
Событий трепет роковой.
Что было — только предвещанья,
Что было — лишь знаменованья
Того, что быть должно со мной!
Ты сам не понял, не изведал
Своей последней глубины,
Ты душу радостности предал,
Как зыби медленной волны.
Я жду тебя с мечом разящим.
В былом, в грядущем, в настоящем
Мне дни твои обречены!»
Ответ
Остро и пламенно ранит
Взор твой, блестящий клинок.
Сердце искать не устанет,
Сердце — как в мае цветок.
Снова ли душу обманет
Богом назначенный срок?
Року иду я навстречу,
Взор упирая во взор:
Рыцарь — в жестокую сечу,
Верный — на ярый костер.
Ты позовешь, — я отвечу,
Скажешь, — приму приговор.
Долго я ждал. Неужели
Дрогнет и эта рука?
Строгие струны продели,
Цель моей жизни близка.
Ближе я… ближе… у цели…
А! синий отблеск клинка!
За длительность вот этих мигов странных,
За взгляд полуприкрытый глаз туманных,
За влажность губ, сдавивших губы мне,
За то, что здесь, на медленном огне,
В одном биенье сердце с сердцем слито,
Что равный вздох связал мечту двоих, —
Прими мой стих,
Ты, Афродита! За то, что в дни, когда поля, серея,
Покорно ждут холодных струй Борея, —
Твой луч, как меч, взнесенный надо мной,
Вновь льет в мой сад слепительность и зной,
Что зелень светлым Аквилоном взвита,
Что даль в цветах и песни реют в них, —
Прими мой стих,
Ты, Афродита! За все, что будет и не быть не может,
Что сон и этот будет скоро дожит,
Что видеть мне, в час сумрачных разлук,
Разомкнутым кольцо горячих рук,
Что тайно в страсти желчь отравы скрыта,
Что сводит в Ад любовь рабов своих, —
Прими мой стих,
Ты, Афродита!
Я доживаю полстолетья,
И на событья все ясней
Могу со стороны смотреть я,
Свидетель отошедших дней.
Мое мечтательное детство
Касалось тех далеких лет,
Когда, как светлое наследство,
Мерцал «Реформ» прощальный свет.
И, мальчик, пережил, как быль, я
Те чаянья родной земли,
Что на последние усилья
В день марта первого ушли.
Потом упала ризой черной
На всю Россию темнота,
Сдавила тяжко и позорно
Всех самовластия пята.
Я забывал, что снилось прежде,
Я задыхался меж других,
И верить отвыкал надежде,
И мой в неволе вырос стих.
О, как забилось сердце жадно,
Когда за ужасом Цусим
Промчался снова вихрь отрадный
И знамя красное за ним!
Но вновь весы судьбы качнулись,
Свободы чаша отошла.
И цепи рабства протянулись,
И снова набежала мгла.
Но сердце верило… И снова
Гром грянул, молнии зажглись,
И флаги красные сурово
Взвились в торжественную высь.
Простой свидетель, не участник,
Я ждал, я верил, я считал…
1
Дождь! тебя благословляю!
Ты смочил ее одежды:
Как, под влажной тканью, четко
Рисовалось тело милой!
Ты была — как обнаженной,
И твои дрожали груди!
Кто ж согрел их поцелуем,
В час, как радуга сверкнула?
2
Уже за горы канул месяц,
Уже восток зарей зарделся,
Уже в саду запели птицы,
А я, Любовь, смотри, все плачу!
3
В белом и трепетном озере груди твоей
Сердце твое — ароматного лотоса цвет!
4
— Я брошен ею, но я не плачу;
Видишь ли: я улыбаюсь.
— Твоя улыбка — рассвет печальный
Над погоревшей деревней.
5
Через речку цепкие лианы
Провели несокрушимый мост.
Там качаться любят обезьяны,
Окрутив вокруг лианы хвост.
От меня и прямо к сердцу милой
Проведен любовью крепкий мост.
Там качаться любят злые силы,
Окрутив вокруг желаний хвост.
6
Я не всходил на Гималаи,
Жемчужин не искал на дне,
Паломником не плыл на Цейлон, —
Даль, глубь и высь я знал в Любви!
В наемной комнате все ранит сердце:
И рама зеркала, и стульев стиль,
Зачем-то со стены глядящий Герцен,
И не сметенная с комода пыль.
Нежней прильни ко мне; глаза закроем;
И будем слушать шаг печальных дум,
Как будто мы сошли на дно морское,
Где бледен солнца свет и смутен шум.
Твое дыхание мне рядом слышно,
Замедленный твой пульс слежу рукой…
Подводные цветы надменно пышны,
И разноцветных рыб мелькает рой.
Ах, только об одном могу жалеть я,
Что в той же комнате — очнуться мне!
Акула проплыла, другая, третья…
Закатный рдяный луч скользит на дне.
Как эти миги дум со счастьем схожи,
Как к этой нежности близка любовь!
Но я открыл глаза, и Герцен тот же
Пытливый взор в меня вперяет вновь.
В наемной комнате все сердце ранит.
В ней миг мечты — обман, в ней счастье — ложь,
Нет, не клонись ко мне! Боюсь желаний!
Не надо губ твоих: они язвят, как нож.
Я не покрыл лица забралом,
Не поднял твердого щита, —
Я ждал один, над темным валом,
Где даль безмолвна и пуста.
Я звал: «Стрела чужого стана,
Взнесись и жизнь мою скоси!
Ты мне предстань во мгле тумана,
La belle dame sans merci!»
Свершал я тайные обряды
Пред алтарем в молчаньи зал.
Прекрасной Дамы без пощады
Я вечный призрак заклинал:
«Явись, как месяц, над печалью,
Мой приговор произнеси,
Пронзи мне сердце верной сталью,
La belle dame sans merci!»
Встречал я лик, на твой похожий,
За ним стремил покорный путь,
Как на костер, всходил на ложе,
Как в плаху, поникал на грудь.
«Сожги меня последней страстью
Иль в строгий холод вознеси,
Твоей хочу упиться властью,
La belle dame sans merci!»
Но шла ты год за годом, мимо,
Недостижимой, неземной.
Ни разу ты, неумолимой,
Как Рок, не стала предо мной!
Приди, — огнем любви и муки
Во мне все жажды погаси
И погрузи мне в сердце руки,
La belle dame sans merci!
27 ноября 1907