Эх, дороги…
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян.
Знать не можешь
Доли своей:
Может, крылья сложишь
Посреди степей.
Вьется пыль под сапогами —
степями,
полями, -
А кругом бушует пламя
Да пули свистят.
Эх, дороги…
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян.
Выстрел грянет,
Ворон кружит,
Твой дружок в бурьяне
Неживой лежит.
А дорога дальше мчится,
пылится,
клубится
А кругом земля дымится —
Чужая земля!
Эх, дороги…
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян.
Край сосновый.
Солнце встает.
У крыльца родного
Мать сыночка ждет.
И бескрайними путями
степями,
полями —
Все глядят вослед за нами
Родные глаза.
Эх, дороги…
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян.
Снег ли, ветер
Вспомним, друзья.
…Нам дороги эти
Позабыть нельзя.
То не ветер, по полю гуляя,
По дороге пыль метет, —
Это наша удалая,
Удалая конница идет!
Нас не трогай — мы не тронем,
А затронешь — спуску не дадим!
И в воде мы не утонем,
И в огне мы не сгорим!
Наши кони — кони боевые —
Закусили удила,
Бить врага нам не впервые,
Были, будут славные дела!
Угощаем мы гостей незваных
Острой саблей и свинцом, —
Били немца, били пана
И других, коль надо, разобьем!
Если в нашу сторону степную
Нам придется завернуть,
Поцелуем мать родную,
А назавтра — снова в дальний путь!
Спросит мама: — Где ты подевался?
Где изволил пропадать?
— Я за Родину сражался,
Защищал тебя, родная мать!
Нашей лавы, лавы молодецкой,
Не унять и не отбить,
Не отнять земли Советской,
Богатырской силы не сломить.
Мы с врагами драться не устанем!
Ну-ка, песельник, вперед!
Запевай, а мы подтянем,
Степь родная с нами запоет.
То не ветер, по полю гуляя,
По дороге пыль метет, —
Это наша удалая,
Удалая конница идет!
Нас не трогай — мы не тронем,
А затронешь — спуску не дадим!
И в воде мы не утонем,
И в огне мы не сгорим!
Шумят плодородные степи,
Текут многоводные реки,
Весенние зори сверкают
Над нашим счастливым жильём.
Споём же, товарищи, песню
О самом большом человеке,
О самом родном и любимом, —
О Сталине песню споём.Он вёл нас на битву с врагами —
За счастье, за долю бороться,
Вливал в нас и бодрость, и силу
На славном пути боевом.
Споём же, товарищи, песню
О самом большом полководце,
О самом бесстрашном и сильном, —
О Сталине песню споём.Границы Союза Советов
Закрыл он от воронов черных,
Одел их бетоном и камнем
И залил чугунным литьём.
Споём же, товарищи, песню
О самом великом дозорном,
Который всё видит, и слышит, —
О Сталине песню споём.Как солнце весенней порою,
Он землю родную обходит,
Растит он отвагу и радость
В саду заповедном своём.
Споём же, товарищи, песню
О самом большом садоводе,
О самом любимом и мудром, —
О Сталине песню споём.Он создал на счастье народов
Закон нерушимый навеки,
Весенние ясные зори
Зажёг он над нашим жильём.
Споём же, товарищи, песню
О самом родном человеке,
О солнце, о правде народов, —
О Сталине песню споём.
Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек!
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек.
От Москвы до самых до окраин,
С южных гор до северных морей
Человек проходит, как хозяин
Необъятной Родины своей.
Всюду жизнь и вольно и широко,
Точно Волга полная, течет.
Молодым — везде у нас дорога,
Старикам — везде у нас почет.
Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек!
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек.
Наши нивы глазом не обшаришь,
Не упомнишь наших городов,
Наше слово гордое «товарищ»
Нам дороже всех красивых слов.
С этим словом мы повсюду дома,
Нет для нас ни черных, ни цветных,
Это слово каждому знакомо,
С ним везде находим мы родных.
Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек!
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек.
Над страной весенний ветер веет,
С каждым днем все радостнее жить.
И никто на свете не умеет
Лучше нас смеяться и любить.
Но сурово брови мы насупим,
Если враг захочет нас сломать, —
Как невесту. Родину мы любим,
Бережем, как ласковую мать.
Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек!
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек.
Пели две подруги,
Пели две Маруси,
Как осенним утром
Улетали гуси; Как прощались гуси
Со своим гнездовьем:
С речками, с лесами,
С тихим Приднепровьем; И кричали гуси,
В небе пропадая,
Что всего дороже
Сторона родная…*Улетали гуси,
Лето закатилось,
По лесам брусника
В кузовок просилась; По лесам орешник
Гнулся, безутешен,
И ронял орехи
Со своих орешин.И пошли подруги
Тропами лесными,
Поднималось небо
Высоко над ними; Осыпались липы,
Облетали клены,
Лист на землю падал,
Словно раскаленный; Стлалася тропинка
Золотой каемкой,
И хотелось песни —
Ласковой, негромкой.И внезапно в небе
Гуси прокричали
О разлуке тяжкой,
О своей печали.Прокричали гуси
Над лесной округой,
Два пера на память
Сбросили подругам.И подруги стали,
Головы закинув,
Словно две осенних,
Две лесных рябины.И запели разом,
Стаю провожая,
Что всего дороже
Сторона родная…
Закаляйся, если хочешь быть здоров!
Постарайся позабыть про докторов.
Водой холодной обтирайся, если хочешь быть здоров! Будь умерен и в одежде и в еде,
Будь уверен на земле и на воде,
Всегда и всюду будь уверен и не трусь, мой друг, нигде! Ты не кутай и не прячь от ветра нос
Даже в лютый, показательный мороз.
Ходи прямой, а не согнутый, как какой-нибудь вопрос! Всех полезней солнце, воздух и вода!
От болезней помогают нам всегда.
От всех болезней всех полезней солнце, воздух и вода! Бодр и весел настоящий чемпион,
Много песен, много шуток знает он.
А кто печально нос повесил, будет сразу побежден! Мамы, папы! Не балуйте вы детей —
Выйдут шляпы вместо правильных людей.
Прошу вас очень, мамы, папы: — Не балуйте вы детей! Мне о спорте все известно, мой родной,
Зря не спорьте вы поэтому со мной.
Прошу, — пожалуйста, о спорте вы не спорьте, мой родной!
Чаек крикливых стая.
Хмурый морской простор.
Ветер, листву листая,
Осень приносит с гор.
Я в бухте уединенной,
С прошлым наедине.
Проржавленные патроны
Волны выносят мне.
Ввысь, на крутые дали,
Смотрю я из-под руки —
Давно ли здесь отступали
Русские моряки?
От самого Карадага
Они отползали вниз.
Отчаяние с отвагой
В узел морской сплелись.
Они отступали с боем
И раненых волокли.
А море их голубое
Вздыхало внизу, вдали.
И верили свято парни:
За ними с Большой земли
Послала родная армия
На выручку корабли.
Хрипел командир: — Братишки!
Давайте-ка задний ход.
Я вижу в тумане вспышки —
То наша эскадра бьет.
А в море эскадры этой
Не было и следа —
За Севастополем где-то
Наши дрались суда…
Вздыхали пустынные волны…
Да, может быть, лишь в бою
Мы меряем мерой полной
Великую веру свою.
Великую веру в отчизну,
В поддержку родной земли.
У нас отнимали жизни,
Но веру отнять не могли!
Враги сожгли родную хату,
Сгубили всю его семью.
Куда ж теперь идти солдату,
Кому нести печаль свою?
Пошел солдат в глубоком горе
На перекресток двух дорог,
Нашел солдат в широком поле
Травой заросший бугорок.
Стоит солдат — и словно комья
Застряли в горле у него.
Сказал солдат: «Встречай, Прасковья,
Героя — мужа своего.
Готовь для гостя угощенье,
Накрой в избе широкий стол, -
Свой день, свой праздник возвращенья
К тебе я праздновать пришел…»
Никто солдату не ответил,
Никто его не повстречал,
И только теплый летний ветер
Траву могильную качал.
Вздохнул солдат, ремень поправил,
Раскрыл мешок походный свой,
Бутылку горькую поставил
На серый камень гробовой.
«Не осуждай меня, Прасковья,
Что я пришел к тебе такой:
Хотел я выпить за здоровье,
А должен пить за упокой.
Сойдутся вновь друзья, подружки,
Но не сойтись вовеки нам…»
И пил солдат из медной кружки
Вино с печалью пополам.
Он пил — солдат, слуга народа,
И с болью в сердце говорил:
«Я шел к тебе четыре года,
Я три державы покорил…»
Хмелел солдат, слеза катилась,
Слеза несбывшихся надежд,
И на груди его светилась
Медаль за город Будапешт.
Опять печалится над лугом
Печаль пастушьего рожка.
И, словно гуси, друг за другом
Плывут по небу облака.А я брожу неторопливо
По этим памятным местам.
Какого здесь ищу я дива,
Чего я жду — не знаю сам.У этих сел, у этих речек,
На тихих стежках полевых
Друзей давнишних я не встречу
И не дождусь своих родных.Одни ушли, свой дом покинув, —
И где они и что нашли?
Другим селибу в три аршина
Неподалеку отвели… Какого ж здесь искать мне чуда,
Моя родная сторона!
Но я — твой сын, но я — отсюда,
И здесь прошла моя весна.Прошла моя незолотая,
Моя незвонкая прошла.
И пусть она была такая, —
Она такая мне мила.И мне вовеки будет дорог
Край перелесков и полей,
Где каждый дол и каждый взгорок
Напоминают мне о ней.Пусть даже стерлись все приметы,
Пусть не найти ее следа,
И все ж меня дорога эта
Зовет неведомо куда.
Крест-накрест белые полоски
На окнах съёжившихся хат.
Родные тонкие березки
Тревожно смотрят на закат.
И пес на теплом пепелище,
До глаз испачканный в золе.
Он целый день кого-то ищет
И не находит на селе.
Накинув драный зипунишко,
По огородам, без дорог,
Спешит, торопится парнишка
По солнцу, прямо на восток.
Никто в далекую дорогу
Его теплее не одел,
Никто не обнял у порога
И вслед ему не поглядел,
В нетопленой, разбитой бане,
Ночь скоротавши, как зверек,
Как долго он своим дыханьем
Озябших рук согреть не мог!
Но по щеке его ни разу
Не проложила путь слеза,
Должно быть, слишком много сразу
Увидели его глаза.
Все видевший, на все готовый,
По грудь проваливаясь в снег,
Бежал к своим русоголовый
Десятилетний человек.
Он знал, что где-то недалече,
Быть может, вон за той горой,
Его, как друга, в темный вечер
Окликнет русский часовой.
И он, прижавшийся к шинели,
Родные слыша голоса,
Расскажет все, на что глядели
Его недетские глаза.
Солнце жжет. Тиха долина.
Отгремел в долине бой…
— Где ж ты, дочка? Где ж ты, Лина?
Что случилося с тобой?
Иль твое не слышит ухо?
Иль дошла ты до беды?
Отзовись! — твоя старуха
Принесла тебе воды.
Дочь молчит, не отвечает,
Не выходит наперед,
Мать родную не встречает,
Ключевой воды не пьет.
Спит она под солнцем жгучим,
Спит она с ружьем в руке
На сыпучем, на горючем,
Окровавленном песке.
Платье девичье измято,
И растрепана коса,
И, не двигаясь, куда-то
Смотрят темные глаза.
Мать сама глаза закрыла —
Молчалива и проста;
Мать сама ее зарыла
У зеленого куста.
Положила серый камень
На могилу на ее.
Прядь волос взяла на память
И еще взяла ружье.
И по горным переходам,
Через камни и пески,
Со своим пошла народом
На фашистские полки.
За страну пошла родную,
За великие дела
И за воду ключевую,
Что не выпита была.
Сердце — в гневе, сердце — в горе.
Сердце плачет и поет:
«По долинам и по взгорьям
Шла дивизия вперед».
Неужели песню не доброшу я
До родного, дальнего села,
Где сейчас пушистою порошею
Улица до крыш занесена?
А над ними розовое, раннее
Утро из-за синь-лесов встаёт.
Там в уютном домике с геранями
Валентина Павловна живёт.
Старая учительша. Ни жалоб
От неё, ни просьб не услыхать.
В сад её, единственный, пожалуй,
Яблок не ходили воровать.
Дров зимой вязанку не одну ей
Складывали утром у дверей.
Заменяла мать она родную
Тем, кто не запомнил матерей.
Мы росли. Мы крепли и мужали,
Уезжали, покидали дом,
Руки её старческие жали,
Пропадая в сумраке густом.
И когда пылающей зарницей
Подожжён был мирный горизонт,
Нам она вязала рукавицы,
Отсылала с адресом — «На фронт».
Но метели вскоре стали тише,
А когда последний выстрел смолк,
Мы решили все, что ей напишем
Длинное, хорошее письмо.
Только написать мы не успели —
Вновь война полнеба обожгла… Ходят одинокие метели
Нашей длинной улицей села.
Ночью у овинов, за околицей,
Ухает голодная сова…
Где целовали степь курганы
Лицом в траву, как горбуны,
Где дробно били в барабаны
И пыль клубили табуны,
Где на рогах волы качали
Степное солнце чумака,
Где горькой патокой печали
Чадил костер из кизяка,
Где спали каменные бабы
В календаре былых времен
И по ночам сходились жабы
К ногам их плоским на поклон,
Там пробирался я к Азову:
Подставил грудь под суховей,
Босой пошел на юг по зову
Судьбы скитальческой своей,
Топтал чебрец родного края
И ночевал — не помню где,
Я жил, невольно подражая
Григорию Сковороде,
Я грыз его благословенный,
Священный, каменный сухарь,
Но по лицу моей вселенной
Он до меня прошел, как царь;
Пред ним прельстительные сети
Меняли тщетно цвет на цвет.
А я любил ячейки эти,
Мне и теперь свободы нет.
Не надивуюсь я величью
Счастливых помыслов его.
Но подари мне песню птичью
И степь — не знаю для чего.
Не для того ли, чтоб оттуда
В свой час при свете поздних звезд,
Благословив земное чудо,
Вернуться на родной погост.
Мама! Тебе эти строки пишу я,
Тебе посылаю сыновний привет,
Тебя вспоминаю, такую родную,
Такую хорошую — слов даже нет!
Читаешь письмо ты, а видишь мальчишку,
Немного лентяя и вечно не в срок
Бегущего утром с портфелем под мышкой,
Свистя беззаботно, на первый урок.
Грустила ты, если мне физик, бывало,
Суровою двойкой дневник «украшал»,
Гордилась, когда я под сводами зала
Стихи свои с жаром ребятам читал.
Мы были беспечными, глупыми были,
Мы все, что имели, не очень ценили,
А поняли, может, лишь тут, на войне:
Приятели, книжки, московские споры —
Все — сказка, все в дымке, как снежные горы…
Пусть так, возвратимся — оценим вдвойне!
Сейчас передышка. Сойдясь у опушки,
Застыли орудья, как стадо слонов,
И где-то по-мирному в гуще лесов,
Как в детстве, мне слышится голос кукушки…
За жизнь, за тебя, за родные края
Иду я навстречу свинцовому ветру.
И пусть между нами сейчас километры —
Ты здесь, ты со мною, родная моя!
В холодной ночи, под неласковым небом,
Склонившись, мне тихую песню поешь
И вместе со мною к далеким победам
Солдатской дорогой незримо идешь.
И чем бы в пути мне война ни грозила,
Ты знай, я не сдамся, покуда дышу!
Я знаю, что ты меня благословила,
И утром, не дрогнув, я в бой ухожу!
Сегодня ночью — дьявольский мороз.
Открой, хозяйка, бывшему солдату.
Пусти погреться, я совсем замерз,
Враги сожгли мою родную хату.
Перекрестившись истинным крестом,
Ты молча мне подвинешь табуретку,
И самовар ты выставишь на стол
На чистую крахмальную салфетку.
И калачи достанешь из печи,
С ухватом длинным управляясь ловко.
Пойдешь в чулан, забрякают ключи.
Вернешься со своей заветной поллитровкой.
Я поиграю на твоей гармони.
Рвану твою трехрядку от души.
— Чего сидишь, как будто на иконе?
А ну, давай, пляши, пляши, пляши…
Когда закружит мои мысли хмель,
И «День Победы» я не доиграю,
Тогда уложишь ты меня в постель,
Потом сама тихонько ляжешь с краю.
…А через час я отвернусь к стене.
Пробормочу с ухмылкой виноватой:
— Я не солдат… зачем ты веришь мне?
Я все наврал. Цела родная хата.
И в ней есть все — часы и пылесос.
И в ней вполне достаточно уюта.
Я обманул тебя. Я вовсе не замерз.
Да тут ходьбы всего на три минуты.
Известна цель визита моего —
Чтоб переспать с соседкою-вдовою.
А ты ответишь: — Это ничего…
И тихо покачаешь головою.
И вот тогда я кой-чего пойму,
И кой-о-чем серьезно пожалею.
И я тебя покрепче обниму
И буду греть тебя, пока не отогрею.
Да, я тебя покрепче обниму
И стану сыном, мужем, сватом, братом.
Ведь человеку трудно одному,
Когда враги сожгли родную хату.
Крутой обрыв родной земли,
летящий косо к океану,
от синевы твоей вдали
тебя я помнить не устану.
Продутый ветрами, сквозной,
бегущий в небо по карнизам,
сияющей голубизной
насквозь проникнут и пронизан,
свое величье утвердив,
ты смотришь зорко и далеко,
родной земли крутой обрыв,
крутой уступ Владивостока.
Клубится розовая рань.
Играют солнечные блики.
Со всех сторон, куда ни глянь,
сияет Тихий и Великий.
Он очень ярок и могуч,
но испокон веков доныне
он только плещется у круч
моей земли, моей твердыни.
На голубом твоем краю,
моя земля, моя родная,
основу скальную твою
как собственную ощущаю.
В составе угля и руды,
в пластах гранита и урана
мои раздумья и труды,
мои поступки и следы,
моя судьба навек сохранна.
И радость встреч и боль утрат,
что мною щедро пережиты,
в глубинных тайниках лежат,
вкрапленные в твои магниты.
И, принеся в мой быт, в мой труд
свои глубокие законы,
во мне незыблемо живут
магические свойства руд,
земли характер непреклонный.
И в лучезарный ранний час
над гулкой океанской бездной
я ощущаю в первый раз,
насколько стала я железной.
Сквозь расстоянья и года,
в потоке вечного движенья,
я чувствую, как никогда,
закон земного притяженья.
Не побоюсь вперед взглянуть
и верить жизни не устану.
Благодарю судьбу за путь,
который вышел к океану.
Пусть он бывал со мной жесток,
обходных троп не выбирая,
твоих глубин незримый ток
меня берег, земля родная!
Владивосток, Владивосток,
крутой уступ родного края!
— Ты откуда эту песню,
Мать, на старость запасла?
— Не откуда — все оттуда,
Где у матери росла.
Все из той своей родимой
Приднепровской стороны,
Из далекой-предалекой
Деревенской старины.
Там считалось, что прощалась
Навек с матерью родной,
Если замуж выходила
Девка на берег другой.
Перевозчик-водогребщик,
Парень молодой,
Перевези меня на ту сторону,
Сторону — домой…
Давней молодости слезы,
Не до тех девичьих слез,
Как иные перевозы
В жизни видеть привелось.
Как с земли родного края
Вдаль спровадила пора.
Там текла река другая -
Шире нашего Днепра.
В том краю леса темнее,
Зимы дольше и лютей,
Даже снег визжал больнее
Под полозьями саней.
Но была, пускай не пета,
Песня в памяти жива.
Были эти на край света
Завезенные слова.
Перевозчик-водогребщик,
Парень молодой,
Перевези меня на ту сторону,
Сторону — домой…
Отжитое — пережито,
А с кого какой же спрос?
Да уже неподалеку
И последний перевоз.
Перевозчик-водогребщик,
Старичок седой,
Перевези меня на ту сторону,
Сторону — домой…
Как родная мать меня
Провожала,
Как тут вся моя родня
Набежала:
«А куда ж ты, паренек?
А куда ты?
Не ходил бы ты, Ванек,
Да в солдаты!
В Красной Армии штыки,
Чай, найдутся.
Без тебя большевики
Обойдутся.
Поневоле ты идешь?
Аль с охоты?
Ваня, Ваня, пропадешь
Ни за что ты.
Мать, страдая по тебе,
Поседела.
Эвон в поле и в избе
Сколько дела!
Как дела теперь пошли:
Любо-мило!
Сколько сразу нам земли
Привалило!
Утеснений прежних нет
И в помине.
Лучше б ты женился, свет,
На Арине.
С молодой бы жил женой.
Не ленился!»
Тут я матери родной
Поклонился.
Поклонился всей родне
У порога:
«Не скулите вы по мне.
Ради бога.
Будь такие все, как вы,
Ротозеи,
Что б осталось от Москвы,
От Расеи?
Все пошло б на старый лад,
На недолю.
Взяли б вновь от вас назад
Землю, волю;
Сел бы барин на земле
Злым Малютой.
Мы б завыли в кабале
Самой лютой.
А иду я не на пляс —
На пирушку,
Покидаючи на вас
Мать-старушку:
С Красной Армией пойду
Я походом,
Смертный бой я поведу
С барским сбродом,
Что с попом, что с кулаком —
Вся беседа:
В брюхо толстое штыком
Мироеда!
Не сдаешься? Помирай,
Шут с тобою!
Будет нам милее рай,
Взятый с бою, -
Не кровавый пьяный рай
Мироедский, -
Русь родная, вольный край,
Край советский!»
Сырость и мгла.
Ночь развернула два чёрных крыла.
Дымовка спит средь простора степного.
Только Андрей Малиновский не спит:
Сжавши рукою обрез, сторожит
Брата родного.Тьма. В переулке не видно ни зги.
Плачет капелью весеннею крыша.
Страшно. Знакомые близко шаги.
«Гриша!
Гриша!
Я ли тебя не любил?»
Мысль замерла от угара хмельного.
Грохнул обрез. Малиновский убил
Брата родного.В Дымовке шум и огни фонарей,
Только темна Малиновского хата.
Люди стучатся: «Вставай… Андрей!..»
«Брата убили!..»
«Брата!»Тихо снуют по деревне огни.
Людям мерещится запах железа.
Нюхом берут направленье они.
Ищут обреза.
Сгинул обрез без следа.
Но приговор уже сказан у трупа:
«Это его Попандопуло». — «Да!»
«Это — проклятый Тюлюпа!»
Сбилися люди вокруг.
Плачет Андрей, их проклятия слыша.
Стонет жена, убивается друг:
«Гриша!»
«Гриша!»Солнце встаёт — раскалённый укор,
Гневно закрывши свой лик облаками.
В луже, прикрытый рогожей, селькор
Смотрит на небо слепыми зрачками.Не оторваться ему от земли,
Жертве злодейства и братской измены.
Но уж гремит — и вблизи и вдали —
Голос могучей селькоровской смены: «Злые убийцы себя не спасут.
Смело вперёд, боевые селькоры!
Всех подлецов — на селькоровский суд.
Сыщем, разроем их тёмные норы! Тёмная Дымовка сгинет, умрёт.
Солнце осветит родные просторы.
Рыцари правды и света, вперёд!
Мы — боевые селькоры!»
Танки идут по Праге
в закатной крови рассвета.
Танки идут по правде,
которая не газета.
Танки идут по соблазнам
жить не во власти штампов.
Танки идут по солдатам,
сидящим внутри этих танков.
Боже мой, как это гнусно!
Боже — какое паденье!
Танки по Яну Гусу,
Пушкину и Петефи.
Страх — это хамства основа.
Охотнорядские хари,
вы — это помесь Ноздрёва
и человека в футляре.
Совесть и честь вы попрали.
Чудищем едет брюхастым
в танках-футлярах по Праге
страх, бронированный хамством.
Что разбираться в мотивах
моторизованной плётки?
Чуешь, наивный Манилов,
хватку Ноздрёва на глотке?
Танки идут по склепам,
по тем, что ещё не родились.
Чётки чиновничьих скрепок
в гусеницы превратились.
Разве я враг России?
Разве я не счастливым
в танки другие, родные,
тыкался носом сопливым?
Чем же мне жить, как прежде,
если, как будто рубанки,
танки идут по надежде,
что это — родные танки?
Прежде чем я подохну,
как — мне не важно — прозван,
я обращаюсь к потомку
только с единственной просьбой.
Пусть надо мной — без рыданий
просто напишут, по правде:
«Русский писатель. Раздавлен
русскими танками в Праге».
Перевод Наума Гребнева
Всегда во сне нелепо все и странно.
Приснилась мне сегодня смерть моя.
В полдневный жар в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижно я.
Звенит река, бежит неукротимо.
Забытый и не нужный никому,
Я распластался на земле родимой
Пред тем, как стать землею самому.
Я умираю, но никто про это
Не знает и не явится ко мне,
Лишь в вышине орлы клекочут где-то
И стонут лани где-то в стороне.
И чтобы плакать над моей могилой
О том, что я погиб во цвете лет,
Ни матери, ни друга нет, ни милой,
Чего уж там — и плакальщицы нет.
Так я лежал и умирал в бессилье
И вдруг услышал, как невдалеке
Два человека шли и говорили
На мне родном, аварском языке.
В полдневный жар в долине Дагестана
Я умирал, а люди речь вели
О хитрости какого-то Гасана,
О выходках какого-то Али.
И, смутно слыша звук родимой речи,
Я оживал, и наступил тот миг,
Когда я понял, что меня излечит
Не врач, не знахарь, а родной язык.
Кого-то исцеляет от болезней
Другой язык, но мне на нем не петь,
И если завтра мой язык исчезнет,
То я готов сегодня умереть.
Я за него всегда душой болею,
Пусть говорят, что беден мой язык,
Пусть не звучит с трибуны ассамблеи,
Но, мне родной, он для меня велик.
И чтоб понять Махмуда, мой наследник
Ужели прочитает перевод?
Ужели я писатель из последних,
Кто по-аварски пишет и поет?
Я жизнь люблю, люблю я всю планету,
В ней каждый, даже малый уголок,
А более всего Страну Советов,
О ней я по-аварски пел как мог.
Мне дорог край цветущий и свободный,
От Балтики до Сахалина — весь.
Я за него погибну где угодно,
Но пусть меня зароют в землю здесь!
Чтоб у плиты могильной близ аула
Аварцы вспоминали иногда
Аварским словом земляка Расула —
Преемника Гамзата из Цада.
Памяти неизвестного лейтенанта, геройски погибшего в боях за УкраинуПробил час, наступило мгновенье,
И в неясной предутренней мгле
Поднимались войска в наступленье,
Шли войска к украинской земле;
Шли на запад по снежным равнинам
Земляки, побратимы, друзья…
Украина моя, Украина,
Мать родная моя! Всё, что думалось, чудилось, пелось,
Всё на этом лежало пути…
Раньше всех лейтенанту хотелось
До своей Украины дойти.
Вся в цвету вспоминалась калина,
Что под вечер ждала соловья…
Украина моя, Украина,
Мать родная моя! Сколько б верст до тебя ни осталось —
Мы к порогу придем твоему…
Но упал лейтенант, и казалось,
Что уже не подняться ему:
Налетела фашистская мина,
Жаркой крови хлестнула струя…
Украина моя, Украина,
Мать родная моя! Всю тебя искромсали, скрутили,
Исковеркали всю чужаки…
— Поднимите меня, побратимы,
Дайте на ноги встать, земляки!
Я рядов боевых не покину, —
Пусть умру, но дойду до нее…
Украина моя, Украина,
Сердце мое!.. Мы противиться были не в силах,
Возразить не могли ничего, —
В те часы даже смерть отступила
Перед жгучим желаньем его.
Он поднялся: «За мною, орлята!» —
И взметнулась людская волна.
И видны уже белые хаты,
Украина видна!.. Он дошел до родимого края,
С честью выполнил воинский долг,
Но, последние силы теряя,
Покачнулся, упал и замолк.
Скорбно шапки снимала дружина —
Земляки, побратимы, друзья…
Украина моя, Украина,
Ненько моя!..
В землянках, в сумраке ночном,
На память нам придет —
Как мы в дому своем родном
Встречали Новый год; Как собирались заодно
У мирного стола,
Как много было нам дано
И света и тепла; Как за столом, в кругу друзей,
Мы пили в добрый час
За счастье родины своей
И каждого из нас.И кто подумал бы тогда,
Кто б вызнал наперед,
Что неминучая беда
Так скоро нас найдет? Незваный гость вломился в дверь,
Разрушил кров родной.
И вот, друзья, мы здесь теперь —
Наедине с войной.Кругом снега. Метель метет.
Пустынно и темно…
В жестокой схватке этот год
Нам встретить суждено.Он к нам придет не в отчий дом,
Друзья мои, бойцы,
И всё ж его мы с вами ждем
И смотрим на часы.И не в обиде будет он,
Коль встретим так, как есть,
Как нам велит войны закон
И наша с вами честь.Мы встретим в грохоте боев,
Взметающих снега,
И чашу смерти до краев
Наполним для врага.И вместо русского вина —
Так этому и быть! —
Мы эту чашу — всю, до дна —
Врага заставим пить.И Гитлер больше пусть не ждет
Домой солдат своих, —
Да будет сорок третий год
Последним годом их! В лесах, в степях, при свете звезд,
Под небом фронтовым,
Мы поднимаем этот тост
Оружьем боевым.
Далекий мой! Пора моя настала.
В последний раз я карандаш возьму.
Кому б моя записка ни попала,
Она тебе писалась одному.Прости-прощай! Любимую веснянку
Нам не певать в веселый месяц май.
Споем теперь, как девушку-смолянку
Берут в неволю в чужедальний край; Споем теперь, как завтра утром рано
Пошлют ее по скорбному пути…
Прощай, родной! Забудь свою Татьяну.
Не жди ее. Но только отомсти! Прости-прощай!.. Что может дать рабыне
Чугунная немецкая земля?
Наверно, на какой-нибудь осине
Уже готова для меня петля.А может, мне валяться под откосом
С пробитой грудью у чужих дорог,
И по моим по шелковистым косам
Пройдет немецкий кованый сапог… Прощай, родной! Забудь про эти косы.
Они мертвы. Им больше не расти.
Забудь калину, на калине росы,
Про всё забудь. Но только отомсти! Ты звал меня своею нареченной,
Веселой свадьбы ожидала я.
Теперь меня назвали обреченной,
Лихое лихо дали мне в мужья.Пусть не убьют меня, не искалечат,
Пусть доживу до праздничного дня,
Но и тогда не выходи навстречу —
Ты не узнаешь всё равно меня.Всё, что цвело, затоптано, завяло,
И я сама себя не узнаю.
Забудь и ты, что так любил, бывало,
Но отомсти за молодость мою! Услышь меня за темными лесами,
Убей врага, мучителя убей!..
Письмо тебе писала я слезами,
Печалью запечатала своей… Прости-прощай!..
Нет, ты не думал, — дело молодое, -
Покуда не уехал на войну,
Какое это счастье дорогое —
Иметь свою родную сторону.Иметь, любить и помнить угол милый,
Где есть деревья, что отец садил,
Где есть, быть может, прадедов могилы,
Хотя б ты к ним ни разу не ходил; Хотя б и вовсе там бывал не часто,
Зато больней почувствовал потом,
Какое это горькое несчастье —
Вдруг потерять тот самый край и дом, Где мальчиком ты день встречал когда-то,
Почуяв солнце заспанной щекой,
Где на крыльце одною нянчил брата
И в камушки играл другой рукой.Где мастерил ему с упорством детским
Вертушки, пушки, мельницы, мечи…
И там теперь сидит солдат немецкий,
И для него огонь горит в печи.И что ему, бродяге полумира,
В твоем родном, единственном угле?
Он для него — не первая квартира
На пройденной поруганной земле.Он гость недолгий, нет ему расчета
Щадить что-либо, все — как трын-трава:
По окнам прострочит из пулемета,
Отцовский садик срубит на дрова… Он опоганит, осквернит, отравит
На долгий срок заветные места.
И даже труп свой мерзкий здесь оставит —
В земле, что для тебя священна и чиста.Что ж, не тоскуй и не жалей, дружище,
Что отчий край лежит не на пути,
Что на свое родное пепелище
Тебе другой дорогою идти.Где б ни был ты в огне передних линий —
На Севере иль где-нибудь в Крыму,
В Смоленщине иль здесь, на Украине, -
Идешь ты нынче к дому своему.Идешь с людьми в строю необозримом, -
У каждого своя родная сторона,
У каждого свой дом, свой сад, свой брат любимый,
А родина у всех у нас одна…
Мы ехали шагом,
Мы мчались в боях
И «Яблочко»-песню
Держали в зубах.
Ах, песенку эту
Доныне хранит
Трава молодая —
Степной малахит.
Но песню иную
О дальней земле
Возил мой приятель
С собою в седле.
Он пел, озирая
Родные края:
«Гренада, Гренада,
Гренада моя!»
Он песенку эту
Твердил наизусть…
Откуда у хлопца
Испанская грусть?
Ответь, Александровск,
И Харьков, ответь:
Давно ль по-испански
Вы начали петь?
Скажи мне, Украйна,
Не в этой ли ржи
Тараса Шевченко
Папаха лежит?
Откуда ж, приятель,
Песня твоя:
«Гренада, Гренада,
Гренада моя»?
Он медлит с ответом,
Мечтатель-хохол:
— Братишка! Гренаду
Я в книге нашел.
Красивое имя,
Высокая честь —
Гренадская волость
В Испании есть!
Я хату покинул,
Пошел воевать,
Чтоб землю в Гренаде
Крестьянам отдать.
Прощайте, родные!
Прощайте, семья!
«Гренада, Гренада,
Гренада моя!»
Мы мчались, мечтая
Постичь поскорей
Грамматику боя —
Язык батарей.
Восход поднимался
И падал опять,
И лошадь устала
Степями скакать.
Но «Яблочко»-песню
Играл эскадрон
Смычками страданий
На скрипках времен…
Где же, приятель,
Песня твоя:
«Гренада, Гренада,
Гренада моя»?
Пробитое тело
Наземь сползло,
Товарищ впервые
Оставил седло.
Я видел: над трупом
Склонилась луна,
И мертвые губы
Шепнули: «Грена…»
Да. В дальнюю область,
В заоблачный плес
Ушел мой приятель
И песню унес.
С тех пор не слыхали
Родные края:
«Гренада, Гренада,
Гренада моя!»
Отряд не заметил
Потери бойца
И «Яблочко»-песню
Допел до конца.
Лишь по небу тихо
Сползла погодя
На бархат заката
Слезинка дождя…
Новые песни
Придумала жизнь…
Не надо, ребята,
О песне тужить,
Не надо, не надо,
Не надо, друзья…
Гренада, Гренада,
Гренада моя!
Перевод Л. Дымовой
1
В Японии читал стихи свои
На языке родном — в огромном зале.
— О чем стихи? — спросили. — О любви.
— Еще раз прочитайте, — мне сказали.
Читал стихи аварские свои
В Америке.— О чем они? — спросили.
И я ответил честно: — О любви.
— Еще раз прочитайте, — попросили.
Знать, на любом понятны языке
Стихи о нашем счастье и тоске,
И о твоей улыбке на рассвете.
И мне открылась истина одна:
Влюбленными земля населена,
А нам казалось, мы одни на свете.
2
— Скажи «люблю», — меня просили в Риме,
На языке народа своего! —
И я назвал твое простое имя,
И повторили все вокруг его.
— Как называют ту, что всех любимей?
Как по-аварски «жизнь» и «божество»? —
И я назвал твое простое имя,
И повторили все вокруг его.
Сказали мне: — Не может быть такого,
Чтоб было в языке одно лишь слово.
Ужель язык так необычен твой?
И я, уже не в силах спорить с ними,
Ответил, что одно простое имя
Мне заменяет весь язык родной.
3
Нет, ты не сон, не забытье,
Не чудной сказки свет туманный
Страданье вечное мое,
Незаживающая рана.
Я буду глух и слеп к обману,
Но только пусть лицо твое
Мне озаряет постоянно
Дорогу, дни, житье-бытье.
Чтобы с тобою рядом быть,
Готов я песни все забыть,
Вспять повернуть земные реки —
Но понимаю я, скорбя,
Что на земле нашел тебя,
Чтоб тут же потерять навеки.
— Нет, поскольку о награде
Речь опять зашла, друзья,
То уже не шутки ради
Кое-что добавлю я.
Как-то в госпитале было.
День лежу, лежу второй.
Кто-то смотрит мне в затылок,
Погляжу, а то — герой.
Сам собой, сказать, — мальчишка,
Недолеток-стригунок.
И мутит меня мыслишка:
Вот он мог, а я не мог…
Разговор идет меж нами,
И спроси я с первых слов:
— Вы откуда родом сами —
Не из наших ли краев?
Смотрит он:
— А вы откуда? —
Отвечаю:
— Так и так,
Сам как раз смоленский буду,
Может, думаю, земляк?
Аж привстал герой:
— Ну что вы,
Что вы, — вскинул головой, —
Я как раз из-под Тамбова, —
И потрогал орден свой.
И умолкнул. И похоже,
Подчеркнуть хотел он мне,
Что таких, как он, не может
Быть в смоленской стороне;
Что уж так они вовеки
Различаются места,
Что у них ручьи и реки
И сама земля не та,
И полянки, и пригорки,
И козявки, и жуки…
И куда ты, Васька Теркин,
Лезешь сдуру в земляки!
Так ли, нет — сказать, — не знаю,
Только мне от мысли той
Сторона моя родная
Показалась сиротой,
Сиротинкой, что не видно
На народе, на кругу…
Так мне стало вдруг обидно, —
Рассказать вам не могу.
Это да, что я не гордый
По характеру, а все ж
Вот теперь, когда я орден
Нацеплю, скажу я: врешь!
Мы в землячество не лезем,
Есть свои у нас края.
Ты — тамбовский? Будь любезен.
А смоленский — вот он я,
Не иной какой, не энский,
Безымянный корешок,
А действительно смоленский,
Как дразнили нас, рожок.
Не кичусь родным я краем,
Но пройди весь белый свет —
Кто в рожки тебе сыграет
Так, как наш смоленский дед.
Заведет, задует сивая
Лихая борода:
Ты куда, моя красивая,
Куда идешь, куда…
И ведет, поет, заяривает —
Ладно, что без слов,
Со слезою выговаривает
Радость и любовь.
И за ту одну старинную
За музыку-рожок
В край родной дорогу длинную
Сто раз бы я прошел,
Мне не надо, братцы, ордена,
Мне слава не нужна,
А нужна, больна мне родина,
Родная сторона!
1Лесом, полями — дорогой прямой
Парень идет на побывку домой.Ранили парня, да что за беда?
Сердце играет, а кровь молода.— К свадьбе залечится рана твоя, —
С шуткой его провожали друзья.Песню поет он, довольный судьбой:
«Крутится, вертится шар голубой, Крутится, вертится, хочет упасть… »
Ранили парня, да что за напасть? Скоро он будет в отцовском дому,
Выйдут родные навстречу ему; Станет его поджидать у ворот
Та, о которой он песню поет.К сердцу ее он прильнет головой…
«Крутится, вертится шар голубой…»2Парень подходит. Нигде никого.
Горькое горе встречает его.Черные трубы над снегом торчат,
Черные птицы над ними кричат.Горькое горе, жестокий удел! —
Только скворечник один уцелел.Только висит над колодцем бадья…
— Где ж ты, родная деревня моя? Где ж эта улица, где ж этот дом,
Где ж эта девушка, вся в голубом? Вышла откуда-то старая мать:
— Где же, сыночек, тебя принимать? Чем же тебя накормить-напоить?
Где же постель для тебя постелить? Всё поразграбили, хату сожгли,
Настю, невесту, с собой увели…3В дымной землянке погас огонек,
Парень в потемках на сено прилег.Зимняя ночь холодна и длинна.
Надо бы спать, да теперь не до сна.Дума за думой идут чередой:
— Рано, как видно, пришел я домой; Нет мне покоя в родной стороне,
Сердце мое полыхает в огне; Жжет мою душу великая боль.
Ты не держи меня здесь, не неволь, —Эту смертельную муку врагу
Я ни забыть, ни простить не могу… Из темноты отзывается мать:
— Разве же стану тебя я держать? Вижу я, чую, что сердце болит.
Делай как знаешь, как совесть велит…4Поле да небо. Безоблачный день.
Крепко у парня затянут ремень, Ловко прилажен походный мешок;
Свежий хрустит под ногами снежок; Вьется и тает махорочный дым, —
Парень уходит к друзьям боевым.Парень уходит — судьба решена,
Дума одна и дорога одна… Глянет назад: в серебристой пыли
Только скворечник маячит вдали.Выйдет на взгорок, посмотрит опять —
Только уже ничего не видать.Дальше и дальше родные края…
— Настенька, Настенька — песня моя! Встретимся ль, нет ли мы снова с тобой?
«Крутится, вертится шар голубой…»
Я не знаю, где граница
Между Севером и Югом,
Я не знаю, где граница
Меж товарищем и другом.Мы с тобою шлялись долго,
Бились дружно, жили наспех.
Отвоевывали Волгу,
Лавой двигались на Каспии.И, бывало, кашу сваришь.
(Я — знаток горячей пищи),
Пригласишь тебя:
— Товарищ,
Помоги поесть, дружище! Протекло над нашим домом
Много лет и много дней,
Выросло над нашим домом
Много новых этажей.Это много, это слишком:
Ты опять передо мной —
И дружище, и братишка,
И товарищ дорогой!.. Я не знаю, где граница
Между пламенем и дымом,
Я не знаю, где граница
Меж подругой и любимой. .Мы с тобою лишь недавно
Повстречались — и теперь
Закрываем наши ставни,
Запираем нашу дверь.Сквозь полуночную дрему
Надвигается покой,
Мы вдвоем остались дома,
Мой товарищ дорогой! Я тебе не для причуды
Стих и молодость мою
Вынимаю из-под спуда,
Не жалея, отдаю.Люди злым меня прозвали,
Видишь — я совсем другой,
Дорогая моя Валя,
Мой товарищ дорогой! Есть в районе Шепетовки
Пограничный старый бор —
Только люди
И винтовки,
Только руки
И затвор.
Утро тихо серебрится…
Где, родная, голос твой? На единственной границе
Я бессменный часовой.Скоро ль встретимся — не знаю.
В эти злые времена
Ведь любовь, моя родная, -
Только отпуск для меня.Посмотри:
Сквозь муть ночную
Дым от выстрелов клубится…
Десять дней тебя целую,
Десять лет служу границе… Собираются отряды…
Эй, друзья!
Смелее, братцы!.. Будь же смелой —
Стань же рядом,
Чтобы нам не расставаться!
Мчится Конь — без дорог, отвергая дорогу любую.
Вслед мне каркает ворон злоокий: живым я не буду.
Мчись, Мерани, пока не паду я на землю сырую!
С ветром бега смешай моих помыслов мрачную бурю! Нет предела тебе! Лишь прыжка опрометчивость страстная —
Над водою, горою, над бездною бедствия всякого.
Мой летящий, лети, сократи мои муки и странствия.
Не жалей, не щади твоего безрассудного всадника! Пусть отчизну покину, лишу себя друга и сверстника,
Не увижу родных и любимую, сладкоречивую, —
Но и в небе чужбины звезда моей родины светится,
Только ей я поведаю тайну страдания чистую! Все, что в сердце осталось, — влеку я во мглу голубую,
Все, что в разуме живо, — безумному бегу дарую!
С ветром бега смешай моих помыслов мрачную бурю!
Мчись, Мерами, пока не паду я на землю сырую! Пусть не ведать мне ласки родного кладбища пустынного,
Тени предков со мной не поделятся миром и славою!
Черный ворон мне роет могилу средь поля постылого.
И останки костей моих будут для вихря забавою.Не сойдутся родные — простить мне грехи и провинности,
Не заплачет любимая — крикнут голодные коршуны!
Мчись, Мерани, вперед, за пределы судьбы меня вынеси,
Не бывал я покорным и впредь не узнаю покорности! Пусть отвергнутый всеми и проклятый всеми, умру я.
Враг судьбы — презираю разящую силу слепую!
Мчись, Мерани, пока не упал я на землю сырую!
С ветром бега смешай моих помыслов мрачную бурю! Не бесплодно стремленье души обреченной и раненой!
Мой собрат небывалый продолжит прыжок мой над пропастью.
Неспроста, о Мерани, не зря, не впустую. Мерани мой,
Мы полет затевали, гнушаясь расчетом и робостью! Мчится Конь — без дорог, отвергая дорогу любую.
Вслед мне каркает ворон злоокий: живым я не буду.
Мчись, Мерани, пока не паду я на землю сырую!
С ветром бега смешай моих помыслов мрачную бурю!
Ну что ты не спишь и все ждешь упрямо?
Не надо. Тревоги свои забудь.
Мне ведь уже не шестнадцать, мама!
Мне больше! И в этом, пожалуй, суть.
Я знаю, уж так повелось на свете,
И даже предчувствую твой ответ,
Что дети всегда для матери дети,
Пускай им хоть двадцать, хоть тридцать лет
И все же с годами былые средства
Как-то меняться уже должны.
И прежний надзор и контроль, как в детстве,
Уже обидны и не нужны.
Ведь есть же, ну, личное очень что-то!
Когда ж заставляют: скажи да скажи! —
То этим нередко помимо охоты
Тебя вынуждают прибегнуть к лжи.
Родная моя, не смотри устало!
Любовь наша крепче еще теперь.
Ну разве ты плохо меня воспитала?
Верь мне, пожалуйста, очень верь!
И в страхе пусть сердце твое не бьется,
Ведь я по-глупому не влюблюсь,
Не выйду навстречу кому придется,
С дурной компанией не свяжусь.
И не полезу куда-то в яму,
Коль повстречаю в пути беду,
Я тотчас приду за советом, мама,
Сразу почувствую и приду.
Когда-то же надо ведь быть смелее,
А если порой поступлю не так,
Ну что ж, значит буду потом умнее,
И лучше синяк, чем стеклянный колпак.
Дай твои руки расцеловать,
Самые добрые в целом свете.
Не надо, мама, меня ревновать,
Дети, они же не вечно дети!
И ты не сиди у окна упрямо,
Готовя в душе за вопросом вопрос.
Мне ведь уже не шестнадцать, мама.
Пойми. И взгляни на меня всерьез.
Прошу тебя: выбрось из сердца грусть,
И пусть тревога тебя не точит.
Не бойся, родная. Я скоро вернусь!
Спи, мама. Спи крепко. Спокойной ночи!
Кто на завалинке? А, ты, сосед Панкрат!
Здорово, брат!
Абросим, здравствуй! Друг Микеша, это ты ли?
Ну, что вы, деда не забыли?
А я-то до чего вас, братцы, видеть рад!..
Покинувши на время Петроград,
Прибрёл я, старина, в родную деревеньку.
Что? Как мне в Питере жилось?
Перебивался помаленьку,
Всего изведать довелось.
С врагами нашими за наше дело споря,
Немало вытерпел я горя,
Но… терпит бог грехам пока:
Не только мяли нам бока,
Мы тоже кой-кому помяли их изрядно.
Да, схватка крепкая была…
Как вообще идут дела?
Ну, не скажу, чтоб очень ладно:
Тут, глядь, подвох, а там — затор.
Народные враги — они не дремлют тоже.
Одначе мы… того… нажмём на них построже.
Чай, не о пустяках ведём мы с ними спор.
Не в том суть нашей схватки,
Что мироедов мы уложим на лопатки.
Нет, надо, чтобы враг наш лютый — сбитый с ног —
Подняться больше уж не мог.
Иначе, милые, сыграем мы впустую.
Подобный проигрыш случался зачастую.
Раз наши вечные враги,
Очнувшись, сил накопят,
Они не то что гнуть начнут нас в три дуги,
А всех в крови утопят.
И учинят грабёж такой,
Что ой-ой-ой!
Вот почему всегда твержу я,
Чтоб по головке, мол, не гладили буржуя.
Вот, други-братцы, почему
Из щелкопёров кой-кому,
Умам трусливым и нелепым,
Я стариком кажусь свирепым.
А вся загвоздка в том, что я твержу одно:
Родной народ, тебе другого не дано.
Сваливши с плеч своих грабительскую шайку,
Завинчивай покрепче гайку!
Завинчивай покрепче гайку!
И если хочешь ты по новой полосе
Пройти с сохою трудовою,
Все корни выкорчуй! Все корни злые, все,
Со всею мусорной травою!..
Памяти Мате Залки
В горах этой ночью прохладно.
В разведке намаявшись днем,
Он греет холодные руки
Над желтым походным огнем.
В кофейнике кофе клокочет,
Солдаты усталые спят.
Над ним арагонские лавры
Тяжелой листвой шелестят.
И кажется вдруг генералу,
Что это зеленой листвой
Родные венгерские липы
Шумят над его головой.
Давно уж он в Венгрии не был —
С тех пор, как попал на войну,
С тех пор, как он стал коммунистом
В далеком сибирском плену.
Он знал уже грохот тачанок
И дважды был ранен, когда
На запад, к горящей отчизне,
Мадьяр повезли поезда.
Зачем в Будапешт он вернулся?
Чтоб драться за каждую пядь,
Чтоб плакать, чтоб, стиснувши зубы,
Бежать за границу опять?
Он этот приезд не считает,
Он помнит все эти года,
Что должен задолго до смерти
Вернуться домой навсегда.
С тех пор он повсюду воюет:
Он в Гамбурге был под огнем,
В Чапее о нем говорили,
В Хараме слыхали о нем.
Давно уж он в Венгрии не был,
Но где бы он ни был — над ним
Венгерское синее небо,
Венгерская почва под ним.
Венгерское красное знамя
Его освящает в бою.
И где б он ни бился — он всюду
За Венгрию бьется свою.
Недавно в Москве говорили,
Я слышал от многих, что он
Осколком немецкой гранаты
В бою под Уэской сражен.
Но я никому не поверю:
Он должен еще воевать,
Он должен в своем Будапеште
До смерти еще побывать.
Пока еще в небе испанском
Германские птицы видны,
Не верьте: ни письма, ни слухи
О смерти его неверны.
Он жив. Он сейчас под Уэской.
Солдаты усталые спят.
Над ним арагонские лавры
Тяжелой листвой шелестят.
И кажется вдруг генералу,
Что это зеленой листвой
Родные венгерские липы
Шумят над его головой.
— Нет, ребята, я не гордый.
Не загадывая вдаль,
Так скажу: зачем мне орден?
Я согласен на медаль.
На медаль. И то не к спеху.
Вот закончили б войну,
Вот бы в отпуск я приехал
На родную сторону.
Буду ль жив еще? — Едва ли.
Тут воюй, а не гадай.
Но скажу насчет медали:
Мне ее тогда подай.
Обеспечь, раз я достоин.
И понять вы все должны:
Дело самое простое —
Человек пришел с войны.
Вот пришел я с полустанка
В свой родимый сельсовет.
Я пришел, а тут гулянка.
Нет гулянки? Ладно, нет.
Я в другой колхоз и в третий —
Вся округа на виду.
Где-нибудь я в сельсовете
На гулянку попаду.
И, явившись на вечерку,
Хоть не гордый человек,
Я б не стал курить махорку,
А достал бы я «Казбек».
И сидел бы я, ребята,
Там как раз, друзья мои,
Где мальцом под лавку прятал
Ноги босые свои.
И дымил бы папиросой,
Угощал бы всех вокруг.
И на всякие вопросы
Отвечал бы я не вдруг.
— Как, мол, что? — Бывало всяко.
— Трудно все же? — Как когда.
— Много раз ходил в атаку?
— Да, случалось иногда.
И девчонки на вечерке
Позабыли б всех ребят,
Только слушали б девчонки,
Как ремни на мне скрипят.
И шутил бы я со всеми,
И была б меж них одна…
И медаль на это время
Мне, друзья, вот так нужна!
Ждет девчонка, хоть не мучай,
Слова, взгляда твоего…
— Но, позволь, на этот случай
Орден тоже ничего?
Вот сидишь ты на вечерке,
И девчонка — самый цвет.
— Нет, — сказал Василий Теркин
И вздохнул. И снова: — Нет.
Нет, ребята. Что там орден.
Не загадывая вдаль,
Я ж сказал, что я не гордый,
Я согласен на медаль.
_______
Теркин, Теркин, добрый малый,
Что тут смех, а что печаль.
Загадал ты, друг, немало,
Загадал далеко вдаль.
Были листья, стали почки,
Почки стали вновь листвой.
А не носит писем почта
В край родной смоленский твой.
Где девчонки, где вечерки?
Где родимый сельсовет?
Знаешь сам, Василий Теркин,
Что туда дороги нет.
Нет дороги, нету права
Побывать в родном селе.
Страшный бой идет, кровавый,
Смертный бой не ради славы,
Ради жизни на земле.